Божий Суд - Михаил Антонов

Валерий усмехнулся и сказал:

— Вольно, сынок, вольно. Теперь ты уже не солдат и командиров здесь нет.

Сам он при этом немного изменился обликом и стал похож на некрупного Пьера Безухова. Полноватое добродушное лицо его в старомодных очечках сразу навевало мысли о доме, уюте, покое. Да и одежда на нем изменилась, это уже был серый свитер ручной вязки и темные брюки. Не знаю читал ли парень этот роман Льва Толстого, но по тому, как он сразу обмяк и перестал напрягаться, было ясно, что доверяет он начальнику смены абсолютно.

— Ну как он тебе? — спросил Валерий у меня.

— Герой, только что с поля боя, — ответил я уважительно, мысленно анализируя жизненный путь солдатика.

— Сейчас посмотрим.

И Валерий положил пакет парня на экран столика дежурной.

Пакет засветился алым светом. Точь в точь, как мой.

— Ну вот, еще один ангел, — произнес он.

Он дольше обычного не убирал пакет с экрана, словно что-то изучая.

— Что ж, все правильно, первый портал ждет тебя, парень, — произнес Валерий, обращаясь к молодому человеку. — Или ты хочешь побывать на своих траурных мероприятиях.

— Похоронах, что ли? — спросил солдат. — Да там хоронить нечего — мне весь бок разворотило. Чуть ли не пополам разорвало.

Посмотреть если, как мама плакать будет… Я хотя бы смогу с ней как-то поговорить, успокоить?

Валерий тяжело вздохнул, что и без слов ясно означало

"Нет".

— И даже во сне? — парень смотрел с надеждой.

— Это же ее сны, из ее мыслей, из ее ощущений и воспоминаний. И ты никогда не сможешь в них попасть.

— Тогда, чего там делать, — солдатик махнул рукой — Сердце себе рвать. Где он ваш первый портал?

— Я провожу тебя.

— А мне что делать? — спросил я

— Пойдем с нами. В зал тебя не пустят, а вот на зрительских местах ты можешь поприсутствовать. На то ты и избранный.

А кстати, у тебя, оказывается, великолепный дар читать судьбы, — заметил Валерий. — Тебе даже экран для этого не нужен.

— Не знаю откуда это берется, — честно признался я. — Я просто вижу судьбы этих людей как какой-нибудь телефильм, но не изнутри, как вижу свои прожитые жизни, а словно откуда-то со стороны. А ты разве так не можешь?

— Похоже, что у меня этот талант слабее.

И после паузы, обращаясь уже к парню, он сказал:

— Тебе сюда, друг. Главное не волнуйся. Все будет хорошо.

Парень шагнул за занавеску, прикрывающую вход в первый портал.

— Ну а тебе сюда, — показал он мне другую портьеру.

VI

То место, где я оказался, напоминало ложу оперного театра.

Чувствовался какой-то барьер передо мной, и все действие, которое я собирался смотреть, происходило чуть ниже меня и чуть сбоку. По крайней мере, подсудимого я видел скорее в профиль, чем анфас. А его фигура была единственным объектом, который я смог разглядеть в кромешной тьме, заполнявшей весь зал. Я даже не могу сказать, насколько этот зал был велик или мал и каково было его убранство. Я не видел также и членов суда и не могу сообщить сколько их было. Просто внизу подо мной в светящемся столбе света стоял здоровый крепкий малый лет тридцати пяти, одетый в странное рубище. И все, больше я ничего и никого не видел.

Парень стоял совершенно один и, чуть прищуриваясь, пытался разглядеть то место, откуда падал на него свет. Но это не получалось даже у меня, поскольку у этого луча было одно очаровательное свойство — поднимаясь вверх к источнику, он не становился ярче, как это бывает у луча прожектора, а наоборот рассеивался, и в конце концов сходил на нет. Свет исходил из темноты и пустоты.

— Подсудимый, что вы можете сказать по поводу ваших действий 2-го августа 1997года.

— А че было-то? — удивленно переспросил малый.

И ему напомнили. Я не знаю, как это было сделано, но видно было, что он сразу все вспомнил. Все до малейших деталей. И я тоже увидел все словно в убыстренном кино: и то, как он познакомился с молоденькой девчонкой, и то, чем закончилось для нее это знакомство.

— А че такого-то? Девочка осталась довольна, — самодовольно сказал подсудимый.

— Но ведь она плакала и говорила вам, что она не согласна, — не соглашался голос с небес.

Голос был внятный, но какой-то негромкий и неэмоциональный.

Я бы даже сказал — бездушный.

— Они всегда сначала говорят «нет», а потом им нравится, — отвечал мужчина.

— Сейчас мы это проверим, — пообещал голос.

И тут же и подсудимый, и я, и, наверное, все, кто еще мог присутствовать на этом суде, осознали, прониклись, чувствами девочки, которую насиловал этот молодец. Эта была весьма неприятная смесь страха, стыда и брезгливости. Какое уж там удовольствие, если он, как выяснилось позднее, еще и заразил ее постыдной болезнью. Одно время девочка даже подумывала о самоубийстве, но, слава Богу, удержалась.

Но душа у этого молодца была каменная. Он хладнокровно воспринял чувства девушки и даже не поморщился.

После этого ему приводились и другие похожие эпизоды его жизни, числом с дюжину. Похоже, этот молодой мужчина чувствовал себя по жизни этаким казановой и срывал цветы удовольствия повсюду, куда дотягивались его похотливые ручонки. Аргументы защиты с его стороны звучали достаточно однообразно: дескать все они сначала говорят «нет», а потом получают удовольствие, да и если не считать той девочки, оказавшейся девственницей, но почему-то согласившейся заглянуть к нему домой на "чашечку шампанского", то моральный облик большинства его знакомых не соответствовал ангельскому. А с некоторыми он позже еще встречался.

Действительно, среди фигурирующих в деле девиц попадались и весьма прожженные особы, но в вину ему ставились не многочисленные контакты с женщинами, хотя половая разнузданность — явный порок, весьма осуждаемый, а именно насилие и шантаж, которые он применял по отношению к ним, добиваясь утоления своей похоти.

Все предъявленные подсудимому эпизоды сопровождались ощущениями и чувствами, которые переживали эти девушки и женщины, а также их мыслями. И надо признать, что ни одна из них после совершенного акта не испытывала к своему насильнику никакой благодарности или симпатии. Наоборот, переживать состояние липкой грязи, неприязни, переходящей в тихую ненависть, стыда и страха было весьма неприятно. Если бы у меня было нормальное тело, меня бы явно сто раз передернуло.

Потом ему припомнили и другие его грехи: и частую немотивированную агрессию по отношению к окружающим, и грубость к собственным родителям, и многочисленные случаи неуважения прав других людей. И на все он находил какие-то отговорки.

Но голос Обвинения не обращал особого внимания на эти оправдания, а продолжал сухо и методично сообщать все новые и новые прегрешения обвиняемого. Уж не знаю, по каким критериям происходил их отбор, но не соблюдалась ни хронология, ни тяжесть проступков. После череды грехов, связанных с насилием над женщинами, вдруг всплывала история с избитым еще в далекой юности одноклассником — чахлым, начитанным очкариком, который своими остроумными суждениями показался интересным Светке Малышевой, девочке, которая в то время нравилась подсудимому. Избил он одноклассника- остроумца, придравшись к какой-то ерунде, основательно — до потери тем сознания и серьезных разборок с педагогами в школе. Потом проходили эпизоды взяткодательства, как мелкого, вроде откупных от гаишников на дорогах, так и того случая, когда он отмазывался от службы в армии. А затем шла история с украденной в далеком детстве удочкой, которая вообще-то и не нужна была герою — дома две своих было, но уж больно «плохо» лежала. И после такой далекой мелочи вдруг всплывало соучастие в убийстве.

— Седьмого января прошлого года вы участвовали в убийстве

Мальцева Леонида Ивановича, — сообщил равнодушно голос.

— Каком убийстве?! — взвизгнула душа подсудимого. — Я никогда никого не убивал.

— Вы по просьбе своего знакомого Штыкова Валерия перевезли потерпевшего в деревню и всю дорогу поили его отравленной водкой.

— Да даже экспертиза доказала, что он умер от удушения. Его

Штыков удавкой заделал, — взъерепенился мужик. — Его и посадили. А меня суд оправдал. Я этого алкаша-то и видел один раз. Ну попросили меня отвезти его в деревню, деньги заплатили, я и повез.

Суд-то меня оправдал, — повторил он свою защитную фразу.

— То, что земной суд не имел благодаря неполно произведенному следствию доказательств вашей вины, не является доказательством вашей невиновности, — терпеливо объявил равнодушный голос. — Это Божий суд и здесь судят за все содеянное, независимо от того, сокрытым от других людей или известным стало то преступление, которое вы совершили. Вы будете отвечать за все свои деяния и прегрешения.

Предъявляются мысли и разговоры подсудимого по данному делу.