Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Остановись, Анисим! — закричал наконец-то настигший приятеля Терентий Ёлкин.
— Все одно порешу! — не оборачиваясь, кинул Белов и распахнул дверь маслодельни.
В нос ударил кислый запах перестоявшего молока, прелых онуч, из-под ног покатился жбан с обратом, в лунном свете причудливо горбатился поблескивающий медными частями сепаратор «Альфа-Лаваль», выписанный Кунгуровым, на зависть Зыкову, аж из самого Нижнего Новгорода. От грохота проснулся и подскочил с постеленного на лавку тулупа взлохмаченный работник Кунгурова старожилец Митька Штукин, которому лет двадцать назад встретившийся в малиннике медведь изжевал ногу да так намял бока, что Митька до следующей осени лежал пластом и похмельный фельдшер, мрачно осматривающий его, каждый раз констатировал: «Не жилец».
— Чё такое? Чё такое? — ошалело крутя головой, выкрикнул Митька.
— Хозяин где? — угрюмо бросил Анисим.
— Хрен его знат, — дернул плечами Митька, переступая босыми ногами через пролитый обрат. — Гулят, поди…
— Э-э-х-х, запалю! — простонал Анисим и, круто развернувшись, устремился к гумну, к темнеющим рядом стогам сена. Он разъяренно чиркал спичками, но на плечах его повис перепуганный Терентий.
— Опомнись! Разе можно?! На каторгу пойдешь!
Белов повел плечом, и Ёлкин, отлетев к гумну, глухо стукнулся затылком о толстые бревна. Охнув, он на четвереньках пополз к стогу, чтобы помешать приятелю, но его опередил Митька, выскочивший на снег босиком.
— Побойся Бога! — закричал он, охватывая руками колени Анисима. — О малых детях подумай! Они-то чем виноваты?!
Разом вспомнив перепуганные глазенки ребятишек в избе, Белов обмяк. Когда Митька, наконец, отпустил его ноги, Анисим тяжело поднял брошенный в ярости кол и, ссутулившись, побрел со двора. Пройдя шагов двести, он остановился на укатанной санями улице, поднял лицо в небо.
— За что? — не то выкрикнул, не то простонал он.
7
Торопливо семеня рядом и держась рукой за ноющий затылок, Терентий заглядывал в лицо Анисиму и, мелко-мелко кивая, приговаривал:
— Энто ты верно порешил!.. Сразу надоть было к становому идтить… Энтак оно вернее… Власть как-никак… Токмо колышек-то кинь… не можно к становому приставу с энтаким колом-то… Чё подумат-то? А? Анисим, кинь ты ево к лешему! Кинь!
Белов глянул на руку, в которой по-прежнему до побеления в суставах продолжал сжимать березовый кол. Глянул и с неприязнью отшвырнул его к высокому заплоту пятистенка сельского старосты Мануйлова. Кол гулко ударился об одно из плотно уложенных горизонтальных бревен и отлетел в сугроб на обочине дороги.
Узкие полоски яркого света, вырывающиеся из-за неплотно прикрытых ставен, все еще разрезали бугры снега под окнами станового пристава.
Збитнев уже давно отправил сомлевшую от еды и позднего времени супругу почивать, а сам, расстегнув две верхние пуговицы мундира, так что была видна нательная рубаха и торчащие из-под нее густые черные волосы, со знанием дела объяснял живо внимающему его словам священнику соотношение сил порт-артурской эскадры и японского флота в Желтом море.
— Вы представляете, Фока Феофанович, я уж вас так, по-мирскому… этот адмирал Того, имея четыреста орудий против двухста сорока восьми на нашей эскадре и более выгодные условия для стрельбы, наши-то против солнца стреляли… все равно ничего не смог сделать с нашей эскадрой. Японцы хоть и отчаянные, но вояки бездарные. Пускай мы и потеряли в Чемульпо «Варяга» и канонерку «Кореец», я верю в нашу победу. Конечно, у япошек всегда было больше кораблей на Тихом океане, зато не сравняться им с нашими флотоводцами…
Симантовский, до этого клевавший носом над тарелкой, с усилием вздернул лысеющую голову, неловко подпер ее обеими ладонями, мутно посмотрел на беседующих.
— Гас-па-а-да… Почему нет музыки? — сморщился он.
Платон Архипович вздохнул, но, будучи гостеприимным хозяином, тяжело поднялся и подошел к высокой тумбочке с резными ножками и гипсовым раскрашенным барельефом. Симантовский медленно сфокусировал взгляд на вязанке хвороста, лежащей на плечах гипсового пастушка, потом на широком красном поясе, перехватывающем его талию, криво усмехнулся:
— А вы, господин пристав, оказывается, карбонария у себя скрываете… Приютили…
— И правда похож, чертов сын, — хмыкнул Збитнев, грузно сгибаясь и внимательно рассматривая фигурку на барельефе. — Сейчас мы его арестуем и отправим в губернское жандармское управление, пусть им ротмистр Леонтович займется.
Отец Фока весело хохотнул. Распрямившись, Збитнев отер рукавом пластинку, лежащую на диске граммофона, развернул похожую на гигантский цветок-колокольчик нежно-голубую трубу прямо на учителя и, покрутив блестящую ручку, опустил иглу. Послышался шорох, треск, потом дребезжащий женский голос запел: «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит, мы простимся на мосту…»
— Кажись, гости какие пожаловали, — поднял руку отец Фока. — Колоколец дверной бренчит…
Платон Архипович прислушался, удивленно вздернул брови:
— Ваша правда, отче… Кого еще черт принес?
Застегнувшись на все пуговицы, выпятив важно грудь, он неторопливо прошагал в прихожую и широко распахнул дверь. Строго глянув на измученное, смятое хмуростью, лицо стоящего перед ним крестьянина, удивленно выпятил подбородок.
— Чего тебе?! — начальственным голосом, каким всегда говаривал с мужиками, спросил становой, а узнав неурочного посетителя, добавил: — Белов…
Поскольку Анисим молчал, Ёлкин, выступив из-за его спины, сорвал с головы треух, несколько раз низко поклонился и срывающимся голосом пояснил:
— Тут такое дело приключилось, ваше благородие, господин пристав… Дочку евонную, стало быть, Татьяну его, снасильничали.
— Уже? — ничего не понимая, переспросил становой.
— Так точно, ваше благородие, уже! — быстро закивал Терентий, боком отстраняя в сторону мрачного, сжимающего кулаки Анисима.
Платон Архипович уже строже взглянул на мужиков:
— Так прямо и снасильничали девку? Это кто же такое учудил?
— Ну да, — закивал Ёлкин, повторяя. — Так вот прямо и снасильничали.
— Да кто?! — рявкнул становой.
Анисим с ненавистью выдавил:
— Кунгуров.
— Младший, что ль? — задумчиво коснувшись усов, уточнил Збитнев. — Сын Василия Христофоровича? Андрей, кажется?
— Сам… — процедил Белов едва шевеля губами. — Старик Кунгуров.
Пристав, чуть отстраняясь, окинул его недобрым взглядом:
— Да ты, братец, никак пьян?!
— Ей-богу, они-с, ваше благородие, — вступился Терентий Ёлкин, прижав к груди треух. — А насчет пьянки, не сумлевайтесь, господин пристав, самую малость приняли, праздник, как-никак, воскресенье Прощеное…
— Да ты что, пьяная рожа, несешь?! — горой надвигаясь на него, повысил голос Збитнев.
Ёлкин задрожал, попятился и едва не упал со ступеней, а Белов словно врос в крыльцо. Платон Архипович, почувствовав его тяжкий взгляд, примирительно прогудел:
— Ступайте, братцы, по домам. Завтра с утра займусь этим инцидентом. Ступайте… — а когда крестьяне спустились с крыльца, зычно добавил: — Но не дай бог, напраслину на старика возвели!
Вернувшись в гостиную, Збитнев коротко рассказал случившееся своим гостям, вяло жующим что-то в ожидании хозяина дома. Симантовский, выслушав пристава, лениво заметил:
— Дикари! Натуральные тунгусы… — Подумав, добавил чуть
