Прекрасная ночь, чтобы умереть - Габриэль Мулен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Допросы были очень лаконичными. Жорж Барде обязательно хотел оставить при себе директора команды для возможных переводов, так как он сам говорил только по-французски. Но восемь профессиональных гонщиков команды ничего не знали, ничего не видели, ничего не слышали.
Тем не менее до ушей комиссара долетело, что его с приглушенным смехом называли деревенщиной. Он запомнил это. Пока, — сказал он сам себе, — пока.
— Они не из болтливых, эти ваши велосипедисты, — сказал он директору команды.
— Знаете, в нашей работе мы вообще-то скупы на слова. Нам нужна вся наша энергия, чтобы крутить педали, а это не всегда легко, — ответил директор.
— Хорошо, месье Лаори, приведите ко мне техников, — сказал комиссар, разыскивая в карманах своей бежевой куртки кисет, чтобы разжечь очередную трубку.
Они прошли один за другим, за исключением некоего Симона Монье, местного уроженца, который вынужден был поспешно уехать сегодня утром на какое-то непредвиденное семейное мероприятие. «С разрешения директора команды» — как пояснил технический менеджер. У техников тоже никто ничего не видел и ничего не слышал. А тот, кто обнаружил труп, сказал, что тело лежало на животе, и он даже не понял, кто это. Комиссар Барде отпустил техников.
— Я бы тоже хотел уйти, комиссар, — попросил директор команды Жозеф Лаори.
— Да, хорошо. Идите.
— Спасибо, — сказал тот, вставая.
— А, кстати, еще одна вещь. Вы сказали мне, что вашим велосипедистам нужна вся их энергия. А если ее недостаточно, что происходит?
— Ну, мы проигрываем этап, мы теряем премиальные, мы теряем престиж, мы рискуем потерять всё, и это немыслимо для нашей команды.
— Ах вот как… Немыслимо… Большое спасибо.
Директор команды собирался уже переступить порог двери кафе, когда полицейский снова остановил его.
— А этот парень Симон Монье, почему вы позволили ему уехать?
— Семейная проблема. Кажется, его отец умирает.
В то время как проходили эти допросы, время шло, и старт очередного этапа велогонки приближался с безумной скоростью. Из громкоговорителей, установленных муниципалитетом по этому случаю на бульваре Кур-Мирабо, вырывались потоки местной рекламы. Люди сновали повсюду, жандармы пытались как-то направить любопытных, которые перебегали с тротуара на тротуар, чтобы поприветствовать друг друга. Журналисты насиловали свои микрофоны, продавцы картофеля фри и бутербродов радовались, сладкие запахи блинчиков дополняли атмосферу, а голуби, возмущенные всем этим, обиженно ворковали.
Праздничная атмосфера контрастировала с нахмуренным лицом комиссара Барде, мозг которого напряжённо работал, чтобы понять, что произошло сегодня утром в грузовике-техничке.
Предварительные допросы ничего не дали. Единственной точкой привязки был тот так называемый техник, который уехал рано утром. Шла проверка этой информации. Жорж Барде расширил свои поиски, и инспектор Лямотт с другими полицейскими быстро допросили все команды и весь персонал, присутствовавший на гонке. Время не ждало. Старт приближался, и тут комиссару позвонили.
— Привет, Жорж. Похоже, я нашел труп.
— Боже! Альбер, ты издеваешься?
— Приезжай и посмотри сам. Я случайно увидел кисть руки, торчащую из кучи камней.
Уже на месте комиссар обнаружил, что его школьный приятель говорит правду. Убийца явно пытался скрыть тело за городом, чтобы его обнаружили как можно позже. Однако труп был спрятан слишком поспешно.
Комиссар вернулся в лагерь Тура. Он думал, что жмурик — это Симон Монье, уроженец деревни Шатонёф-ле-Руж, находившейся в нескольких километрах, который так и не вернулся домой, вопреки тому, что было сказано полицейским. Он направил расследование по этому пути, а потом вызвал к себе руководителя службы контроля Международного союза велосипедистов.
— Здравствуйте, комиссар. Это вы ведете расследование? — спросил тот с сильным британским акцентом.
— Да, милорд. Представьтесь.
— Арчибальд Кэмпбелл. Я возглавляю команду контролёров Международного союза велосипедистов. Наша задача — проверять гонщиков, чтобы исключить допинг, а также контролировать оборудование, велосипеды, чтобы они весили, сколько положено, и так далее.
— Ах, вот как. И что?
— Один из моих контролеров исчез. Алекс Волински. Я поручил ему заняться командой, в которой было совершено убийство.
— Черт побери! Пойдемте со мной. Я как раз иду с директором команды посмотреть на найденный труп. Я должен знать, кто это.
На месте все стало ясно. Директор сказал:
— Это не Симон.
— Боже, это Алекс Волински! — воскликнул англичанин.
Эта проблема была решена. Комиссар Барде затянулся дымом из своей трубки и принялся напевать, подражая своему кумиру Берюрье — персонажу серии детективных романов Фредерика Дара, писавшего под псевдонимом Сан-Антонио. Солнце уже было высоко в голубом небе. Голуби кружили над платанами и над фонтаном Ротонда, расположенным в конце бульвара Кур-Мирабо.
— Комиссар, караван тронется через четверть часа. Мы позволим это сделать?
— Да, да. Они могут трогаться. Только не контролеры и не техники. И также не директора команд.
— Но это недопустимо! — возмутился Жозеф Лаори. — Я нужен моим людям. Наконец, господин комиссар, это не наша вина, что вы не продвигаетесь вперед!
— А кто вам сказал, что я не продвигаюсь? — ответил Жорж Барде, хитро прищурив глаза. — Но вы правы. Отпустите всех, кроме начальника Союза велосипедистов.
После этого комиссар устроился в пивной «Эстелло». Уютный зал с красными балками и паркетным полом помогал ему думать. Он заказал местное пиво. Прошло уже почти четыре часа с тех пор, как он получил указания от дивизионного комиссара. Он чувствовал, что близок к разгадке. Он был уверен в том, о чём думает. Когда появился руководитель службы контроля Международного союза велосипедистов, комиссар буркнул:
— Присаживайтесь, милорд. И расскажите мне всё.
— Рассказать вам что, сэр Бэрдет? Или я должен называть вас Шерлок Холмс? — ответил британец, играя акцентом, чтобы злонамеренно исказить фамилию французского полицейского.
— Не очень-то вы любите полицейских, месье Камбель, — исказил в отместку фамилию англичанина комиссар Барде.
— У нас в Англии констебль вовсе не похож на французского жандарма. Констебли обычно избираются из жителей графства, следовательно, они находятся в самых близких отношениях с народом. Совсем другое положении у французского полицейского: он прежде всего лицо, не имеющее никакой родственной связи с народонаселением того округа, в котором он служит. К тому же он ещё и агент правительства, отсюда и понятно, почему он пользуется народным нерасположением и отчего на него все смотрят с недоверчивостью. При исполнении своей обязанности, английский констебль всегда найдет верного и усердного помощника в каждом жителе округа, а французский жандарм в таком же точно случае встретит в народе только одно сопротивление. В жандарме француз видит совершенно чуждую ему, неприязненную силу. Жандарм представляется народу только карателем, между тем как в констебле англичанин
