Это же Патти! - Джин Уэбстер

– Ты по-прежнему считаешь ее дурочкой? – спросила Конни.

– Н-нет!

– Тебе не кажется, что ты гораздо глупее?

– Д-да.

– И ты извинишься перед Розали?

– Нет!

– Это будет очень забавная история, – размышляла Патти вслух. – Уж мы постараемся рассказать ее как следует.

– Вы просто невыносимы!

– Ты извинишься перед Розали? – снова спросила Присцилла.

– Да… если вы пообещаете не рассказывать.

– Мы пообещаем при одном условии – ты разрываешь свою помолвку с Катбертом Сент-Джоном и никогда больше не вспоминаешь о ней.

В следующий четверг Катберт отплыл в Англию на судне «Океан», Св. Урсула с головой ушла в лихорадочные приготовления к баскетбольному матчу, и атмосфера стала бодряще свободной от Романтичности.

Глава 3. Забастовка изучающих Вергилия[10]

– Надоели мне эти пятничные лекции о правах женщины, – с отвращением сказала Патти. – Я предпочла бы им всем стакан содовой!

– Они уже в третий раз отнимают у нас выходной ради этой противной лекции, – проворчала Присцилла, заглядывая через плечо Патти, чтобы прочитать записку, написанную прямым почерком мисс Лорд и вывешенную на доске объявлений.

Ученицам сообщалось, что вместо обычного пятничного похода в деревенский магазин они будут иметь удовольствие прослушать выступление профессора Маквея из Колумбийского университета. Тема – забастовка работниц прачечных. После лекции будет подан чай в гостиной; Мей Ван Арсдейл, Харриет Гладден и Патти Уайат назначаются ответственными за прием гостя.

– Сегодня не моя очередь! – возмутилась Патти, прочитав последнюю фразу. – Я была ответственной всего две недели назад.

– Тебя назначили потому, что ты писала сочинение на тему о восьмичасовом рабочем дне. Лорди надеется, что ты будешь задавать этому профессору умные вопросы, и он увидит, что Св. Урсула не какой-нибудь заурядный пансион, где обращают внимание только на внешний лоск, а школа, в которой глубоко рассматривают злободневные общественные проблемы…

– А я так хотела пойти за покупками! – простонала Патти. – Мне нужны новые шнурки. Мне уже целую неделю приходится каждый день связывать узлом мои старые.

– Вот она идет, – прошептала Присцилла. – Постарайся выглядеть довольной, а то она заставит тебя перевести целую стра… Доброе утро, мисс Лорд! Мы только что прочитали объявление о лекции. Чрезвычайно интересная тема.

Обе улыбнулись заученной улыбкой и последовали за учительницей на утренний урок латыни.

Именно мисс Лорд вносила струю современности в жизнь школы. Она была сторонницей воинствующего суфражизма[11], профсоюзов, бойкотов и стачек и прилагала все усилия к тому, чтобы ее юные подопечные также усвоили прогрессивные взгляды. Но при этом ей приходилось упорно преодолевать их глубокое безразличие. Ее юные подопечные совершенно равнодушно относились к тому, какими будут их права в смутно различимом будущем, когда они достигнут совершеннолетия; но их очень волновало то, что они теряют половину выходного. По пятницам им обычно позволяли брать в школьном банке чек на сумму их еженедельного денежного пособия, и тогда они отправлялись строем – с одной учительницей во главе и другой в конце процессии – по деревенским магазинам, где запасались на предстоящую неделю ленточками для волос, шнурками, фотопленкой[12] и пили содовую воду. Даже если какая-то из них успевала получить за предыдущую неделю так много замечаний, что ее еженедельное пособие оказывалось целиком «съедено» школьными штрафами, все равно она шагала по деревне вместе со всеми и смотрела, как тратят более везучие. Этот поход нарушал однообразие долгих шести дней жизни в пределах школьной территории.

Но нет худа без добра.

В то утро мисс Лорд, прежде чем начать опрос и чтение очередного отрывка из Вергилия, обратилась к классу с речью о предстоящей лекции. Забастовка работниц прачечных, сказала она им, открывает новую эру в истории производственных отношений. Эта забастовка доказывает, что женщины в той же степени, что и мужчины, способны постоять друг за друга. Она желала, чтобы ее ученицы осознали, что солидарность трудящихся имеет огромное значение. Ее ученицы слушали серьезно и внимательно, с большим интересом задавая тот или иной вопрос каждый раз, когда она проявляла намерение закончить обсуждение, и таким способом ухитрились сократить время опроса на три четверти часа.

Профессор Колумбийского университета, спокойный, мягкий человек с вандейковской бородкой[13], пришел и прочел лекцию, в которой со всех сторон осветил отношения рабочих и работодателей. Слушательницы внимали ему с вежливыми, оживленными улыбками на лицах, но в головах их при этом безмятежно бродили совсем другие мысли. Великие вопросы Труда и Капитала были далеко не так важны для них, как то обстоятельство, что они лишились нескольких свободных часов, или те сочинения, которые предстояло написать к следующему уроку английского, или даже приятное воспоминание о том, что вечером будут давать мороженое, а потом их ждет танцкласс. Но Патти сидела в первом ряду, устремив на лицо лектора широко открытые внимательные глаза. Она усваивала его аргументы… и запоминала их, чтобы применить при случае.

Все шло по плану: за лекцией последовало чаепитие. Три назначенные мисс Лорд девочки принимали гостя с уверенностью опытных хозяек. То обстоятельство, что за их манерами наблюдали и что за эти манеры им предстояло получить оценки, ничуть их не сковывало. Так, лабораторным методом, они учились такту и обходительности, которым предстояло очень понадобиться им позднее, когда они выйдут в широкий мир за пределами школы. Харриет и Мей разливали чай, пока Патти занимала профессора разговором. Позднее, в беседе с мисс Лорд, он отметил, что ученицы Св. Урсулы на редкость хорошо разбираются в вопросах экономики.

Мисс Лорд отвечала не без самодовольства, что прилагает все усилия к тому, чтобы ее девочки мыслили самостоятельно. Социология не тот предмет, где требуется простое механическое заучивание. Каждая ученица должна прийти к своим собственным выводам и действовать в соответствии с ними.

Мороженое и танцы восстановили душевное равновесие обитательниц Св. Урсулы после умственного напряжения второй половины дня. В половине десятого – в школе не ложились до десяти в те вечера, когда устраивались танцы, – Патти и Присцилла сделали прощальные реверансы, пробормотали вежливое «Bon soir, Mam’selle»[14] и побежали наверх, все еще не чувствуя никакой сонливости. Вместо того чтобы немедленно начать готовиться ко сну, как следует благовоспитанным школьницам, они прошлись по Южному проходу в новом испанском танце, па которого только что разучили. Последний пируэт – и они оказались возле двери Розали Паттон.

Розали, все еще в пышном бледно-голубом бальном платье, сидела по-турецки на кушетке, свесив свои золотистые кудри над открытыми страницами Вергилия, и слезы с меланхоличной регулярностью капали на строки, которые она переводила.

Достижения Розали в изучении латыни можно было проследить по пузырчатым страницам, на которых высохли капли слез. Она была хорошенькой, созданной для объятий, беспомощной крошкой, возмутительно ребячливой для ученицы выпускного класса, но неотразимо обаятельной. Все дразнили ее – и защищали, и любили. Ей, с ее роковой женской безответственностью, было неотвратимо предопределено покорить первого же мужчину, какой встретится на ее пути. Розали очень часто мечтала – в те часы, когда ей следовало сосредоточиться на латинской грамматике – о счастливом будущем, когда улыбки и поцелуи займут место герундиев и герундивов.

– Дурочка! – воскликнула Патти. – Зачем, скажи на милость, ты мучаешь себя латынью в пятницу вечером?

Она шлепнулась на кровать рядом с Розали и отняла у нее книжку.

– У меня нет выхода, – всхлипнула Розали. – Я никогда не кончу это домашнее задание, если не начну как можно раньше. Я тут совершенно ничего не понимаю. Мне не перевести восемьдесят стихов за два часа. Мисс Лорд всегда вызывает меня переводить самый конец текста, так как знает, что я до него не добралась.

– Тогда почему бы не начать с конца и не читать в обратном порядке? – практично посоветовала Патти.

– Но это было бы нечестно, а переводить так быстро, как другие, я не могу. Я занимаюсь больше двух часов каждый день, но просто не успеваю. Я знаю, мне не сдать экзамен.

– Восемьдесят стихов – это много, – согласилась Патти.

– Тебе-то легко, ты знаешь все слова, а я…

– У меня вчера пошло больше двух часов на перевод, – сказала Присцилла, – а я тоже не могу позволить себе тратить столько времени на латынь. Мне надо оставить время и на геометрию.

– Я просто не могу столько перевести, – простонала Розали. – А она думает, что я тупая, поскольку не в состоянии переводить так легко, как Патти.