Прекрасная ночь, чтобы умереть - Габриэль Мулен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инспектор Годар поискал взглядом их вагон номер пятнадцать. Тот стоял как раз на уровне лестницы. Последний освещённый вагон. Остальные, находившиеся в хвосте поезда, всё еще были погружены в полумрак.
Полицейский поднялся и осмотрел вагон. Годар любил не торопиться, всё делать медленно, словно укрощая окружающее его пространство. Он компенсировал медлительность размышлений неизменной строгостью процедуры. До отправления ещё оставалось двадцать минут.
В вагоне уже находился один пассажир — бабушка со своей корзинкой, в чёрной шляпке и при костылях, прислонённых к креслу. Она даже не подняла головы в направлении плохо подобранной троицы. Гаэль Траво побледнел, когда его глаза уперлись в пожилую женщину, но он пытался скрыть свое смятение.
Инспектор Годар вздохнул при виде граффити, нацарапанного на одном из стекол: «Все флики — придурки!».
Эти метки были настоящим бедствием всех французских вокзалов. Автор граффити, определенно тот еще негодяй, явно собирался насмехаться над ними всю дорогу. Полицейские нашли отведенные им места и уселись. Инспектор Лямотт посмотрел на свои наручные часы.
— У меня есть время сбегать купить книгу.
— Ты умеешь читать? Это что-то новое.
Лямотт не отреагировал на неловкую шутку коллеги и вышел из вагона.
Инспектор Годар презрительно посмотрел на своего пленника.
— Ты, гадёныш, попал на долгие годы.
— Но я невиновен.
— Да, это возможно и так, но ты же понимаешь. Судьба пленника незавидна. Нам был нужен преступник, и учитывая, что ты оказался рядом…
— Это отвратительно!
— Допустим. Просто сейчас ты заплатишь за ту фигню, которую, без сомнения, в конце концов совершил бы. Так что не будем зря жаловаться, что правосудие медлит. Наказанный преступник — это пример для всех негодяев, а тот, кто не карает зло, тот способствует тому, чтобы оно совершилось.
***
Крик прервал рассуждения здоровяка Годара. Отчаянный призыв, срочное дело… По другую сторону платформы маячил неопределенный силуэт. Некто делал беспорядочные знаки. Инспектор открыл окно, и звуки стали чуть понятнее. Без сомнения, эта неистовая кукла обращалась именно к нему. Она кричала:
— Инспектор, быстрее, там ваш коллега…
И неизвестный исчез, словно проглоченный полумраком.
Инспектор Годар встрепенулся.
— Вот дерьмо!
Он ненавидел непредвиденные обстоятельства. В какую еще беду попал этот доходяга Лямотт?
Действовать в срочном порядке — это никогда не было его сильной стороной. Он посмотрел на платформы, посмотрел на своего «подопечного». Усилие мысли придавало красок выражению его лица. Наконец он решился и ловко взялся за дело. Через несколько секунд он окинул свою работу довольным взглядом творца.
Гаэль Траво стоял в полной растерянности. Одна пара наручников соединяла его правое запястье со стойкой багажного отделения, другая — его левое запястье с металлическим основанием кресла.
Перед тем как уйти, полицейский пригрозил:
— Если, несмотря на это, ты что-то пытаешься сделать…
Он расстегнул куртку и показал юноше пистолет в кобуре. После этого успокоенный инспектор выпрыгнул из вагона и зашагал в сторону подземного перехода. Не прошло и двух-трех минут, как он наткнулся в туннеле на своего коллегу, возвращавшегося неторопливым шагом с бутылкой воды и книгой в руках.
Оба мужчины переглянулись. Выражение их лиц выражало непонимание. Ошеломлённый инспектор Лямотт спросил:
— А где пацан? Ты что, оставил его в вагоне?
Инспектор Годар грязно выругался и, предчувствуя недоброе, побежал обратно к поезду.
Бабушка по-прежнему сидела на своем месте, но там, где должен был стоять арестованный, осталось только пустое кресло. Даже наручники исчезли — просто улетучились.
Инспектор Годар нервно забегал по вагону, осматривая каждый промежуток между сиденьями. Ничего! Ни малейших следов!!!
Он суетился, повторяя: «Но это невозможно… Всего несколько секунд…» Его взгляд остановился на граффити «Все флики — придурки!» Эти слова достаточно хорошо подытоживали сложившуюся ситуацию.
Инспектор Годар уставился на старуху. Несмотря на её немалый возраст, ему захотелось хорошенько встряхнуть ее, да так, чтобы она подавилась своей корзинкой и своей чёрной шляпкой.
Здоровяк выглядел потерявшимся ребёнком. Но тут в дело властно вмешался инспектор Лямотт:
— Ты перекроешь доступ в поезд и распорядишься, чтобы пассажиры не покидали своих мест. А я позвоню комиссару Барде, хотя я и не представляю, что я ему скажу…
Годар не протестовал.
***
Через час вокзал был оцеплен. Целая армия полицейских прочесывала район. Казалось, обыскали всё, но из-за электрических неполадок несколько пустых вагонов остались в темноте. Они были заперты, однако их открыли и тоже осмотрели — безрезультатно. Как говорится, тайна, покрытая мраком…
Допрос вел лично комиссар Барде. Годар и Лямотт стояли перед ним, как провинившиеся школьники. Что это было? Халатность? Разгильдяйство? Наплевательское отношение к своим обязанностям? В любом случае — неизгладимое пятно на их послужном списке.
Комиссар Барде нервно курил трубку. Он был очень расстроен, и ему никак не удавалось понять версию обоих инспекторов. «Ладно — Лямотт отправился купить книгу в дорогу. Допустим. Он — хороший парень, и он не совершил ничего предосудительного: до Парижа путь неблизкий, а Годар — это тот ещё собеседник. Но вот этот Годар… Как он мог оставить арестованного без присмотра!»
Это было невероятно, но тупой Годар, которого комиссар никогда особо не ценил, продолжал упорствовать:
— Я отсутствовал всего несколько секунд… Две-три минуты, не больше… Клянусь, патрон.
Комиссар попытался его вразумить.
— Ты не хуже других знаешь, что наручники изготовлены из специальной стали, а замки — это новейшая модель повышенной степени безопасности. Даже при посторонней помощи никто не сможет взломать это и исчезнуть за несколько секунд. Немного здравого смысла, Годар! Лучше расскажи мне, что там произошло на самом деле.
— Так я и говорю, шеф. Две-три минуты, не больше…
***
Опросили несколько сонных пассажиров других вагонов. Они по большей части дремали и ничего не заметили. Никто, кроме Годара, не видел типа, якобы звавшего на помощь. Один из пассажиров, нервный малый, подумал, что поезд уходит, и это его разбудило, но он тоже не смог сказать ничего вразумительного.
Бабушка не поменяла своей версии ни на йоту. Якобы юноша снял наручники, сошел с поезда и скрылся на соседнем от вокзала пустыре. Комиссар Барде удивился, что у неё все в порядке с головой. Это бросало вызов всякой логике, но, похоже, всё так и было.
Здоровяк Годар даже расплакался:
— Уверяю вас, господин комиссар, я оставил его висеть, словно распятую дичь. Он не мог снять наручники.
— Но он это сделал.
— Ничего не понимаю…
Комиссар и другие инспекторы мрачно и подозрительно смотрели на Годара. Этот тип явно что-то скрывал.
***
Был
