Высокий огонь - Николай Александрович Игнатов

и забрёл по ошибке в другую часть дворца, противоположную от отведенных ему покоев. Остановившись на повороте коридора,  он оперся руками на мраморные перила, решив немного отдышаться и сориентироваться. Посмотрев вниз, Юсуф увидел средних размеров двор, по старому римскому обычаю расположенный в центре дворца. Факелы и луна светили кое-как, но Юсуфу все равно были видны ряды кольев, на которых были нанизаны люди. Многие были ещё живы и слабо хрипели, моля, видимо, о смерти.

«А, это неверные, что против воли Всевышнего и  Великого султана защищали город. Так им собакам и надо!». Рядом с рядами казненных он увидел груду тел, которая появилась совсем недавно. Это были жены и дети византийских стражников. Юсуф улыбнулся, вспомнив утехи с некоторыми из этих женщин… их страх, их брезгливая покорность делали близость слаще. Он вновь испытал трепет перед султаном, вспомнив, как тот пообещал уцелевшим византийским войнам жизнь, если те выдадут своих жён на одну ночь для сладострастия. Многие из них отвели воинов Султана в свои дома и отдали женщин, но казни им это избежать не помогло.

Султан выбрал из этих византийских дев самых красивых и молодых, и отправил в свой гарем, иных, менее прелестных он отдал им, то есть Юсуфу и остальным из ближнего круга, остальных же, совсем не вышедших лицом, Мехмед подарил своим воинам. После двух дней пользования, уцелевших пленниц солдаты зарезали и бросили в кучу вместе с убитыми же детьми, рядом с казнёнными мужьями.

«Собакам – собачья смерть, – подумал Юсуф и пошёл по коридору в обратную сторону, – Они – не люди, а только пыль под  нашими ногами!».

Проходя мимо одного из стражников, статуей замершего возле торчащего из стены факела, Юсуф вдруг остановился в изумлении. До того необычно для турецкого воина выглядел этот янычар. Он был в каком-то красном халате, со странным колпаком на голове. Лицо его было раскосым, как у дикарей с востока, а на подбородке росла жиденькая рыжеватая бородка. Взгляд у стражника был свирепый, хищный. Юсуф даже отступил на шаг, заметив его.

«Ты чё, в натуре, зыркаешь? – не выдержав наглости, рявкнул Юсуф голосом Виктора Ибрагимовича и нахмурился, – Хлебало проще сделай, бык помойный!».

Глаза Чингиз-хана округлились. Он ни слова не понял из сказанного его полководцем.

«Ты что, кумыса перебрал?» – спросил Чингиз-хан у Мухали, только что бывшего Юсуфом, но уже этого не помнящего.

Взгляд хана всех монголов прожигал насквозь, никто не смел выдержать эти каленые стрелы его хитрых лисьих, и в то же время – волчьих, глаз. Мухали смиренно опустил голову и пробормотал что-то, мол, забылся, злые духи попутали и тому подобное. Чингиз-хан несколько секунд молча смотрел на Мухали, как бы изучая форму его головы, затем продолжил свою речь.

«Я вижу, – говорил он, – вижу как все устали от этого похода. Не только воины, нукеры и сотники, но даже нойоны и темники, все устали. Вот, смотрите, что стало с  моим верным могучим Мухали, он уже бредит наяву, не смотря даже на то, что присутствует на военном совете у Великого хана». Чингиз-хан оскалил свои желтые зубы после этих слов, и остальные, сидевшие в юрте, тоже осклабившись, уставились на «провинившегося».

Огромная юрта стояла совсем  недалеко от стен Чжунду, столицы северного царства Цзинь, которую монголы уже во второй раз пришли осаждать. На военном совете присутствовало немало военачальников Великого хана, были там и китайские полководцы, перешедшие на сторону монголов вместе с остатками своих войск. Великий Хан не жаловал трусов, а наоборот, уважал отважных защитников своих земель, сражающихся до последнего вдоха. Перебежчиков и предателей он терпел редко, только по необходимости, повинуясь решениям своего дальновидного политического гения. Он принял в своё подданство некоторых китайских генералов только от того, что понимал, как трудно будет монголам совладать с такой многолюдной нацией как китайцы царства Цзинь, потому любая поддержка, даже временная не будет лишней. К тому же, перебежчики могли оказать большую помощь в психологическом давлении на население, убеждая прекратить сопротивление.

Помимо прославленного Мухали, на совете присутствовали могучий Субудэй багатур и смелый Джебе, а ещё несколько темников и означенные выше китайские полководцы, коих имена были: Нйо Фу, Гунь Дань и Пань То.

«Видя эту усталость, – продолжал Чингиз-хан, – а также понимая, что скоро настанет зима, я решил повернуть главное войско назад в степи. Чертовы собачьи дети не хотят сдавать нам столицу Золотого царства, хоть и знают, что за строптивость эту ждёт их всех до одного смерть. Потому, будем готовы к долгой осаде. Подождём, пока они не начнут с голоду пожирать своих детей, тогда может их терпению придёт конец, и они откроют неприступные ворота».

Хан замолчал, его полководцы сидели тихо, будто поглощая своей кожей божественную энергию, исходящую от Великого. Китайские же воеводы воспользовались паузой, чтобы облить его очередными струями лести. Пань То и Нйо Фу принялись шепелявить о том, какой умный и невероятно хитрый план придумал их новый господин. Д чего там! Он ведь посланник неба, разве мог его ум изобрести что дрянное?! Только самое разумное и наилучшее. Гунь Дань кивал на каждое их слово, повинуясь одному лишь острому чутью, выработанному за годы служения, так как совершенно не понимал по-монгольски.

Субэдей не выдержал, гневно рявкнул на цзиньцев, и те тут же смиренно затихли. Чингиз-хан едва заметно кивнул своему верному полководцу.

«Великий хан, позволь мне говорить», – собрался с мыслями горячий и дерзкий Джебе.

«Говори, нойон» – сказал хан.

«Ты говоришь об усталости, но у моих воинов ее нет. Этот поход немного утомил всех, да, но до усталости далеко. Мы слишком близко подошли к победе над цзиньцами, чтобы сейчас отступить. Прошу тебя, отец всех монголов, прикажи мне довести войну до конца! Я не подведу, уже через неделю Чжунду будет в пыли и крови лежать у твоих ног!»

«Ты столь же дерзок и смел в речах, как и в битве, молодой Джебе, – спокойно отвечал Чингиз-хан, – потому я всегда прощаю тебе твоё вольнодумство. Но горячность твоя хороша на поле брани, на военном совете она тебе плохой помощник. Войско нужно вести назад не только из-за зимы и усталости. Тангуты, проклятое непокорное племя, до которого у меня не доходили всё руки, начали вторгаться в наши степи. Они угрожают нашему дому. Придётся их остановить и наказать так, чтобы никогда более не появилось в них ни сил ни желания сразиться с нами».

Джебе опустил голову. Вновь настала тишина и только подобно жужжанию мух слышны были перешептывания китайцев.

Сначала монголам слышалось, будто те