Икона - Фредерик Форсайт

Когда мальчик стал жаловаться на головную боль и у него слегка поднялась температура, мать было подумала, что это летняя простуда. Но к ночи пятилетний ребёнок стал кричать от боли в груди. Родители не спали всю ночь. Не спали также и их соседи из-за тонких стен в доме для советских дипломатов и открытых в такую жару окон.

Мать повела сына к врачу. Доктор Свобода из чешского посольства оказывал помощь сотрудникам всех коммунистических миссий. Он был хорошим и добросовестным врачом и через несколько минут заверил мать, что у её ребёнка всего лишь лёгкий приступ малярии. Он сделал мальчику инъекцию и дал ещё таблеток для ежедневного приёма.

Лекарство не подействовало. За два дня состояние ребёнка ухудшилось. Температура поднялась, озноб усилился, он кричал от головной боли. Посол разрешил обратиться в главный госпиталь Найроби. Поскольку мать не говорила по-английски, с ней поехал муж, второй секретарь посольства Николай Ильич Туркин.

Доктор Уинстон Муа тоже был превосходным врачом и, вероятно, знал тропические болезни лучше чешского доктора. Он тщательно осмотрел мальчика и, выпрямившись, улыбнулся.

— Плазмодиум фальципарум, — объявил он. Отец озадаченно нахмурился. Он хорошо владел английским, но это была латынь. — Это разновидность малярии, к сожалению, не поддающаяся лечению препаратами с хлоро-хинной основой, которые прописал мой уважаемый коллега доктор Свобода.

Доктор Муа сделал внутривенную инъекцию сильного антибиотика. Казалось, это помогло. Но через неделю состояние мальчика стало прежним. Мать была на грани истерики. Обвиняя во всём иностранную медицину, она требовала, чтобы её с сыном отправили в Москву, и посол согласился.

В Москве мальчика сразу же поместили в закрытую клиническую больницу КГБ. Это оказалось возможным, поскольку второй секретарь посольства Николай Туркин в действительности был майором из Первого главного управления КГБ.

В хорошо оборудованной клинике были и специалисты по тропической медицине — ведь сотрудники КГБ работали во всех уголках земного шара. Поскольку состояние мальчика внушало опасения, его медицинская карта попала сразу же к главному врачу отделения профессору Глазунову. Он прочитал присланные из Найроби заключения и распорядился провести компьютерные томографические и ультразвуковые исследования, которые являлись тогда последними достижениями диагностической техники и потому были практически недоступны в СССР.

Результаты его встревожили. Они показали наличие воспалительных процессов в различных внутренних органах. Профессор был мрачен, когда пригласил госпожу Туркину к себе в кабинет.

— Я знаю, что это за болезнь, по крайней мере я уверен, что знаю, но она неизлечима. При помощи сильных антибиотиков ваш мальчик сможет продержаться ещё месяц. Дольше — маловероятно. Я сожалею…

Рыдающую мать вывели из кабинета. Полный сочувствия ассистент объяснил ей, что было обнаружено. Это редкая болезнь, фактически нехарактерная для Африки, обычно она встречается в Юго-Восточной Азии. Эту, как правило, смертельную болезнь обнаружили американцы во время вьетнамской войны. Впервые её симптомы проявились у пилотов американского вертолёта. Расследование показало, что, когда машина зависала над покрытыми водой рисовыми полями, лопасти винта, вращаясь, поднимали в воздух мелкие капли воды и пилоты вдыхали их, а вместе с ними и микроб, устойчивый против всех известных антибиотиков. Русские знали об этом, потому что хотя сами в то время и не делились своими открытиями, но, подобно губке, впитывали все познания Запада. Профессор Глазунов получал все материалы по своей специальности, опубликованные на Западе.

В долгом телефонном разговоре, прерываемом рыданиями, госпожа Туркина сообщила мужу, что их сын скоро умрёт. От мелиоидозиса… Майор Туркин записал название. И пошёл к своему начальнику, возглавлявшему резидентуру КГБ, полковнику Кулиеву. Тот проявил сочувствие, но на просьбу подчинённого отреагировал резко отрицательно:

— Обратиться к американцам?! Ты с ума сошёл!

— Товарищ полковник, если янки выявили эту болезнь, да ещё семь лет назад, у них может что-то быть против неё.

— Но мы не можем просить их об этом, — возразил полковник. — Следует помнить о национальном престиже.

— Речь идёт о жизни моего сына! — воскликнул майор.

— Довольно! Можешь идти.

Махнув рукой на свою карьеру, Туркин отправился к послу. Дипломат не отличался жестокостью, но растрогать не удалось и его.

— Контакты между нашим МИДом и госдепартаментом редки и ограничиваются лишь государственными вопросами, — сказал он офицеру. — Между прочим, полковник Кулиев знает, что вы здесь?

— Нет, товарищ посол.

— Тогда ради вашего дальнейшего продвижения по службе я не стану говорить ему об этом. И вам тоже лучше промолчать. Но ответ: нет.

— Если бы я был членом Политбюро… — начал было Туркин.

— Но вы не член Политбюро. Вы — майор, тридцати двух лет, служите своей стране в Кении. Мне очень жаль вашего мальчика, но я ничем не могу помочь.

Спускаясь вниз по лестнице, Николай Туркин с горечью думал о том, как ежедневно из Лондона в Москву доставляют самолётами лекарства для поддержания жизни в теле генсека Юрия Андропова. Майор вышел на улицу с определённым намерением где-нибудь выпить.

Попасть в британское посольство было не так легко. Стоя напротив набережной, Зайцев видел не только большое коричневато-жёлтое здание, но и верхнюю часть колоннады портика, прикрывающей огромные резные деревянные двери. Но войти туда было невозможно. Вдоль здания с ещё закрытыми ставнями шла железная стена с двумя широкими воротами для машин: одни — «въезд», другие — «выезд». Они тоже были сделаны из гофрированного железа, автоматически открывались и закрывались. Справа имелся вход для пешеходов, но его перегораживала двойная решётка. На тротуаре стояли на посту два русских милиционера, проверявших каждого, кто пытался войти. Зайцеву и в голову не приходило подойти к ним. Да и за первой решёткой шёл проход, упиравшийся во вторые зарешечённые ворота. Между ними стояла будка службы безопасности посольства, в которой сидели русские охранники. Они спрашивали входящих, по какому делу те пришли, сообщали о них в здание посольства. Слишком много жаждущих получить визу пыталось пробраться в здание через эти ворота.

Бесцельно бродя вокруг посольства, Зайцев вышел на узкую улочку позади него, где находился вход в отдел выдачи виз. Было семь утра, и оставалось ещё три часа до того момента, когда откроются двери, а очередь уже растянулась на сотню метров. Было очевидно, что многие простояли всю ночь. Зайцев медленно направился обратно. На этот раз милиционеры окинули его долгим и внимательным взглядом. Испугавшись, Зайцев, шаркая ногами, побрёл по набережной, чтобы переждать, пока не откроется для посетителей посольство и не приедут дипломаты.

Около десяти начали появляться первые англичане. Их машины притормаживали перед воротами «въезд», ожидая, когда ворота с грохотом распахнутся, чтобы снова закрыться, после того как машина проедет во двор. Зайцев наблюдал, стоя в стороне. У него мелькнула мысль подойти к какой-нибудь машине, но у всех стекла были подняты, а милиционеры находились совсем близко. Люди, сидящие в автомобилях, примут его за просителя и не опустят стекла. А его арестуют. Милиция обнаружит у него документ и сообщит господину Акопову.

Леонид Зайцев не привык сталкиваться со столь сложными проблемами. Он не знал, как поступить, и в то же время находился во власти навязчивой идеи. Ему хотелось отдать эти листы бумаги людям со смешным флагом. Поэтому все длинное жаркое утро он наблюдал, выжидая.

Как и все советские дипломаты, Николай Туркин имел ограниченные средства в иностранной валюте. «Ибис гриль», «Бистро» Алана Бовва и «Карнивор» из-за высоких цен были ему не по карману. Он направился в кафе «Торн три» на открытом воздухе при отеле «Нью-Стэнли», что на улице Кимати, выбрал столик под большой старой акацией и, заказав водку и пиво, сел и стал ожидать официанта, при этом все глубже погружаясь в отчаяние.

Спустя полчаса мужчина приблизительно его возраста, покончив со своим пивом, которое он пил у стойки бара, слез со стула и направился к столику. Туркин услышал, как тот произнёс по-английски:

— Эй, веселей, приятель, может, ничего и не случится.

Русский поднял голову. Он немного знал этого американца. Кто-то из посольства США. Туркин работал в управлении "К", принадлежавшем Первому главному управлению, в контрразведке. Его работа заключалась не только в слежке за советскими дипломатами, но и в том, чтобы не спускать глаз с западных дипломатов в поисках человека, подходящего для вербовки. Поэтому он имел возможность свободно общаться с дипломатами других стран, включая и западных, — свобода, недоступная для любого рядового сотрудника посольства.