История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.) - Иван Васильевич Шмелев

брат Минька, считая себя резвым на работу и следующим за отцом по первому его зову.

Вышли во двор, расселись в телеге. Всяк, заняв своё надлежащее место. Серый неспокойно переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда хозяин усядется на своё место и повелительно выкрикнет: «Но-о!». Серый с места стронул телегу, зашагал из ворот направляясь на уличную дорогу. Колёса телеги приминали росистую лужайку, на повороте, проложили раздвоенный след. В задке телеги звонко задребезжали косы, затарахтели грабли. Поднявшись в полдерева солнце, ласково пригревало головы седоков в телеге. По селу слышалось звяканье кос. Торопливо стучали молотки, наскоро пробивая косы, готовя их к травокосу на лугах.

При выезде из села, Василий Ефимович, торопил в ходу Серого. Натянув возжи, он крикливо понукал его. Застоявшийся за ночь Серый, торопко ушагивал ногами, податливо продвигался вперёд, легко тянул телегу с седоками. В дороге разговору не было, да и бесполезно: из-за неровности дороги, телегу дробно трясло и речь рвало до беспонятности. До обширного болота «Ендовин», домчали быстро.

Василий Ефимович, сказав уже косившему свой пай, мужику «Бог – помощь!», остановил Серого,

– Вот и наш пай, – сказал он сыновьям, стал распрягать. – Берите в руки косы и начинайте, с богом! – привязывая лошадь к телеге распорядился он.

Михаил, с Санькой вооружившись косами, размашисто ударили ими по траве, под их косами полукружьями от травы оголилась земля, подкошенная трава улеглась в валки. Пока отец возился у телеги: привязывал, давал корм лошади и навастривал косу, сыновья дойдя до межи своего пая с чужом, косьбу временно приостановили, усомнившись в том, что межа тут, или она дальше.

– Перестаньте дивоваться-то! Что стали! – ворчливо прикрикнул на них отец, – Тут дивоваться-то нечему. Пока роса – косить надо, солнышко-то скоро упрётся, а мы всё прохлаждаемся. Люди-то, вон, давно досыта накосились, а мы всё никак не приступили!

– Да мы, межу не видим! – стараясь оправдаться, произнёс как старшой, Минька.

– Как, не видите, а это, что? Видите, промин в траве, это и есть межа! – назидательно сказал отец показывая рукой на прямой человеческий след в травостое.

К косьбе приступили все трое. Передом шёл отец, за ним Минька, а следом за братом натужисто, махая косой, едва успевая тяготился Санька.

Отец, навострив бруском хорошо и тонко отбитую косу размашисто действовал косой, податливо, продвигался вперёд оставляя за собой широченный в сажень прокос. Косой смахивая подрезанную траву в топырившийся гривастый вал. За Минькой стлался покос уже, а за Санькой, пролегал, с неподкошенными травинками прокос еще уже.

Спугнутая со своего места, из травы выскользнула птичка, луговой чека, косо примостившись на высоком столбенце конского щавеля. Беспокойно вздрагивал он беспрестанно чекал. При приближении косцов к густой кулиге зарослей щавеля, чекан еще беспокойнее заметался. Перелетая с кустика на кустик, он людей старался отвести от своего гнезда. Санька, заглянув под кустик, поискно зашарил рукой у основания разлапистого конского щавеля. В углублении обнаружил гнёздышко с пяти тёпленькими яичками.

Санька, радостно подозвал Ваньку:

– Вань, иди-ка сюда, я гнездо нашёл!

В три прыжка, к месту, где Санька обнаружил птичье гнездо, подскочил Ванька. С восхищением и любопытством ребята насмотрелись на гнездо, но его не тронули пожалев горестно чекающего и тревожно метающего вокруг чекана.

– Что ты Саньк, постоянно стоишь, не косишь или ждёшь, когда трава подрастёт и роса повысохнет! – с укором обрушился отец на Саньку, заслышав ребячий смех позадь себя.

– У меня, коса что-то испрокудилась! – оправдываясь соврал Санька.

– Сам-то, видать, ты испрокудился. Косец-то, я погляжу, из тебя больно плохой получается, – упрекнул его отец.

Между тем, в Ендовин на покос, съехалось уже много народа. Всюду на лугу, по своим паям, как муравьи копошились люди. В мужичьих могучих руках, отполированной сталью поблескивали косы, всюду было слышно, приглушённое сочной травой: «висик!». Бабы – сушильщицы травы, своими разноцветными платками, еще наряднее разукрасили цветущий луг. Вытаскивая скошенную траву, из топкого на сухое место, бабы, своими цветастыми кофтами, как бы, украшали луг, передвигающимися цветами.

– Уж больно здесь место-то вязкое, колёса по самые ступицы увязнут, а то бы, на телеге лошадью вывозить траву из мокрого места можно, – с сожаление высказался Василий Ефимович, перед косившем по-соседству, шабром Иваном Федотовым.

– А ребятишкам чего делать! Пусть Ванька с нашим Санькой и вытаскивают мокрую траву на сухой берег, – улыбаясь, тряся своей козьей бородкой, предложил Федотов.

– И то дело! – отозвался Василий!

– Ну-ка Ванька, приступай к делу!

Ванька Савельев и Санька Федотов принялись за вытаску из воды мокрой травы: Санька свою, Ванька свою.

– Эх, в суходоле Репслее и трава густа! Косой не прорежешь, мы там уж выкосили! – самодовольно усмехаясь оповестил шабра Иван.

– А мы туда поедем после, как здесь управимся! – отозвался Василий.

Таская траву, громко хлюпая по воде, режа осокой голые ноги, Ванька, споткнувшись о кочку, падая, едва не напоролся на кем-то брошенные вилы. Своим падением спугнул с гнезда насиживающую яйца пигалицу. Она встревожено взмыла ввысь, в кувыркающем полёте, долго кружилась над местом, где она вынужденно покинула своё гнездо. Визгливо крича, скрипуче свистя своими округлыми крыльями, налету она спускалась, вниз стараясь клювом долбануть Ваньку в голову.

– Кто это серёдку-то, около пруда-то выкосил!? – с негодованием, спросил Иван Федотов, видя, что осока в середине, его и Савельева пая кем-то воровски выкошена

– А кто его знает. Должно быть ночью, или вчера вечерком, после делёжки. Видимо второпях и вилы потеряли. Вон их Ванька нашёл.

Василий с Иваном, осмотрели нашедшиеся вилы. На них была пометина.

– Чьи же это вилы? – недоумённо задался вопросом Василий.

– Не Митькины ли? Видишь на вилах вырезано: «К.К.», не значит ли это: Касьян Кочеврягин – покойный Митькин отец? Свои вещи, обычно так помечал, – высказал свои догадки Иван.

– Тогда и в правду, наверное, Митька их второпях утерял, – подтвердил и Василий.

На небе ни одной тучки, солнце палит беспощадно. Жарища стоит – уши палит. Косцы изнывая от жары, обливаясь назойливо одолевавшим потом поизомлели в зное, ни малейшего ветерка. Василий Ефимович, то и знай подходил к телеге, прикладываясь к бочонку с холодным квасом. Он наслаждено пил, а оторвавшись от бочонка, вытирая подолом рубахи с лица зернистый пот, самодовольно выкрикнул чтоб услышал Иван Федотов.

– Эх, вот денёк-то выдался – трава на глазах вянет, сено высохнет невидаючи!

– Денёк хорош! С сенокосом даёт управиться! – подтвердил Иван.

Изомлев от работы, жары и пота, Санька решил искупаться в пруду. Получив от отца неохотное разрешение, они с Ванькой побрели к манящей воде. Быстро раздевшись догола, Санька с уханьем бросился в воду. Скрытно плавающая в осоке дикая утка с выводком утят, тревожно закрякала, поспешно укрылась в густой траве, маня за собой стаю желтовато-серых, недавно вылупившихся утят. Всполошённые утята, с тюлюлюканьем пораспрятались в траве. Санька с Ванькой с весёлым задором и криком принялись