Хлеб Гиганта - Агата Кристи

— Тогда откуда ты знаешь?

— Так не целовал?

Отец молча пересек комнату.

— Винни и меня иногда целует, — заметил Вернон. — Но мне это никогда не нравилось. Приходится тоже ее целовать. Садовник ее много целует — ему-то вроде нравится. Я думаю, целоваться глупо. Может, мне бы больше нравилось целоваться, если бы я был взрослым, а, пап?

— Думаю, что да, — сказал отец осторожно. — Знаешь, сыновья иногда вырастают очень похожими на отцов.

— Я бы хотел быть похожим на тебя, — согласился Вернон. — Ты славный наездник, так Сэм сказал. А еще он сказал, что никто на свете не разбирается в лошадях лучше, чем ты.

Последние слова Вернон произнес уже скороговоркой:

— Лучше я буду похож на тебя, чем на маму. После ее езды у лошади вся спина ободрана Так Сэм сказал.

Последовала пауза

— У мамы болит голова и она прилегла, — выдохнул Вернон.

— Я знаю.

— Ты не попрощался с ней?

— Нет.

— А собираешься? Надо бы быстрее, сейчас уже подадут экипаж.

— Боюсь, у меня нет времени.

Вернон понимающе кивнул.

— Правильно. Не люблю целовать, когда плачут. И когда мама целует, не люблю. Она обнимает слишком сильно и в ухо говорит. Лучше уж Винни поцеловать, правда?

То, как внезапно отец покинул комнату, озадачило Вернона За минуту до этого вошла Няня, она отступила на шаг, чтобы пропустить хозяина, а у Вернона вдруг возникло неясное чувство, что это из-за нее отец почувствовал себя неловко.

Вошла горничная Кэти и стала накрывать стол к чаю. Вернон сидел в углу и строил башню из кубиков. Добрая, давно знакомая атмосфера детской вновь окутала его.

Внезапно дверь распахнулась. Его мать стояла в проеме с распухшими от слез глазами, продолжая подносить к ним платок. Выглядела она театрально.

— Уехал, — воскликнула она, — ни слова не сказав, не попрощавшись! Бедное, бедное мое дитя!

Она стремительно пересекла комнату и сгребла Вернона в охапку. Башня, самая высокая из тех, что ему доводилось строить, мгновенно превратилась в руины. Голос матери — громкий, безумный — ворвался ему в ухо.

— Дитя мое, сын мой! Поклянись, что ты... ты никогда не оставишь меня! Поклянись! Поклянись!

Подоспела Няня.

— Ну-ну, мэм, послушайте, не надо так. Шли бы лучше в постель, Эдит принесет вам чашечку хорошего крепкого чаю.

Ее голос звучал повелительно и даже сурово. Мать продолжала всхлипывать и прижимать Вернона к себе. Он почувствовал, как тело начинает неметь. Он потерпит еще немножко, только немножко, а потом сделает все-все, что мамочка захочет, только бы она его отпустила!

— Ты должен, должен возместить мне страдания, причиненные твоим отцом! О Боже, что мне делать?!

Задним умом Вернон знал, что где-то рядом стоит Кэти и молча, с восторгом наблюдает за ними.

— Идемте, мэм, — сказала Няня. — Вы только расстраиваете ребенка

На этот раз повелительные нотки в ее голосе были настолько явными, что мать сдалась. Слабо опираясь на Нянину руку, она позволила увести себя из комнаты. Няня скоро вернулась, ее лицо пылало.

— Это ж надо, — сказала Кэти, — так убиваться! Все время истерики. Как бы она не сделала чего с собой! Эти ужасные пруды в парке... А хозяин-то, видели? Не желает терпеть ее выходки. Все эти сцены, «вспышки ярости»...

— Хватит, детка, — перебила Няня. — Можешь вернуться к работе. А заодно подумай о том, что в доме джентльмена слуги никогда не обсуждают подобные события, даже из самых лучших побуждений. Твоя мать, должно быть, плохо тебя учила

Вскинув голову, Кэти удалилась. Няня двигалась вокруг стола, попеременно переставляя чашки и блюдца Она не слышала звяканья посуды, лишь неслышно бормотала:

— Вбивать ребенку в голову всю эту чушь! Сил моих нет...

Глава 3

Появилась новая горничная — худенькая, беленькая и лупоглазая. Звали ее Изабель, но «для пристойности» все называли ее Сьюзан. Это сильно озадачило Вернона, и он обратился к Няне за разъяснением.

— Есть имена для господ, а есть имена для слуг, мастер Вернон, только и всего.

— Тогда почему ее настоящее имя — Изабель?

— Некоторые люди, когда крестят своих детей, обезьянничают, думая, что они смогут обмануть судьбу.

Слово «обезьянничают» привело Вернона в смятение. Обезьяны были в зоопарке. Разве детей крестят там?

— Я думал, детей крестят в церкви.

— Совершенно верно, мастер Вернон.

Очень запутанно. Почему же все так запутанно и запутывается все сильнее? Почему одни говорят одно, а другие — совсем противоположное?

— Няня, откуда берутся дети?

— Вы уже спрашивали меня об этом, мастер Вернон. Их приносят ангелочки ночью, через окно.

— Эта ам-ам-ам...

— Не заикайтесь, мастер Вернон.

— Эта американка, которая приезжала — она сказала, что меня нашли под кустом крыжовника

— Так появляются на свет американские дети, — спокойно сказала Няня.

У Вернона вырвался вздох облегчения. Ну конечно! Он ощутил прилив благодарности к Няне. Она всегда знала ответ. Она одна могла заставить неустойчивую, раскачивающуюся вселенную остановиться. И никогда не смеялась. Мама смеялась. Он слышал, как она говорила другим дамам:

— Он задает мне такие чудные вопросы! Вы только послушайте! Разве дети не забавны и не прелестны?!

Вернон совершенно не понимал, что в нем такого забавного или прелестного. Он просто хотел знать. Ты должен узнавать, это часть взросления. Когда ты взрослый, ты уже все знаешь и в кармане у тебя золотые соверены.

Мир продолжал расти. Оказалось, в нем есть дядюшки и тетушки.

Дядя Сидней приходился маме братом. Он был невысокого роста, полный, с очень красным лицом. У него имелась привычка напевать себе под нос какую-нибудь мелодию и позвякивать монетками в кармане брюк. Он любил пошутить, но Вернон не всегда находил его шутки такими уж забавными. .

— Предположим, — говорил дядя, — что я должен был бы надеть твою панамку! Что скажешь? Как бы я, по-твоему, выглядел?

Странно, какие вопросы иногда задают взрослые! Странно — и еще сложно, потому что если Няня что-то и внушала Вернону, так это то, что маленькие мальчики никогда не должны высказывать собственное мнение.

— Ну давай, — настаивал дядя Сидней, — скажи, как бы я выглядел? Смотри, — он схватил панамку и водрузил себе на макушку. — Как я выгляжу?

Что же, отвечать так отвечать.

— Я думаю, — сказал Вернон вежливо и немного вяло, — что вы выглядите довольно глупо.

— У этого ребенка нет чувства юмора, Мира, — сказал дядя Сидней маме. — Совершенно нет чувства юмора Жаль.

Совсем другой была сестра отца, Нина От нее исходил запах летнего сада, а голос был тихий, и это нравилось Вернону. Еще одним ее достоинством было то, что она не целовала тебя, если ты этого не хотел, и не заставляла шутить по любому поводу. Но она редко приезжала в «Могучие Братья».

— Должно быть, она очень смелая, — думал Вернон, потому что именно она первая открыла ему, что Зверя можно подчинить своей воле.

Зверь жил в большой гостиной. У него было четыре ноги и блестящее коричневое туловище. А еще длинный ряд зубов — так казалось Вернону, когда он был совсем маленьким. Зубы были крупными, желтыми и блестящими. Вернон, сколько себя помнил, был зачарован и напуган этим Зверем. Потому что, если его рассердить, он начинал издавать странные звуки — грозные раскаты или пронзительные стенания, — но все они каким-то образом ранили тебя больнее всего на свете, ранили в самую душу. Они заставляли тебя дрожать, чувствовать слабость, они щипали и жгли глаза, но зачаровывали и не давали уйти.

Когда Вернону читали сказки про драконов, он всегда представлял их в виде Зверя. И лучшими играми с мистером Грином были те, в которых они убивали Зверя, — Вернон вонзал шпагу в коричневое блестящее туловище, а сто детей у него за спиной победно кричали и пели.

Теперь, когда он стал большим мальчиком, он, конечно, знал, что Зверь—это Рояль, что осторожно трогать его зубы — значит «играть на рояле!» и что дамы делают это для джентльменов после ужина Но в самой глубине души Вернон продолжал бояться его и иногда видел во сне, будто Зверь бежит за ним вверх по лестнице в детскую — и тогда он с криком просыпался. В его снах Зверь жил в Лесу, он был дик и яростен, а звуки, которые зверь издавал, были невыносимо ужасны.

Мама иногда делала то, что называлось «играть на рояле», и это Вернон еще мог терпеть. Ему казалось, что маме никогда не удавалось по-настоящему разбудить Зверя. Но в тот день, когда села играть его тетя, все было иначе.

Вернон вел одну из своих воображаемых игр в уголке. Они с Белочкой и Пуделем были на пикнике и ели омаров и шоколадные эклеры.

Нина даже не заметила, что он в комнате. Она села на стул перед роялем и стала лениво перебирать клавиши.