Хлеб Гиганта - Агата Кристи

— Мой папа был солдатом. Он мне говорил, что, если когда-нибудь снова будет война, он опять пойдет воевать.

— Ты очень любишь папу?

— Я больше люблю, конечно, маму. Она говорит, маленькие дети всегда больше любят маму. Но я люблю быть с папой, это другое. Наверное, это потому, что он мужчина. А как ты думаешь, кем я буду, когда вырасту? Я бы хотел быть моряком.

— Возможно, ты будешь писать книги.

— Про что?

Сестра Фрэнсис слегка улыбнулась.

— Может, ты напишешь про мистера Грина и про Пуделя, Белочку и Деревце.

— Но ведь все будут думать, что это глупо!

— Только не маленькие мальчики. А кроме того, когда ты вырастешь, у тебя в голове будут уже другие люди — такие же, как мистер Грин и его дети, только взрослые. И тогда ты сможешь написать о них.

Вернон надолго задумался, затем покачал головой.

— Думаю, я буду солдатом, как папа. Конечно, для этого нужно быть очень храбрым, но я надеюсь, у меня хватит храбрости.

С минуту сестра Фрэнсис молчала. Она размышляла над словами, сказанными однажды Вальтером Дейером о своем сыне: «Он смелый парнишка, абсолютно бесстрашный. Он даже не представляет, что это такое — страх. Видели бы вы его верхом на пони!». Да, в каком-то смысле Вернон был бесстрашен. И вынослив — ведь боль и дискомфорт, связанные с переломом, он переносил необычайно стойко для своего возраста.

Но с другой стороны, страх тоже бывает разным. Через минуту-другую она осторожно попросила:

— Расскажи мне еще разок, как ты упал со стены.

Она уже знала про Зверя и еще при первом рассказе проявила чуткость и не рассмеялась. Сейчас она выслушала Вернона и, когда он закончил, сказала:

— Но ты ведь уже знал к тому времени, что это не настоящий Зверь? Что это просто инструмент из дерева и проволоки?

— Я знаю, — сказал Вернон, — но я же не мог представить его таким! И когда вдруг увидел в саду, как он идет на меня...

— Ты побежал. И это очень обидно, правда? Было бы намного лучше остаться и посмотреть. Тогда бы ты увидел людей и все понял. Всегда бывает лучше посмотреть. После этого, если тебе все еще будет хотеться убежать, ты сможешь это сделать. Но тебе вряд ли захочется. И знаешь, Вернон, я тебе скажу еще кое-что.

— Что?

— Запомни — то, что перед тобой, никогда не бывает таким же страшным, как то, что у тебя за спиной. Страшно, когда ты не можешь увидеть, что это там, сзади. Вот почему всегда лучше повернуться лицом, и тогда чаще всего оказывается, что там ничего нет.

Вернон задумчиво спросил:

— То есть если бы я обернулся, я бы не сломал ногу, да?

— Да.

Он вздохнул.

— Я не жалею, что сломал ногу. Ведь с тобой так интересно играть!

Ему показалось, что сестра Фрэнсис прошептала «бедняжка», но нет — с чего бы ей так говорить? — она только улыбнулась:

— Мне тоже интересно. Некоторые больные совсем не любят играть.

— Тебе правда это нравится, правда? — обрадовался Вернон, — как мистеру Грину?

И добавил немного скованно, потому что вдруг смутился:

— Не уезжай, пожалуйста.

Но вскоре после их разговора сестра Фрэнсис уехала Это произошло раньше, чем они ожидали, и совсем внезапно, как это обычно и бывало в жизни Вернона Началось все с пустяка Мира хотела кое-что сделать для сына, а он предпочел, чтобы это сделала сестра Фрэнсис. Он учился ходить на костылях, каждый день по чуть-чуть. Это было больно, но интересно, как все новое.

В тот день он, как обычно, быстро устал и уже готов был вернуться в постель. Мать вызвалась ему помочь, но он уже знал, в чем будет заключаться ее помощь. Эти большие белые руки были на удивление неуклюжи — желая помочь, они причиняли боль. Ему удалось увернуться. Он сказал, что лучше подождет сестру Фрэнсис, которая никогда не делает больно. Обидные слова были произнесены с детской непосредственностью, и в считаные минуты Мира раскалилась добела.

Когда пришла сестра Фрэнсис, на нее тут же хлынул поток обвинений. Настраивать ребенка против матери — как это жестоко, как бесчеловечно! Они все одинаковы, все против нее, у нее во всем мире нет никого, кроме Вернона, а теперь и он против!

Слова лились непрерывным потоком. Сестра Фрэнсис слушала терпеливо, без удивления и злобы. Она знала, что миссис Дейер принадлежит к числу тех женщин, для которых скандалы служат облегчением, и думала про себя с печальной иронией, что отвечать на ее слова значит ранить еще больнее. Этого сестра Фрэнсис не хотела Ей было жаль Миру Дейер, она понимала какое глубокое несчастье и какие страдания кроются за этими истеричными возгласами.

А в это время Вальтер Дейер, на свою беду, решил зайти в детскую. Сперва он стоял молча но вдруг покраснел:

— Мира мне стыдно за тебя! Ты сама не понимаешь, что говоришь.

Она обернулась к нему в ярости.

— Я прекрасно все понимаю и прекрасно вижу, что происходит. Таскаешься сюда каждый день — я собственными глазами видела! Лишь бы волочиться — не за одной юбкой, так за другой. Горничные, сиделки — ему все едино!

— Мира замолчи.

Теперь он действительно разозлился. Мира Дейер почувствовала прилив страха, но все же решила напоследок взять реванш:

— Вы, больничные сиделки, все одинаковы. Как вам не стыдно — строить глазки чужим мужьям, а невинным детям забивать голову! Но ты у меня вылетишь вон из дома, вылетишь прямо сейчас, а доктору Коулзу я выскажу все, что я о тебе думаю!

— Не желаешь ли продолжить эту сцену где-нибудь в другом месте? — голос мужа был опять холоден и насмешлив. Такой голос Мира больше всего ненавидела — Вряд ли разумно продолжать в присутствии «невинного ребенка», ты согласна? Сестра, приношу вам свои извинения за все, что наговорила здесь моя жена Идем, Мира

Та последовала за ним, начиная плакать, чувствуя слабость и испуг от всего, что только что натворила Как всегда, она сказала намного больше, чем собиралась.

— Ты злой, — всхлипывала она, — ты злой. Ты ненавидишь меня. Ты хочешь, чтобы я умерла!

Они вышли. Сестра Фрэнсис уложила Вернона в постель. Он о многом хотел спросить ее, но она стала рассказывать о большой собаке по кличке Святой Бернар, которая была у нее в детстве, и это было так интересно, что Вернон позабыл обо всем.

Поздно вечером отец пришел в детскую и встал у порога. Он был болезненно бледен. Сестра Фрэнсис подошла к нему.

— Я не знаю, что сказать... какими словами мне извиниться за жену...

Сестра Фрэнсис ответила ровным, будничным голосом:

— Ничего страшного. Я все понимаю. Но в любом случае мне лучше уехать как можно скорее. Мое присутствие плохо действует на миссис Дейер. Она расстраивается, нервничает...

— Если бы она знала, как далеки от истины ее дикие обвинения. Оскорбить вас...

Сестра Фрэнсис рассмеялась (правда, не очень убедительно) и бодро произнесла;

— Мне всегда кажется странным, когда люди жалуются на то, что их оскорбили. Такое высокопарное слово, вы не находите? Пожалуйста, не беспокойтесь и не думайте, будто я придаю этому значение. Но послушайте, мистер Дейер, ваша жена..

— Что?

Ее голос изменился. Теперь она говорила печально и серьезно:

— ...очень несчастна и одинока

— Вы полагаете, что это только моя вина? — спросил отец.

Повисло молчание. Сестра Фрэнсис открыто взглянула на него зелеными глазами и твердо сказала

— Да, ваша

Он тяжело вздохнул.

— Никто, кроме вас, не посмел бы мне это сказать. Вы... думаю, именно ваша смелость так восхищает меня — ваша абсолютная и бесстрашная честность. Жаль, что Вернону придется расстаться с вами раньше времени.

— А вот за это не надо себя винить, — сказала она — Я уезжаю не из-за вас.

— Фрэнсис! — нетерпеливо позвал Вернон, — я не хочу, чтобы ты уезжала Пожалуйста, не уезжай — только не сегодня!

— Конечно, не сегодня, — отозвалась сестра Фрэнсис. — Нам еще нужно поговорить об этом с доктором Коулзом.

Она уехала через три дня. Вернон горько плакал. Он потерял первого в своей жизни настоящего друга

Глава 5

Вернон смутно помнил, что происходило с ним с пяти до девяти лет. Все изменилось — но так постепенно, что не оставило отчетливого следа. Няня так и не вернулась. После удара ее мать была беспомощна, Няня вынуждена была остаться и ухаживать за ней.

Вместо Няни во главе детской была поставлена некая мисс Робинсон, существо столь бесцветное, что в дальнейшем Вернон с трудом мог вспомнить, как она выглядела. Должно быть, при ней он совсем отбился от рук, потому что был отправлен в школу, как только ему исполнилось восемь лет. Впервые приехав домой на каникулы, Вернон обнаружил в детской свою двоюродную сестру Джозефин.

Во время своих немногочисленных визитов в «Могучие Братья» Нина никогда не привозила с собой дочурку. Да и визиты эти становились все реже и реже. Вернону, который, подобно любому ребенку, все интуитивно понимал, было хорошо известно, что во-первых, отец не любит дядю Сиднея, но всегда безукоризненно вежлив с ним; во-вторых, что мама не любит Нину и не пытается это скрыть.