Международный человек - Михкель Мутть

Эти два рода принадлежали к Лосям и Барсукам, соответственно — тотемным животным.

Род Барсука обосновался в Йогентагана, род Лося — в Алемпойсе. Члены этих могущественных племен были достойны внимания и с точки зрения физических данных — мускулистые и с широкой костью, — как утверждали достоверные источники, опиравшиеся на обнаруженные в захоронениях останки. (Враги шефа утверждали, что племена Лося и Барсука были каннибалами и что найденные кости принадлежат съеденным членам соседних племен. Сторонники Москвы, конечно, добавляли, что это были русские военнопленные.)

Между двумя мировыми войнами, когда в Эстонии был культ старины, некоторые художники писали картины о том далеком прошлом, окрыленные исключительно полетом своей фантазии. У шефа в кабинете было несколько таких картин. Они изображали похожих на викингов мужчин с квадратными мускулами и женщин с надутыми щеками.

В тот же период один фольклорист написал песнь о великой вражде между племенами Лося и Барсука и великом примирении, которые должны были чередоваться из века в век.

Широкая общественность ничего не знала об этих племенах. Не знали об этом даже люди, которые жили в этих уездах из поколения в поколение. О тех далеких временах напоминали лишь отдельные названия, такие, как Лосиное городище или Барсучья гора. Фабиан много лет тому назад, когда Рудольфо еще не был начальником канцелярии, посещал вместе с его исследовательской группой эти места. И словно в насмешку на земле Барсука бросалось в глаза много людей с физическими недостатками — кособокие, с бельмом на глазу...

На земле Лося не были редкостью люди с заячьей губой, болезнью Дауна. В этих местах было много совхозов, где работали русские и немцы из Поволжья. Было очень странно слышать в конторском дворе возле сенокосилок мужиков в ватниках, говорящих на немецком языке, будто здесь проходили киносъемки.

Эти медицинские факты отнюдь не смущали шефа, потому что его корни лежали в этих местах, и он утверждал, что раньше все было по-другому, что очень многие достойные люди были вывезены в Сибирь, а вместо них привезли всяких юродивых из других племен.

“Это была сознательная национальная политика Москвы”, — провозгласил шеф уверенно.

Все, кто происходил из этих мест и мог доказать, что его предки по крайней мере в трех поколениях жили в этих местах, заслуживали доверия Рудольфо.

Разумеется, до тех пор, пока они его не подводили — оказывались подонками или неудачниками. Тогда шеф признавал свою ошибку. Но предрасположенность была явной.

Он и раньше старался окружать себя Лосями и Барсуками и теперь приглашал их к себе на работу в Канцелярию, чьей задачей было интегрировать Эстонию в мировое сообщество.

Эта вера шефа казалась тем более парадоксальной, что обычно он был очень недоверчивым человеком. “Примерно каждый десятый взрослый человек так или иначе связан с КГБ”, — помнил Фабиан его комментарий в летнем лагере Кабли, где собирались молодые интеллигенты пятнадцать лет тому назад.

Подозрения шефа как будто подтверждала афера в его институте лет десять тому назад, когда один ассистент оператора перебежал на Запад и опубликовал в свободной западной печати свои разоблачения. Он был тайным агентом КГБ и рассекретил десяток имен работников института, которые тоже были сексотами. Правда, в этом списке было имя и самого шефа, но Рудольфо лишь посмеялся над этим. “Перестарался немного”, — произнес он доброжелательно.

Десять лет назад он учил Фабиана, что филер каждый шестой. И непосредственно перед началом борьбы за свободу, пять лет назад, он был убежден, что стукач каждый третий, это означало, что общество кишит стукачами. Фабиану пригрезился тезис Сталина, что с развитием социализма классовая борьба обостряется.

Поскольку Фабиан происходил со стороны отца из племени Барсука, а по материнской линии принадлежал племени Лося, то было понятно, почему шеф ему доверял. Вполне естественно, что он призвал Фабиана окружать себя в канцелярии по возможности большим количеством “лосей” и “барсуков”, а также их сынов и дочерей.

Молодые

Кроме зарубежных эстонцев и потомков племен Барсука и Лося была еще одна категория людей, которым шеф доверял. Это была молодежь — поколение хоть и рожденное в глубокие застойные времена, когда из-за любого слова несогласия вызывали “на ковер”, но чье становление пришлось на годы, когда общество сотрясали предвестия перемен и люди критиковали власть довольно открыто. Большая часть этой молодежи уже не должна была вступать в комсомол. Этого не требовалось для поступления в университет. (Не говоря уже о том, чтобы всем классом вступать в комсомол, как это было в молодости Фабиана.) И хотя в их зачетках все еще фигурировали такие предметы, как “история партии” и “научный коммунизм”, шеф тем не менее был уверен, что они избежали советской заразы.

Таких молодых он искал особенно тщательно. Первым заданием его адъютантов было заказать список студентов вузов, котрые были отправлены на стажировку за рубеж, и выяснить, когда они оттуда вернутся.

Затем шеф звонил их родителям или родственникам и узнавал, когда точно они прибывают на родину и на каком транспорте. После чего он лично встречал их в порту или аэропорту, привозил во Дворец и долго с ними беседовал.Таким образом, ему удавалось многим экстравагантным и амбициозным молодым людям внушить, чтобы они пришли работать во Дворец. Это было тем большим достижением, что сначала ему нечего было им предложить, даже нормальную зарплату.

Сейчас таких избранных было на работе семь человек.

Никто из них не происходил из племен Лося и Барсука. Но они провели два или три месяца в колледжах Америки, Канады и Швеции, один даже полгода в Швейцарии. Они должны были знать, как в мире дела делаются!

Молодые постоянно подчеркивали, что они не собираются работать на посткоммунистическое правительство переходного периода, что они здесь только потому, что хотят помочь Рудольфо, который “совершенно исключительное явление” и представляет собой “ценностный мост, перекинутый из первой независимой республики в будущую Эстонию”.

Молодые работали в разных нижних канцеляриях.

Канцелярия по Интеграции Эстонии в мировое сообщество была построена следующим образом.

Всего было три основные канцелярии. Первая канцелярия специализировалась на первом мире, то есть — на западном. Вторая занималась бывшим социалистическим миром, третья, соответственно, третьим миром. Были еще нижняя канцелярия и срочная канцелярия. Кроме того, сюда относилась Служба влияния на общественное мнение, которой руководил Фабиан и которая занималась самыми разными проблемами и чья работа в глазах общественности в какой-то степени совпадала с работой медийных служб.

Молодые ребята работали в первой и третьей нижней канцелярии. Вторая — бывший Восточный блок — их не особенно интересовала. Там работали в основном те, кто раньше служил во Всесоюзном министерстве иностранных дел. Разумеется, в свое время они окончили соответствующий московский или ленинградский институт. Молодые относились к ним с пренебрежением, скрытым под маской подчеркнутой корректности.

Только случайно услышав, как за закрытой дверью после брошенной реплики раздается взрыв смеха, можно было понять, что в глазах молодых якшавшиеся раньше с Москвой чиновники — политические трупы, опозоренные до конца своих дней.

Андерсон, заведующий первым отделом, был известен тем, что все время восклицал: “За что он только зарплату получает?”, это относилось почти ко всем, ибо он считал, что все, кроме семерки молодых, взяты на работу исключительно из милости и ничего не умеют делать. К тому же гоняют лодыря.

Заведующим нижней канцелярией третьего мира был назначен свежеиспеченный юрист, выпускник университета, юный Паап Сийдермейер, у которого соприкосновение с третьим миром ограничивалось тем, что он однажды был премирован поездкой на Кубу со стройотрядом. Большую часть времени он проводил в первом отделе за разговорами, наказав бывшему телохранителю шефа и нынешнему своему заместителю читать журналы: “Корея”, “Азия”, “Африка”, “National Geographic” и другие, писавшие на эту тему. Более того, Мамму должен был кромсать журналы на куски и наклеивать вырезки в альбом для рисования.

Так рабочая нагрузка Мамму моментально выросла в три раза.

На основании этих вырезок Сийдермейер составлял свои рапорты. Отчеты делали и другие юнцы. Сами они называли сие политическим анализом (по каковой причине их и называли “политиками”).

Упоминание о них всегда вызывало у Фабиана усмешку. Политические анализы молодых рождали у него ассоциацию с анализами, которые делаются в поликлинике. Фабиан представлял, как страна проглатывает зонд, как ходит в лабораторию сдавать кровь и как, например, выясняется, что у нее повышенный уровень сахара. Или как страна сдает на анализ нечистоты и днем позднее ей говорят: “Госпожа Страна, у вас ленточный солитер!” Свои анализы “политики” осуществляли с великим энтузиазмом и большим апломбом. Разумеется, они считали свою деятельность сверхважной, то есть самой важной во всем государственном аппарате.