Божий Суд - Михаил Антонов

И тут мне подумалось, какой он странный этот мир теней. Мир вроде бы должен быть населен душами, но он какой-то пустой. Единственное место, где я видел другие души — это регистратура. Коридоры здесь всегда пусты, никакого движения. И еще возникает ощущение, что коридоры эти бесконечны, и ты можешь двигаться по ним вечно, никого не встречая, а попасть в итоге сможешь только туда, где должен появиться. Здесь нет никакого выбора. Ты, например, не можешь выбрать, какую дверь открыть тебе: правую, или левую, потому что куда бы ты не попал, перед тобой всегда будет только одна. И встретишь ты там, куда войдешь, только того, кого должен был встретить. Случайности здесь исключены. По крайней мере, я бы очень удивился, если б это оказалось не так. Точно также бывает во сне. Я не помню ни одного сна, где была бы альтернатива. Где я мог что-то или кого-то выбирать. Я никогда не встречал Валерия при жизни, в этом я мог бы поклясться, если б клятвы имели здесь какое-то значение, но ведь и в своих земных снах я видел разве только реальных людей? Нет, мои сны порой тоже населяли странные субъекты обоего пола, которых я мог также ни разу не встретить до этого. И видения в моих снах чем-то напоминали картины, увиденные мной здесь. Нет, совсем не по интерьерам, такие стерильно чистые коридоры, как здесь, мне никогда не снились, во снах все было намного скромнее и прозаичнее. А вот то, как я передвигался в моих снах, то, как возникали нужные мне предметы и мгновенно исчезали ненужные, здорово совпадало с окружающей меня реальностью, А может нереальностью?

А может, я просто сплю?

Эта мысль не показалась мне абсурдной. Может, я просто заснул в троллейбусе? Сейчас его посильнее качнет, или кто-нибудь тронет меня за плечо, или громкий голос водителя из динамика пробудит меня. Я встрепенусь и непонимающе уставлюсь в заляпанное, давно не мытое окно, пытаясь сообразить, где я и не проехал ли свою остановку. Потом, уже много позже, я, быть может, вспомню этот сон, который сейчас смотрю, и, возможно, даже расскажу его вечером жене. А через некоторое время забуду сон этот, как все прочие, виденные мной до этого. И снова окунусь в знакомый, заедающий меня быт. Что, попробовать проснуться?

Ну?

Ничего. Не просыпаюсь. Дать себе команду и проснуться.

Ну! Раз, два,…

Дальше я считать не стал. Понял, что это не сон и я уже не проснусь. Никогда. Вот она моя реальность — грядущий и неумолимый

Божий суд.

И мне стало страшно. Я наконец-то понял, что на этом суде я могу лишиться самого главного, того, с чем я расставаться никак не хочу, со своим сознанием. Мне нравилось мыслить, я наслаждался этим процессом. Это было таким кайфом, когда за счет своего ума я мог решить какие-то проблемы, составить какие-то планы и потом наблюдать, как они верно исполняются. И вот теперь вдруг так запросто со всем этим расстаться? Стать просто живым организмом, живущим чаще всего не умом, а инстинктами?

Страх наполнял меня.

И, пытаясь отвлечься от столь мрачных мыслей, я вновь стал следить за следующим персонажем этого великого действа.

В луче прожектора стояла женщина лет пятидесяти. Голос, встретивший ее, был спокоен и велеречив. Таким голосом на всесоюзном радио артисты читали высокохудожественные литературные произведения признанных классиков.

Голос благожелательно сказал:

— Здравствуйте, Тамара. Как ни прискорбна причина, по которой мы имеем счастье вас видеть, но надо признаться, что все мы искренне рады очередной встрече с вами.

— Здравствуйте, — вежливо ответила женщина.

Такого я никак не ожидал. До этого все судебные процессы проходили достаточно строго, придерживаясь какого-то определенного порядка. А тут женщину называли по имени и беседовали с ней как на дружеской вечеринке после долгой разлуки. Обращение к подсудимым по имени вообще нонсенс для этого суда. Ведь все признаки идентификации, по которым мы определяем себя в жизни как то: фамилия, имя, национальность, вероисповедание для Божьего суда роли не играют и обычно в деле не упоминаются. Здесь судят конкретную душу за конкретные эпизоды и события. А тут такая фамильярность. Да и судя по удивленному тону, с каким отвечала женщина, она тоже не ожидала такой встречи.

— Нам надо исполнить некоторые формальности, прежде чем мы вас отпустим, — произнес благожелательный голос.

— Хорошо, я понимаю, — согласилась женщина.

И тут же за ее спиной возник изящный стул, на который она присела.

Я был поражен таким вежливым приемом.

— Удивляешься, — услышал я голос Валерия за спиной.

Он незаметно и бесшумно появился вдруг в моей ложе.

— Немножко есть, — согласился я. — А кто же она, что ее так необыкновенно встречают?

— Тебе повезло увидеть настоящую берегиню, — сообщил мне начальник смены.

— Берегиня? — переспросил я. — И что это за фрукт? Это звание или должность?

— Это судьба. Сейчас будут просматривать ее жизнь — посмотри.

Я посмотрел.

Ну, что тут можно сказать. Жизнь у нее была действительно достойная, хотя и не яркая. Она родилась в обычной семье и прожила отпущенные ей годы тоже, казалось бы, обычно. Детский сад, школа, институт, замужество, работа, рождение двух детей, опять работа и выполнение домашних обязанностей до самой скоропостижной кончины от быстро прогрессирующего рака. В общем-то ничего выдающегося. Но, тем не менее, было что-то неуловимо специфическое в этой ничем не примечательной жизни: ни одного серьезного проступка, ни одного нарушения заповедей, образцово воспитанные дети, образцово исполненная работа, высочайшая ответственность за порученное дело. Это же надо, так прожить 52 года, что после тебя нет ни одного обиженного тобой, ни одного недовольного тобой, нет никого, кто сказал или хотя бы подумал после твоей смерти:

"туда тебе и дорога".

— Так почему же она не избранная? — спросил я, увидев столь достойную душу. — Разве она не достойна этого?

— Конечно достойна, но она — берегиня, — повторил Валерий.

— И в чем же отличие между нами? Они что, лучше нас, или хуже?

— Они не лучше и не хуже, они просто другие. Они существуют параллельно с нами. Это словно другая раса или цивилизация, если тебе так будет понятней. Вроде бы мы делаем одно и тоже, но каждый по- своему. Мы проповедуем одни и те же истины и одну и ту же мораль, но делаем это по-разному. Мы пытаемся воздействовать извне, ты вот, например, уже был священником, ученым и даже литератором, а они изнутри, воспитывая и внушая наши заповеди в своей семье. Я за четыре пройденных этапа и за пять жизней был русским, украинцем, евреем и татарином, исповедовал мусульманство, иудаизм, православие, униатство и атеизм. А вот она всегда живет в одном и том же роду, оберегая его от напастей и невзгод. За что, видимо, так и называется — берегиней. Когда ей приходит срок умирать в одном теле, то через некоторое время при рождении своей внучки или правнучки она снова появляется на свет. Иногда у берегинь даже имя бывает одно и тоже, а не так, как у тебя, каждый раз новое. И снова берегиня проходит один и тот же путь, находит хорошего парня, рождает ему детей, а потом воспитывает из них хороших людей, внушая им веру в хорошее и в то, что божьи заповеди нарушать нельзя. Это ее долг и обязанность. А потом из таких хороших людей, возможно, и получаются избранные вроде нас с тобой, — задумчиво заключил Валерий. — А, может, и нет. Не знаю. Одно я знаю твердо, что берегини есть. И мне думается, что они намного древнее нас. Как мне кажется, они существуют с доисторических времен, со времени зарождения общества и семьи, с тех давних времен, когда еще не было веры…

Между тем голос судьи сообщил:

— Мы рады, Тамара, что наши ожидания оправдались, и что нам не нужно предъявлять вам никаких претензий и обвинений. Мы видели, что вы прожили достойную жизнь и потому с огромным удовольствием сообщаем, что вы свободны.

Женщина встала, стульчик за ее спиной тут же исчез, и вдруг раздались аплодисменты. Скорее даже овация.

Этого я тоже не ожидал. Но, тем не менее, почувствовал необходимость к ним присоединиться и с удовольствием стал хлопать в ладоши, приветствуя берегиню. И Валерий сделал то же самое.

Для меня так и осталось загадкой, как наши бестелесные руки издавали звуки хлопков. Ведь я отчетливо слышал, как в общий хор аплодисментов влились и наши с ним хлопки.

Берегиня в знак признательности медленно склонила голову, как бы благодаря и прощаясь одновременно, а затем довольно быстро растаяла прямо в лучах божественного света.

— Но получается, что это только привилегия женщин быть берегинями? — спросил я.

— Ну почему же, слышал я, что кое-где, обычно там, где нравы еще патриархальны, встречаются и мужчины, выполняющие подобные функции, — возразил мне мой более опытный собеседник. — Только они называются по-другому — праведниками. Но мест таких, к сожалению, остается все меньше и меньше. Цивилизация здорово подрывает их позиции. Так что у женщин это получается лучше. Зато среди избранных больше бывших мужчин.