Восемь плюс один - Роберт Кормер

Президентские карты получили невиданный успех, и мы быстро забыли о ковбойских картах. Во-первых, с ними уже была не жевательная резинка, а карамель, которую можно было задвинуть языком в уголок рта, из-за чего щека разбухала, как у звезд бейсбола, кладущих туда щепотку табака. Во-вторых, конкуренция: все торопились собрать полную коллекцию и чуть ли не сорились, а иногда и дрались за каждую карту, потому что каждому хотелось первым ее отослать, чтобы получить бейсбольную перчатку, и расстраивались, потому что у «Лемира» можно было купить лишь тридцать два президента, включая Френсиса Делано Рузвельта, чего было недостаточно. Когда каждый понедельник поставщик оставлял коробки с карамелью у входа в магазин, то мы часто обнаруживали, что во всей коробке все карты были с изображением лишь одного президента — две недели подряд были коробки, в которых был только Авраам Линкольн, еще одну неделю мы вдвоем с Роджером Луизье стали героями Френчтауна. Мы на наших велосипедах съездили в Норз-Сайд, договорились с тремя мальчишками, чтобы обменяться картами, и возвратились с пятью новыми президентами, включая Честера Алана Артура, которого до сих пор у нас не было.

Возможно, обостряя наше желание получить приз, печатающая карты компания выслала «Лемиру» обычную перчатку. В окне магазина она выглядела оранжевой и гладкой. Я уже чуть ли не заболел от тоски, размышляя о своей старой перчатке, которую я унаследовал от Арманда. Но желание Ролли Тремайна получить именно эту оттеснило мое на задний план. Он даже уговорил мистера Лемира согласиться отдать перчатку в окне первому же, кто принесет полный набор карт, так, чтобы в ожидании почтальона не тратилось впустую драгоценное время.

Мы были восхищены тем, что Ролли Тремайн был расстроен, тем более что он был всего лишь запасным игроком у «Тигров». Однажды, потратив пятьдесят центов на карты, — все из которых оказались Кэлвином Кулиджем, он швырнул их на землю, затем вытащил из кармана доллар и сказал:

— Ну и черт с ним. Я куплю эту перчатку!

— Это не та перчатка, — сказал Роджер Луизье. — На ней нет автографа Лефти. Посмотри, что написано в самом низу.

Мы все обернулись на окно с объявлением, хотя каждый из нас понимал: «Эта перчатка нигде не продается».

Ролли Тремайн потрудился поднять брошенные им на тротуар карты. Его губы надулись еще сильней, чем когда-либо. После этого он быстро вложил их в грудной карман, отказываясь рассказать нам, сколько ему еще нужно, чтобы его набор стал полным.

Я также был увлечен картами, потому что они каким-то образом делали краше окружающий нас мир, становящийся с каждым днем все более мрачным. После Рождества в результате сокращения производства отец оказался без работы. Ему не выплатили зарплату за последние четыре недели, и единственным доходом у нас был заработок Арманда, после школы он работал в бакалейном магазине «Блю-Энд-Вайт». В конце концов, и Арманд также потерял работу из-за того, что покупателей стало намного меньше.

Еды и одежды нам всегда хватало благодаря отцовским кредитам, которыми он даже гордился, отсутствие занятости сделало его беспокойным и раздражительным. Он вообще перестал пить пиво, а, выпив стакан воды из крана, он начинал громко смеяться, но уже не столь весело: «Придется брать ссуду, притом с самого начала этого года». Сестры-близнецы заболели, и их положили в больницу для удаления у каждой из них миндальной железы. Отец был уверен, что он вернется на работу и, в конечном счете, возвратит все свои долги, но на наших глазах он начал стареть.

Когда гребеночная фабрика снова получила заказ, то он вернулся на работу. Но наступило новое несчастье, и об этом знал только я — Арманд влюбился.

Я обнаружил это случайно, в нашей спальне, поднимая упавшие на пол бумаги, которые веером разложились у меня в ногах. Опустив глаза, я начал читать написанное на одной из них.

«Дорогая Салли. Когда я вижу твои глаза, то мир останавливается…»

Лист был вырван из моих рук еще до того, как я дочитал до конца.

— Что заставляет людей совать нос в не свои дела? — спросил Арманд, его лицо было темно-красным. — Разве у каждого нет права на его личные секреты?

Никогда прежде он не упоминал о каких-нибудь секретах.

— Это было на полу, — сказал я. — Я не знал, что это — твое письмо. Кто такая Салли?

Он прыгнул на кровать.

— Если кому-нибудь об этом расскажешь, то перемешаю тебя с грязью… — Салли Нолтон.

Во Френчтауне с такой фамилией я не знал никого.

— Девушка из Норз-Сайда? — спросил я, не веря своим словам.

Он поднялся с кровати и встал передо мной. В его глазах были гнев и отчаяние.

— И что такого? Думаешь, что она слишком хороша для меня? — спросил он. — Я тебя предупреждаю, Джерри, если кому-нибудь расскажешь…

— Не волнуйся, — ответил я. В моей жизни любовь не занимала особого места. Она казалась ненужной тратой времени. А девушка из Норз-Сайда виделась настолько чужой и далекой, что для меня она практически не существовала. Но я поинтересовался:

— Так, зачем ты написал ей письмо? Она что, уехала в другой город, или что-нибудь еще?

— Она не уехала, — ответил он. — Я не послал письмо. У меня лишь было желание попробовать ей написать.

Я был рад, что еще не знал, что такое любовь — любовь, из-за которой в твоих глазах нескрываемое отчаяние, из-за которой ты вынужден писать письма, которые остаются не отправленными. Безразлично пожав плечами, я начал искать в шкафу старую бейсбольную перчатку, и подумал о том, как обжигает ладонь пойманный мяч, отчего вздрогнул.

— Если кому-нибудь расскажешь обо мне и Салли, то я…

— Знаю, перемешаешь меня с грязью.

И я никому об этом не говорил и продолжал разделять с ним его тоску, особенно, когда он во время ужина сидел за столом и оставил нетронутым пирог с взбитыми сливками, приготовленный матерью. Никогда прежде я еще не осознавал весь ужас любви. Но мое сочувствие было недолгим, потому что было и многое другое, что волновало меня не в меньшей степени: оценки в табеле накануне пасхальных каникул, потеря работы у старой миссис Беландер, переехавшей жить к дочери в Бостон, и, конечно же, президенты.

Жизнь продолжалась. В нашей жизни президентские карты были доминирующей силой — у меня, у Роджера Луизье и у Ролли Тремаина. До начала бейсбольного сезона оставалось три недели. У каждого из нас был полный комплект карт, за исключением Гровера Кливленда. Каждый понедельник в магазин прибывали новые коробки с картами, и мы спешили их купить (насколько позволяли нам наши накопления). Мы срывали обертки и находили только Джеймса Монро, Мартина Вана Бурена или кого-нибудь еще, но не Гровера Кливленда, человека, бывшего двадцать вторым президентом Соединенных Штатов. Мы спорили о нем. Он должен был быть между Честером Аланом Артуром и Бенджамином Харрисоном как двадцать второй президент, или между Бенджамином Харрисоном и Уильямом Маккинли как двадцать четвертый? В какую игру играла с нами компания, печатающая эти карты? Роджер Луизье скупил все, что осталось, ему были нужны два Гровера Кливленда, чтобы завершить комплект.

Негодуя, мы ворвались в «Лемир» и наткнулись на хозяина магазина, который недавно поклялся запастись новым товаром. Сердито бормоча, он рылся во всех своих бумагах, чтобы найти правила и инструкции от компании-производителя.

— Ладно, — объявил он. — Говорите, что вам нужен лишь Гровер Клевленд, чтобы завершить набор. Теперь уходите — все, у кого нет денег.

Выйдя из магазина, Ролли Тремайн поднял с земли пустую жестянку из под табака и зашвырнул ее на другую сторону улицы.

— Боже, — сказал он. — Я бы отдал пять долларов за Гровера Кливленда.

Когда я вернулся домой, то я увидел Арманда, сидящего на ступеньках крыльца, его подбородок покоился в его ладонях. Его унылое настроение зеркально отражало мое, и я сел рядом с ним. Какое-то время мы сидели молча.

— Как забрасывается мяч? — спросил я.

Он вздохнул, не находя ответ.

— Тебе нехорошо? — спросил я.

Он встал и подтянул брюки, которые были настолько велики, что их можно было натянуть ему на уши. Наконец, он стал рассказывать, что произошло: на следующей неделе у них в школе должен был состояться танцевальный вечер, «Весенний Звон», и Салли попросила, чтобы он был вместе с ней.

Я закачал головой, поражаясь безумию любви.

— Ладно, что в этом плохого?

— Как я могу пригласить Салли на танец? — спросил он потеряно. — Ведь мне надо будет купить ей букет цветов… и мои ботинки почти уже развалились. Па не знает, как наскрести мне деньги на новые ботинки или на букет цветов.

Я сочувственно кивнул.

— Да, смотри, у меня тоже не все в порядке, скоро начинаются тренировки по бейсболу, а все, что у меня есть — это лишь старая перчатка. И карту с Гровером Кливлендом я до сих пор не нашел…