Первые добровольцы Карабах в эпоху водворения - Василий Потто

Дальнейшая деятельность Вани-юзбаши, занимающая весь первый период утверждения нашего владычества в Закавказье, была не менее почтенна, как свидетельствуют о том выданные ему аттестаты полковником Ассеевым и подполковником Снаксаревым, командовавшими войсками в Карабахе. Карабах, находившийся как раз на пути персидских вторжений в Грузию, служил постоянной ареной для столкновения двух соседних держав Востока и Севера. И русским недешево досталось приобретение и удержание за собою этой страны. Не распространяясь о деятельности Вани Атабекова, мы приведем в подлиннике оба аттестата, в которых яркими чернилами описываются заслуги, оказанные Вани-юзбашою. Вот первый из этих аттестатов, выданный ему в июне 1811 года:

«Карабахского владения из армян юзбаше Аванесу выдан сей в том, что он, как при предместнике моем полковнике Карягине, так равно и при командующем до моего прибытия сим постом полковнике Лисаневиче (что ныне генерал-майор и 9-го егерского полка шеф), а также при Котляревском, а потом с 1807-го и по сей 1811 год при мне все налагаемые на него по службе Государя Императора порученности исполнял, как следует верноподданному, с отличным усердием и ревностью. Много раз посылал своих подвластных внутрь Персии узнавать о всех неприятельских намерениях и покушениях и таким образом доставлял мне верные сведения. Главным же образом он содействовал в самое опаснейшее время в отправлении к начальству и от оного ко мне бумаг, поскольку на учрежденных постах в летнее время не редко случается, что стоящие на оных от ханства татары, осведомясь о приближении неприятельских войск, разбегаются так, что более месяца не можно их вытребовать, а он, Аванес-юзбаши, имея рвение отличить себя против прочих, всю почтовую повинность исправлял единственно своими подвластными без всякой платы и неоднократно посылал с самонужнейшими донесениями до Елизаветполя нарочных и, как мне небезызвестно, издерживал на сей предмет немалое число своих собственных денег. По сему таковое его усердие, доказанное на опыте, обязан я беспристрастно изъяснить и рекомендовать высшему начальству, что он, Аванес-юзбаши, в сем случае заслуживает монаршего награждения, во уважение чего и дан сей за подписанием моим и приложением герба моей печати. Карабахского владения благополучная крепость Шуша, июня 16-го дня 1811-го года.

Полковник Асеев».

Второй аттестат:

«Дан сей почтенному из армян юзбаше Аванесу в том, что во время моего командования 17-м егерским полком я усмотрел в нем приверженность к России настоятельную. Сверх того, возлагаемые на него от меня препорученности он исправлял со всякой тщательностью и нередко посылал подвластных своих в персидские границы в роде лазутчиков; при том, по неимению на Тертерском посту по опасности от неприятеля потребного числа казаков и татар он занимался отправлением казенной корреспонденции, что выполнял без всякого упущения, в чем могу дать свою справедливость ему, Аванесу, поскольку он заслуживает должного вознаграждения, а посему и утверждаю сей своим подписом с приложением полковой 17-го егерского полка печати. Дан в благополучной крепости Шуше Карабахского владения, сентября 25-го дня 1811-го года, № 427.

Подполковник Снаксарев».

Наступил, наконец, вечно памятный 1812-й год, когда нашествие Наполеона заставило правительство взять с Кавказа несколько полков, чтобы усилить оборону и отразить врага на западных границах, предоставив доблести и мужеству остальных, оставшихся в слабом числе войск отстаивать от персиян и турок далекую кавказскую окраину, мало обращавшую на себя в то тяжкое время внимание России. А персияне между тем искусно воспользовались ослаблением наших сил и зимой в начале 1813 года вступили в Карабах. Батальон Троицкого полка, находившийся в зимней резиденции карабахского хана Султан-Буде, внезапно был атакован персидской армией. При отряде находился сам Мехти-Кули-хан карабахский и Вани-юзбаши, давно уже предупреждавший батальон о грозившей ему опасности. Целый день солдаты оборонялись отчаянно, но, когда их командир майор Джини и большая часть офицеров были убиты, когда команду принял малодушный капитан Оловяшников – один из немногих, оставшихся в живых офицеров – батальон поколебался. Оловяшников вступил в переговоры с персиянами. Напрасно Мехти-Кули-хан уговаривал его воспользоваться темнотой ночи и, доверившись храброму и опытному Вани, отступить в Шушу. Напрасно и сам Вани предлагал ему свои услуги, ручаясь головой, что проведет его безопасно. Но Оловяшников уже изнемог под гнетом тяжких обстоятельств и не нашел в себе достаточного запаса нравственных сил, чтобы решиться на такой отчаяный подвиг. Он потребовал, чтобы оба они, и хан, и Вани удалились из отряда, и что он знает, что ему надо сделать. Катастрофа была неизбежна, и хану ничего не оставалось более, как с горстью своих нукеров бежать в Шушу, чтобы избегнуть персидского плена. Вани также покинул отряд, но он бросился в Шах-Булах, где в это время находились две роты майора Ильяшенки, высланные из Шуши на помощь к Троицкому батальону. Но Троицкого батальона уже не существовало: с рассветом Оловяшников выкинул белый флаг, и батальон положил оружие, отдав неприятелю и пушки, и знамя. Это было единственное русское знамя, украсившее дворец персидского шаха.

Вани, между тем, прискакал в Шах-Булах и нашел его уже обложенным персидскими войсками. Это были передовые войска, с которыми находился Джафар-Кули-ага, изменивший нам наследник карабахского ханства, а вслед за ним спешил сюда же из Султан-Буды и сам Аббас-Мирза с главными силами. Положение Ильяшенки сделалось отчаянным. Но он, не колеблясь, доверился Вани, и верный армянин еще раз является спасителем русского отряда. Он вывел роты из замка ночью и провел их мимо персидских караулов горными тропами через селение Фарух, за которым начиналась уже большая шушинская дорога. Здесь Вани, указав Ильяшенке кратчайший путь на Шушу, сам, с одним только солдатом, поспешил на пост Ходжалы, лежавший отсюда верстах в двадцати, где стояла наша команда из 60 человек при офицере. Вани и ее провел такими же скрытыми путями на шушинскую дорогу и в пяти верстах от крепости, у моста Ага-керпи, догнал Ильяшенку. Все это совершилось так быстро и тихо, что персияне поутру с изумлением увидели перед собой опустевший замок. Преследовать было поздно. Шуша приготовилась уже к обороне, и таким образом первые успехи персиян были парализованы.

Существует еще один рассказ, записанный со слов одного из сыновей мелика Вани. Он говорит, что Вани не был в Султан-Буде, а находился при Ильяшенке. Роты вышли уже из Шах-Булаха на помощь майору Джини, когда встретили на дороге скакавшего во весь опор Мелкума- старшину селения Кятук. Он отозвал Вани и сказал ему: «Куда ты ведешь их? Батальон разбит и уже сдался; я прямо оттуда». Роты повернули назад, но едва вошли в Шах-Булах, как вслед за ними нагрянула вся персидская армия. Джафар-Кули-ага подъехал к замку и стал вызывать кого-нибудь для переговоров. Вани поднялся на стенку. «Ты, юзбаши, опять очутился среди русских? – спросил его Джафар с изумлением. – Теперь вам уже нет спасения. Батальон Джини сдался, замок обложен. Чтобы спасти себя и русских от смерти, ты должен уговорить гарнизон сдаться без боя».

«Я и сам вижу, что спасения нет, – ответил Вани, – и потому употреблю все усилия, чтобы уговорить начальника положить оружие». Джафар уехал, а Вани дождался ночи и скрытно вывел отряд из замка. Дальнейший рассказ заключает в себе те же подробности, какие выше сообщены нами*.

* Из рукописей отставного полковника Я. Д. Лазарева.

В это время главнокомандующий маркиз Паулуччи находился в Кубе. Возмущенный до глубины души сдачей Оловяшникова, он тотчас прискакал в Шушу, и первый гнев его обрушился на хана, которого он заподозрил в измене. Обстоятельства, по-видимому, складывались против него. Гибель русского батальона в его резиденции и бегство его с одними нукерами служили достаточным поводом к его обвинению, и ссылка хана во внутренние губернии России уже была решена в уме Паулуччи. Хан был подвергнут домашнему аресту в доме своего племянника Джафар-Кули-аги, а между тем в Шушу был вызван потомок древнего и знаменитого рода Варандинских меликов- Джамшид Шах-Назаров, человек, известный своим умом, крепкой волей и храбростью, которую не раз проявлял в боях с неприятелем. Джамшид носил чин русского полковника, и его-то маркиз Паулуччи задумал поставить правителем ханства. Но Джамшид наотрез отказался от этой высокой чести и даже явился усердным ходатаем за хана.

На другой день в здании ханского судилища был собран военный совет для решения судьбы Мехти-Кули-хана. Сюда же призван был для объяснений и Вани. Надо сказать, что Вани еще недавно ездил в Тифлис с жалобой на хана, хотевшего отнять у него ричпаров, а потому взаимные отношения их были не совсем дружелюбные. Котляревский, случайно находившийся в Тифлисе, лично представил Вани маркизу Паулуччи, и хану было сделано должное внушение. Теперь одного слова Вани было достаточно, чтобы погубить противника, но Вани был слишком честен, чтобы воспользоваться подобным оружием, и на вопрос: «Насколько хан виновен в гибели батальона?» отвечал почтительно: «Сардар! Хан не виновен нисколько. Он сделал все, чтобы спасти русских. Но его не послушали. Что же ему оставалось делать? Если бы он не бежал из лагеря, то был бы теперь не здесь, а в персидском стане. Я знаю, – добавил Вани, – что вчера приехал к вам из Тифлиса князь Василий Бебутов с известием о восстании в Кахетии. Удаление хана может вызвать восстание и среди карабахских татар. Лучше все оставить по-прежнему». Мнение Вани было принято советом, и ему же поручено было объявить о том Мехти-Кули-хану. Вани застал его в одной из комнат, сидевшим на ковре с поджатыми ногами, и в глубоком раздумье курившим кальян. Увидев вошедшего, хан поднял голову и спросил: «Армянин, добрые ли вести?» – «Добрые», – ответил Вани и рассказал ему все, что происходило в совете. Хан был глубоко тронут. «Я всем обязан тебе, – сказал он, – ты будешь лучшим моим другом, и я без тебя не переломлю куска хлеба»*. Он сдержал свое слово и до конца своей жизни (а он умер уже в маститых годах) не переставал оказывать Вани знаки самой трогательной дружбы.