Последняя возможность увидеть солнце - John Hall

Мою руки в теплой воде, смывая могильную грязь вместе с кровью в водосток. Капельки свернувшейся красной жидкости смываются с трудом. Каждая уже мертвая частичка меня отправляется в водосток, чтобы смешаться с нечистотами. Я – человеческая грязь. Я – уже мертвые части себя…

Мои руки чувствуют, как боль из содранных ладоней проникает внутрь. Это происходит из-за душистого мыла и горячей воды, что попали на поврежденные, на отмороженные, на мои руки. Я ощущаю это в полном объеме. Чувствую, как боль забирается под кожу и растекается там по разным сторонам на капельку пигмента, попавшего в воду. Я чувствую эту боль и понимаю, что все еще жив снаружи, телом… Я все еще жив.

Беру два ведра с кипятком и иду наполнять могилу. Потом еще один маршрут за водой и еще один, и еще один. Каждый раз я смотрю на то, как пар поднимается вверх. Каждый раз я выливаю свежую порцию горячей воды в земляное хранилище и смотрю на то, как струйки белых линий поднимаются вверх, устремляясь к небесам. Я смотрю и вижу в этом символизм нашего существования. Смотрю на этот пар в сосуде из земли и понимаю, что я и сам как эта горячая вода. Что постоянно, ежесекундно я также испаряюсь в стремлении оказаться не здесь, в другом месте. Я смотрю на это, как на прекрасный мираж, и голоса в моей голове затихают. Мы все как вода в могиле, которая не может впитаться, которая не может смешаться с почвой из-за сдерживающей клеенки, что находится внизу. Все мы – линии пара, устремленные длинными худощавыми пальцами в сторону неба.

Я – тупые мысли в моей голове.

И когда вырытая яма наполняется до необходимого уровня, я вновь беру в свои руки лом, чтобы продолжить долбить холодный сосуд, который держит нас здесь, который притягивает к своей поверхности и настойчиво требует остудить тягу к полету. Я долблю куском металла дорогу в будущее, я пробиваю броню мира артефактом, найденным внутри где-то под разбиваемой коркой. Я строю этот путь своими окровавленными и грязными руками, держа отмороженными пальцами свою собственную судьбу. Я – свой собственный кошмар… И так каждый день, и так в любую погоду. Я остаюсь тем, кто выкладывает дорожку перед собой из цветного кирпича…

За этот день я продал четыре могилы. Точнее, создал четыре уже проданных произведения искусства. Я – художник, который не продал душу Дьяволу. Мой работодатель – Священник, у которого и вовсе нет души.

И обо всем об этом я пишу в своем маленьком блокноте и греюсь около буржуйки. Я чувствую, как тепло болью проникает внутрь меня. Я чувствую пораженные, обожженные холодом ноги и руки. Я чувствую кончики пальцев… Наконец-таки я чувствую пальцы. Теперь мне тепло. Теперь те отходы, тот мусор, который мне выдает святой отец, теперь все это работает на благо моего организма. Я чувствую слабость и понимаю, что простуда положила свои тяжелые ладони на мои худощавые плечи. Я – первая стадия анорексии.

Завтра мой месячный выходной. Всего один день, когда я смогу выйти в город и посмотреть на то, что происходит вокруг. На то, как меняется Мир. На стандарты красоты. На эталоны произведений искусства. Я увижу все это, чтобы на следующий месяц вновь погрузиться в ад! А перед этим я непременно напьюсь, чтобы первый день в аду был максимально ужасным, чтобы первый день в аду был по левую руку от самого Дьявола в обличии служителя господа, чтобы грусть декабря была по правую руку и терзала меня чистейшим белым и холодным голубым оттенками мороза, чтобы не осень – олицетворение смерти, преследовало меня своим постепенным увяданием, а чтобы вечность и нетленность льдов далеких полюсов грозила забыть меня во времени одной из бесчисленного количества льдинок.

Я буду гулять по замерзающему городу и слушать редкое его сердцебиение. Я буду выполнять задачи, возложенные на меня, я буду похожим на обычного персонажа этого сраного спектакля, а потом вернусь сюда, чтобы вновь увидеть мерзкую жирную рожу священника, чтобы пропитаться запахами, чтобы вновь стать художником… Я – скульптор вечности.

А пока что мне тепло… Тепло. Мне тепло! После того, как было холодно.

В это время за окном младенцем воет метель, в это время все мои клиенты уже заняли свои места, в это время уже ставшие старенькими те новенькие, которые были сегодня, рассказывают небылицу о реальном мне, в это время за пределами стен и двери моего ветхого убежища холодно… Холодно… Холодно.

– Холод заберет душу каждого, – звучит пятый голос в моей голове, и я заливаюсь истерическим смехом вместе с внезапным счастьем в моей груди.

—–

Первое декабря. Холодно. Город. Сонный город, заполненный снегом и льдом. Город, который может принадлежать холодной леди. Город, который мог бы стать оплотом смерти. Город, в котором живут тени и манекены, город, наполненный грязными мыслями, город, поделенный на районы, город, в котором живут грязные полицейские, сумасшедшие девушки, изможденные клерки, город, в котором по капиллярам контрабандных путей пульсирует кайф, город, в котором можно найти самое мерзкое пойло и самую дешевую медицину за дозу, город, в котором живы слова «честь» и «дружба», город, который в спешке забыл отметить на карте картограф. Город, кладбище которого является его пригородом и единственным въездом, город с многоэтажками, готическими постройками, сталинками, палатками и ларьками, барами и частными домами, город с единственной церковью на склоне горы, город, в котором ангелы назначают рандеву демонам, город, в котором возможно совершенно все. Мой город А дышит под подошвами дешевых кед, непредназначенных для данной погоды.

Я – частичка этого города. Мы – жители, душа нашего города.

Я, словно нейрон нервной системы города, несусь из точки А в точку Б, чтобы потом направиться в точку В, чтобы выполнить все поручения святого отца, чтобы разобраться со своими личными планами и обязанностями, чтобы убить этот холодный день количеством передвижений и действий, которые я совершу за 24 часа, прежде чем утром завтрашнего дня встретить новых новеньких и провести с ними мой первый, персональный, самый худший день в аду, чтобы остальные казались лишь слабым отголоском этого похмельного кошмара наяву. Я – самоубийца, и я знаю об этом.

Подошвы моих кед плавят снег. Подошвы моих кем несут меня вперед согласно тем мыслям, которые наполняют мою голову. Сегодня я не слышу голоса, которые обычно поддерживают диалог между собой. Сегодня они