Первые добровольцы Карабах в эпоху водворения - Василий Потто

* Весь этот рассказ записан со слов Асланбека Рустабекова, самого близкого человека к Мехти-Кули-хану.

Между тем для командования войсками в Карабахе был вызван генерал Котляревский, с прибытием которого Аббас-Мирза счел более благоразумным отвести свои войска назад, за Аракс. Карабах был очищен. Ознакомившись на месте с положением дел, Котляревский, умевший ценить заслуги подчиненных, прежде всего обратил внимание на Вани и особо рекомендовал его маркизу Паулуччи. Вот что маркиз писал по этому поводу военному министру 17 марта 1812 года за №76:

«Генерал-майор Котляревский свидетельствует передо мной о карабахском чиновнике юзбаше Аванесе Арютинове, отличившемся примерным усердием к службе и храбростью против неприятеля…». Изложив затем подробно уже известные читателям заслуги Вани-юзбаши в деле спасения отряда Карягина, он продолжает: «С того времени поныне юзбаши Аванес, находясь при военных в Карабахе начальниках, всегда употреблялся ими по разным делам для службы Его Императорского Величества, и, наконец, при нападении в прошедшем феврале месяце многочисленных персидских войск на батальон Троицкого полка, когда посланные из крепости Шуши, в секурсе сему батальону, 200 человек егерей под командой майора Ильяшенки на половине дороги были атакованы слишком 15-ю тысячами персиян, то Арютинов проводил означенных 200 человек по секретной дороге в ночное время в крепость Шушу без малейшего вреда. Почему, отдавая ему полную мою признательность в оказанных им отличных подвигах, я долгом считаю просить Вас всеподданнейше донести об этом до сведения Его Императорского Величества, и в поощрение исходатайствовать ему от щедрот монарших во всемилостивейшее вознаграждение – чин прапорщика».

Награда эта вышла в том же году, но уже при новом главнокомандующем, который поспешил сам известить Вани следующей бумагой:

«Почтенный карабахский юзбаша Аванес Арютинов. Его Императорское Величество, по всеподданнейшему засвидетельствованию командовавшего в Грузии г. генерал-лейтенанта, маркиза Паулуччи об отличном усердии к службе и храбрости против неприятеля, оказанных вами в разных случаях, всемилостивейше соизволил в вознаграждение таковых заслуг пожаловать вас в 24-й день июля сего года в прапорщики с жалованием по сему чину по 200 руб. в год. С каковым знаком высокомонаршего к вам благоволения поздравляя вас, остаюсь совершенно уверенным, что вы, быв поощрены таковым награждением, потщитесь усугубить рвение свое на пользу службы Его Императорского Величества. Впрочем, пребыванию к вам усердный и благожелательный.

Его Императорского Величества, Всемилостивейшего Государя моего, от армии генерал-лейтенант, главнокомандующий войсками, расположенными в Грузии и на Кавказской линии, управляющий гражданской частью и пограничными делами в губерниях Астраханской, Кавказской и в Грузии, командующий военной Каспийской Флотилией и орденов св. Анны 1-й степени и святого Георгия 4-го класса кавалер Ртищев (Тифлис. 14 ноября 1812 года. № 358)».

Славный для России, роковой для Персии, 1813 год закончился двумя блистательными победами Котляревского, сломившими, наконец, упорство персидского шаха, девять лет продолжавшего борьбу с Российской Империей. Асландуз и Ленкоран были ее финалами. Персия заключила мир, и все мусульманские ханства, прилегавшие к Грузии, на вечные времена были закреплены за Россией. С этих пор для Закавказья начинается эпоха внутреннего гражданского развития, и Вани вместе с братом своим Акопом много содействовал устройству Карабаха. Между прочим из ханской талаги, выданной им в 1814 году, видно, что они своими стараниями населили в Челябертском магале семь армянских деревень, находившихся в полном разорении после персидских нашествий, уничтоживших в крае даже все признаки когда-то бывшей здесь культуры. Во внимание к этим трудам и к тем заслугам, которые оказывала семья Атабековых русскому правительству, хан возвел старшего из них – прапорщика Вани в достоинство мелика, а младшего Акоп-бека – в звание юзбаши, или сотника. Не довольствуясь этим, хан отдал им в вечное потомственное владение семь населенных ими деревень и, кроме того, утвердил за ними право пользоваться доходами со всего Челябертского магала, исключая только следовавшей в ханскую казну почтовой и дорожной повинности. На все это даны были каждому из них особые талаги. «Во все время моего правления, – писал впоследствии Мехти-Кули-хан, – поселяне Челябертского магала, состоя во владении мелика Вани и юзбаши Акоп-бека служили им и доставляли им все свои доходы наравне с крестьянами прочих карабахских беков, а я никогда с Челябертского магала не взыскивал в свою пользу ни малджигата, ни других доходов».

С этого времени до конца 1840 года, т. е. до введения в крае общих губернских учреждений, Вани управлял Челябертским магалом, сначала в качестве мелика, а потом магального наиба, и ему немало пришлось потрудиться в деле сближения туземного населения с русскими в роли посредника между народом и его правителями. Нельзя не помянуть при этом добрым словом и служившего при нем секретарем Мирзу Асри-Захар-бека, знавшего русский и туземные языки и являвшегося полезным и верным спутником всей долгой служебной деятельности Вани.

Эта жизнь, окруженная почетом и довольством, прерывается для мелика Вани еще раз, когда князь Мадатов, управлявший мусульманскими ханствами, получил приказание Ермолова собрать отряд карабахской конницы и идти в Дагестан, где предпринималось тогда покорение Кайтага и Табасарани. Это было в августе 1819 года, и мелик Вани выступил уже во главе собранной им конной армянской дружины, поручив управление магалом и ведение домашних дел младшему брату своему Акопу-юзбаше.

К сожалению, до нас не дошло никаких официальных сведений, никаких семейных преданий, по которым можно бы было судить о деятельности мелика Вани в этом походе, и памятником его остается только следующий документ, подписанный Ермоловым и сохраняющийся в числе фамильных бумаг Атабековых.

«Господину прапорщику Арютинову. Государь Император, вознаграждая отличное усердие ваше к службе и храбрость, показанную в сражении с лезгинами и при разбитии акушинцев, всемилостивейше соизволил пожаловать вам препровождаемую при сем золотую медаль «За храбрость» для ношения на шее, на георгиевской ленте. Я уверен, что вы, получив такой знак монаршей милости, усугубите усердие ваше к службе Его Императорского Величества.

(Тифлис. Декабрь 28-го дня 1821 года. № 4464). Его Императорского Величества, Всемилостивейшего Государя моего, генерал от инфантерии, командир отдельного Кавказского корпуса, главноуправляющий гражданской частью и пограничными делами в Грузии и в губерниях Кавказской и Астраханской, командующий Каспийской военной флотилией и разных орденов кавалер Ермолов».

Предписание это Ермолов отправил на имя князя Мадатова, который, препровождая его с медалью и георгиевской лентой к мелику Вани, писал ему, что с удовольствием поздравляет его с императорской милостью и надеется, что и в будущем он будет служить с таким же усердием и верностью. Эта медаль и эти письма лучше всего свидетельствуют о действительных заслугах Вани, ибо при Алексее Петровиче немногие могли похвалиться подобными наградами.

Спокойная жизнь, начавшаяся опять в Карабахе, служила к увеличению материального благосостояния братьев, из которых Акоп отличался особенно необыкновенным трудолюбием и хозяйственными заботами. К тому времени относится фамильное предание о посещении семейства Атабековых в деревне Касапет святейшим патриархом и католикосом всех армян Ефремом, вынужденным из-за гонений персиян покинуть патриарший Эчмиадзинский престол и искать защиты и покровительства в русских пределах. Горька была жизнь этого маститого старца. Вызванный на патриарший престол по смерти великого страстотерпца Даниила в 1808 году, в эпоху осады Эриванской крепости графом Гудовичем, он, несмотря на поддержку Аббас-Мирзы, подвергался беспрерывным оскорблениям со стороны персиян, которые, по выражению архиепископа Нерсеса, подобно львам и тиграм, врывались в святой монастырь, грызли патриарха и терзали монахов.

Эчмиадзинский храм был совершенно разграблен, и никакие фирманы персидского правительства не спасали от притеснений алчного Мамет-хана Эриванского, видевшего в нем только источник своего обогащения. Унижение патриаршего сана дошло до того, что в 1821 году, когда патриарх, облеченный в пожалованный ему русским государем орден, приехал к сардару в день Науруза, чтобы поздравить его с праздником, то разгневанный хан объявил, что если он осмелится явиться к нему еще раз в русских орденах, то будет повешен на их лентах. Последнее обстоятельство и вынудило Ефрема бежать в Карабах через Нахичеванский хребет. Внезапное появление его в наших пределах поставило, однако, Ермолова в крайне трудное положение: политические виды не позволили нам укрывать у себя столь важное духовное лицо, как патриарх, без нарушения доброго согласия между двумя государями. Ермолов вынужден был просить его святейшество возвратиться назад, чтобы этим успокоить персиян, предвидя в противном случае еще более горькую участь, которой мог подвергнуться святой Эчмиадзин.