Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

вскинулась на палатях Татьяна, проснулся Пётр, но Анисим даже не шевельнулся, все смотрел и смотрел на раскачивающуюся в углу паутину.

— Белов! Открывай!

Анисим не шелохнулся.

— А ну, навались! — под напором мужиков дверь затрещала.

— Открой, Петька, — хмуро проронил Анисим, опуская на пол большие босые ноги.

Пётр в смятении замешкался, но отодвинул всё же засов.

В избу ввалились мужики, урядник. За ними неторопливо вошел становой пристав, с иронией, но и с угрозой заметив:

— Начальство слушаться надо, голубчик… Да и вставать на ноги следует, когда полицейский чин с тобой беседует…

Урядник Саломатов, свирепо выпучив глаза, сгреб Анисима за нательную рубаху:

— Встать!

Анисим усмехнулся.

Свободной рукой урядник отвесил ему изрядную оплеуху. Белов недоумевающе уставился на него:

— Пошто бьешь-то?

— Убивец! — выругался урядник и занес руку для нового удара, но был остановлен жестом Збитнева.

— Не ожидал я от тебя, братец Белов… — почти благодушно проговорил становой. — Не ожидал… Говорили про тебя, что упрямец, всё одно такого не ожидал… Если уж натворил, Белов, будь любезен ответ держать.

Анисим насупленно посмотрел на него:

— Не пойму, о чем вы?

— Не понимает он! — замахнулся было Саломатов, но рядом вдруг оказался Пётр, повис у него на руке, яростно, не по годам, прошипел:

— Не смей!

Урядник отбросил Петра, а подоспевшие мужики-стражники прижали парня к печи так, что он только головой трясти мог да глазами сверкать.

— Утихни, паря, — удерживая Петра, шепнул ему Лука Сысоев, опасливо оглянулся, продолжил шепотом: — Отец твой, похоже, Кунгурова старика ночью уханькал… Так что полегче ты, не гневи станового. Мало ли там что…

Как ни тихо шептал это Лука, Татьяна слова его услышала. Спрыгнула с полатей, никто и удержать не успел, кинулась отцу в ноги, замерла в испуге, вскрикнула громко:

— Зачем?! Папаня, зачем!

Анисим горестно взглянул на нее:

— Отыдь!

— Зачем? — повторила Татьяна.

— Туда ему и дорога, козлу старому! — зло выдавил Анисим.

Пристав нахмурился:

— Что-то ты вдруг разговорился, Белов… — и кивнул строго: — Урядник! Уведите задержанного!

Когда изба опустела, Татьяна, рыдая, бросилась к брату:

— Из-за меня всё… Из-за меня…

Пётр промолчал, лишь крепко сжал кулаки и скрипнул зубами.

Чуть приотстав от мужиков, ведущих Анисима Белова, становой пристав подошел к Симантовскому, ожидающему его у прясла. Улыбнувшись, поинтересовался:

— Удовлетворили любопытство, Николай Николаевич?

Не обращая внимания на иронию в голосе Збитнева, Симантовский вынул руку из кармана пальто, указал на рассыпавшиеся жерди прясла:

— Обратите внимание, колышек-то отсутствует…

Цепким взглядом Збитнев осмотрел отверстие в снегу, окликнул урядника:

— Фёдор Донатович! — а когда тот оглянулся, добавил: — Принеси-ка сюда орудие убийства!

— Слушаю, ваше благородие!

Приказав мужикам ждать, урядник бегом ринулся исполнять просьбу начальства.

— Примерим-с… — проговорил Збитнев, аккуратно опуская острый конец кола в ямку возле жердей.

— Как тут и был, ваше благородие! — поспешил сообщить урядник, заинтересованно следивший за действиями начальника. — Как тут и был!

Учитель Симантовский стоял молча, удовлетворенная улыбка блуждала на его сухом лице. Збитнев поднял голову:

— Хороший у вас глаз, Николай Николаевич! Не ваш бы язык, могли бы пользу государству приносить.

Симантовский усмехнулся не очень весело:

— Пытался в молодости, да оказалось — кишка тонка. Ну а сейчас от меня и вовсе один вред.

— Это как так? — густые, заиндевевшие брови станового вздернулись вопросительно.

— Существующему строю пользы не приношу…

Становой хмыкнул, насмешливым взглядом смерил учителя:

— Успокойтесь, милейший Николай Николаевич, вреда от вас тоже не много.

— И то верно, — развел руками Симантовский. — Ваша правда… ваша….

Урядник, ничего не понимающий в этой пикировке, вытянулся перед начальником, выпячивая крутую грудь:

— Разрешите идти, ваше благородие?

— Ступай, братец, — снисходительно махнул рукой Збитнев. — Проследи, чтобы убивца правильно устроили…

— Незамедлительно сделаю! — гаркнул Саломатов.

— Вот и славно… — отозвался Збитнев. — А мы с господином учителем позавтракаем, а затем и я делом займусь…

4

Закончив допрос работника Кунгуровых Дмитрия Штукина и глядя, как тот, прихрамывая, покидает кабинет, становой пристав, отдуваясь, откинулся на высокую спинку массивного кресла, вынул из ящика стола приятно оттягивающий руку золотой портсигар — подарок торгующего крестьянина Зыкова, продул заботливо набитую руками супруги папиросу и, закурив, выпустил вверх узкую струю дыма. Еще раз перебрав в уме показания время от времени подвывающей старухи Кунгуровой, виновато-робкие ответы Татьяны Беловой и упрямые, злые фразы ее брата, Збитнев поморщился.

— Кого еще прикажете доставить, ваше благородие? — просунулась в приоткрывшуюся дверь красная физиономия урядника Саломатова.

Платон Архипович щелкнул крышкой карманных часов, на секунду задумался, сказал:

— Иди, братец, перекуси чего-нибудь. Да и меня супруга заждалась к обеду… А потом мне понадобится крестьянин Ёлкин Терентий…

— Слушаюсь, ваше благородие! — обрадованно гаркнул Саломатов и, топая сапогами, удалился.

Погасив папиросу, становой тоже отправился домой, наказав стражникам внимательно приглядывать за «холодной», где на охапке сена, брошенного на пол, безучастно лежал Анисим Белов.

Когда Платон Архипович, отобедав, вернулся, перед кабинетом, прислонившись к стене, сидел на лавке уже полчаса назад прибежавший урядник. Завидев станового, он встрепенулся и подскочил.

— Смею доложить, ваше благородие, крестьянин Ёлкин уехал за реку, — старательно стараясь дышать в сторону, выпалил Саломатов. — Нашел время, подлец!

Збитнев внимательно всмотрелся в вечно красное лицо урядника, прищурил глаза:

— Да ты никак, братец, успел надраться?

— Самую малость, ваше благородие! — неожиданно громко признался Саломатов.

— Не ко времени, не ко времени, — покачал головой становой пристав.

— Так сегодня ж Чистый понедельник, положено зубы прополоскать после скоромной пищи, — оправдываясь, потупился Саломатов. — А Ёлкина я вам, ваше благородие, непременно доставлю, не извольте сумлеваться.

— Я и не сумлеваюсь, — досадливо передразнил его Платон Архипович, подкрутил ус, сказал: — Веди пока Анисима Белова… Может, одумался наш арестант.

Через несколько минут урядник втолкнул в кабинет Белова, и не думавшего сопротивляться. Анисим замер на пороге, а Саломатов, увесисто ткнув его в спину, рявкнул:

— Иди, иди, душегуб! Нечего глазом-то косить!

Становой, выпроводив преданно глядевшего на него Саломатова за дверь, поигрывая в пальцах карандашиком, посмотрел на Анисима, застывшего посреди кабинета.

— Да ты садись, братец, садись, — предложил он. — В ногах правды нет…

Анисим угрюмо шагнул к лавке, сел, сложив тяжелые ладони на коленях, смотрел в пол. Когда молчание надоело приставу, он постучал кончиком карандаша по столешнице.

— Ну, давай, любезный, рассказывай, как ты старика Кунгурова колом-с…

— Я ужо говорил, — насупился Анисим. — Не трогал я энтого старого козла…

— Но, но! С выражениями-то полегче! Как-никак о покойнике речь ведешь! — прикрикнул становой пристав. И снова улыбнулся. — Ладно… Расскажи-ка еще раз, как вы расстались с Ёлкиным и что ты после этого делал.

Анисим вздохнул:

— Говорил же… Увидел Кунгурова и побежал за ним. Куда Терентий делся, и не знаю. Отстал, видать.

— Ну