У родного очага - Дибаш Каинчин

— Чего ржешь-то? — спросил Савелий.

— Смешно, выходит, — сказал Учар? Катунь только что переплыл. Думал — утону, уж на дно тащило, еле выбрался. И тут вы. Опять смерть предлагаете. Так между смертями и хожу, выбираю. Не знаю, какая лучше.

— А жить-то хочется?

— Хочется, — вздохнул Учар. — Врать не буду. Хочется.

— Тогда выкладывай: где ключи Каллистрат прячет? — Голос тоненький, мальчишечий. Да это же Кулер! Батрак пасечника Савелия. Он одно время крутился возле Федосьи, но Каллистрат живо показал ему от ворот поворот. Если Кулер тут — хорошего не жди. Уж он-то расправится с соперником.

— Откуда я знаю? Он мне их не показывал.

— Ну, хватит, парень, — сказал Савелий и легонько ткнул острием ножа Учару в грудь — Жди нас завтра в полночь...

— Три раза сова прокричит, — подсказал Кулер.

— Вот. Сова прокричит, значит, мы уже тут. Откроешь ворота. Собак загодя привяжешь. С ключами от амбара встречай. Понял? Да гляди, не проспи. Сонного прирежем.

— А постараешься — в долю возьмем. Денежки за пазуху и кати, куда хочешь. С деньгами не пропадешь, — сказал тот, что на лошади. — Почище каллистратовского хозяйство заведешь... Но коли предашь — весь твой род вырежем... Что ты молчишь? Язык со страха проглотил? Ладно... отпустите его.

Соскользнул с груди аркан. Сорвали повязку с глаз.

Бандиты разом вскочили на коней. Копыта зацокали о камни, высекая искры, и вскоре затихло все.

Учар поднялся с земли. Что делать? Пуститься в погоню? Застрелят. А до милиции далеко — два дня пути. В бессилии Учар смотрит во тьму и почему-то ему видится сохатый. Зверь молод, силен, радуется жизни, солнцу, тайге и траве, его пьянит запах важенок. Он несется по тайге, изнывая от любви, мчится за важенкой. Вот-вот он ее настигнет, но тут что-то тяжелое, злое ударяет в голову. Однако сохатый старается не замечать боли, он мчится и мчится, оберегая ветвистые рога, хотя можно их уже и не беречь. Скоро, затрещат в лесу кусты, сухой валежник, и сохатый рухнет на землю. И тут же снова наступит полная тишина, будто ничего и не случилось. Разве только что с радостным карканьем подлетит ворона и начнет скликать сородичей на пир.

Вот и сейчас будто бы ничего не произошло в мире. Небо спокойно, звезды подмигивают сверху. Они ничего не слышали, ничего не видели. Под ногами, во тьме, поблескивает Катунь, урчит, охает, ворочая непосильную тяжесть. В густом лесу — ни звука, ни движения. Лиственницы вершинами будто вросли в черноту неба, дремлют в тиши, от них веет запахом живицы и молодой хвои. Только в ночи носится, тревожно крича, какая-то малая птичка. Нет, это не птичка, потерявшая гнездо, это сердце Учара мечется в груди и не находит покоя.

«Поджидали они меня или я им случайно повстречался? — силится понять Учар. — Откуда они могли знать, что именно сегодня я поплыву на этот берег? Ничего не понятно. Ясно одно, что они хотят ограбить Каллистрата, да еще с моей помощью. А что они у него хотят взять? Рога — панты? Да, есть у него срезанные молодые пушистые рога. Целых двадцать две штуки. И еще два рога, что мы с братом добыли в Кара-Тайге. Но зачем им эти рога? А может, из-за меда? Но мед только-только начали качать, мало его у Каллистрата. Нет, не мед нм нужен. Что же тогда? Масла сейчас тоже мало. А вот мука у него есть. Спрятанная мука. Нет, она им тоже не нужна. Может, золото хотят найти? А есть ли оно у Каллистрата? Он никогда не говорил о золоте. Э-э, да зачем чужое добро считать, — устыдил себя Учар. — Надо думать, как выйти из такой беды. И сперва надо решить: рассказать о происшедшем Каллистрату или лучше промолчать? А что, если просто убежать? Алтай большой, можно где-нибудь затеряться. Нет, так нельзя, люди все узнают. Назовут трусом и проклянут. Да и бандиты обещали весь род вырезать. Так что убегать нельзя. Значит, я должен все рассказать Каллистрату и помочь ему. Он ведь так хорошо ко мне относится, верит мне, как своему сыну».

Вспомнилось... Стояло зеленое лето. И земля, и деревья, и камни, и вода, и даже воздух — все было зеленым, ласковым. Учар шестилетним мальчишкой ловил рыбу в тихой протоке Катуни. Вода там стоялая, до самого дна прогрета солнцем и потому теплая. Учар осторожно шарил под камнями у самого берега, вылавливая усатых османчиков, складывал их в ямку с водой, чтобы потом отнести своему щенку, который до рыбок был очень охоч. Солнечные лучи не пронизывали воду, а отражались от поверхности, слепили глаза. Было очень жарко даже в воде. Мальков было много-много, они шныряли по дну темными стайками. Помнится, он, Учар, обошел большой гладкий валун, выступающий из воды, под которым поймал уже с десяток османчиков, и тут, возле, самого берега, среди покачивающихся на воде сучьев, сухих листьев и другого хлама, разглядел лоскуток красной материи. Пока он разглядывал находку и гадал, что же это может быть, услышал плеск весел и, обернувшись, увидел подплывающую лодку, в которой сидел человек, судя по широким плечам, большого роста. А главное — он был русский. С черной густой бородой, с лоснящимся от пота красным лицом. Белая рубашка вся промокла на его груди и прилипла к телу. Наверное, давно и долго он плыл, вот и вспотел. Испугался Учар. А вдруг этот огромный человек — сам хозяин воды? Тогда он может забрать мальчишку к себе и никогда не отпустит. Заставит жить под водой и там, в глубине, ловить ему рыб.

Человек подплыл совсем близко. Учар так и присел от страха. Но тот улыбнулся, и улыбка у него оказалась добрая.

— Эй, сынок! Острогу тут не видел? — прокричал он могучим голосом, перестав грести веслами. — На конце красная тряпочка!

— Видел, видел, — обрадовался Учар. — Во-он лежит!

Человек подогнал лодку к берегу двумя взмахами весел, обмотал цепью тальниковый стволик. Полез в воду, туда, где краснела тряпочка, вытащил на песок огромную рыбину, из бока которой торчала деревянная ручка остроги.

— Гляди, какая добыча, — проговорил он, довольно улыбаясь. — Покрупнее будет твоих мальков, а? Ты молодец, парнишка. Глаза у тебя вострые. Я-то мимо бы проплыл и не заметил бы свою острогу. Награжу тебя, награжу... Знал бы ты, сколько я охотился за этим тайменем. Я его еще утром ажно в самом Айры-Таше засек острогой, но он уволок ее. Все протоки проплыл, уморился, как черт. Думал, и не найду. Отчаялся уже.

Этот чернобородый сильный человек и был Каллистратом. И подумалось тогда Учару, что такой огромный человек и рыб должен ловить тоже огромных, под стать себе. Когда тайменя взвалили на лошадь, то голова его и хвост почти касались земли.

Отчего жё Каллистрат так радовался добыче? Рыбину эту первую увидел Филарет, самый богатый человек этих земель. Под старость он очень увлекся рыбалкой. Почти каждый вечер садился в лодку, батрак освещал ему воду горящею берестою, а сам Филарет бил острогами рыб. Домой возвращались — лодка чуть не тонула от тяжести. В одну из таких ночей наткнулись они на тайменя-великана. Филарет сначала принял его за потонувшее бревно, а когда разглядел — таймень. Стоит в затишке, чернея широкой спиной, отдыхает, медленно шевеля плавниками-крыльями. Филарет даже дышать перестал. Осторожно приблизился, взмахнул самой большой острогой. Но лодка отчего-то качнулась, и Филарет промахнулся. Рыбина ударила хвостом, окатила Филарета водой и молнией ушла в глубину. После этого Филарет совсем свихнулся. Забросил все дела, стал шастать на лодке по Катуни — искал того тайменя. Другой рыбы для него не существовало. «Не должна была качнуться лодка, — говорил он всем. — Почему она качнулась? Видать, того тайменя послала мне судьба за мои грехи. Если не убью до ледостава — не жить мне на белом свете. Хозяин тверди — я, хозяин воды — тот таймень. Кто из нас пересилит?»

Осенней темной ночью тот таймень опять встретился Филарету. И опять промахнулся Филарет, потому что снова лодка качнулась. Бороду рвал старик от отчаяния и не заметил, как лодка его попала в стремнину. Ее и разбило о камни, а плавать Филарет не умел, да и кто выплывет живым из грозных катунских порогов?

Батрак, что светил Филарету берестой, спасся чудом и поведал, что Филарет будто бы сказал? «Кто убьет ту рыбину, пусть заместо меня будет властителем всех кержацких земель».

После этих слов всяк, у кого имелась хоть какая-нибудь лодчонка, стал шарить по Катуни, по всем ее берегам, протокам и заводям в поисках тайменя-великана. Да никому тот таймень на глаза не попадался. И лишь на следующий год пофартило Каллистрату, пронзила его острога царя Катуни.

Каллистрат на радостях взял Учара к себе домой. Напоил его настоящим «фамильным» чаем с пряниками, подарил два аршина ситца — невиданное богатство. Из того материала мать сшила Учару рубашку и штаны, нарядный он ходил по селу, все завидовали. С той поры и зачастил Учар на ту сторону в гости к Каллистрату. Пил там чай с леденцами, играл с дочкой хозяев — Федосьей, носился по лугам с белым жеребенком-выкормышем. У отца Учара тоже были лошади, два жеребца и много жеребят, однако Учару полюбился отчего-то каллистратовский снежно-белый, нынешняя его белая лошадь. Хозяйка, Аграфена, души не чаяла в мальчишке. Старательный он оказался, работящий, всем готов услужить. То телят пригонит с выпаса, то найдет курицу, спрятавшуюся в бурьян, чтобы снести там яичко. Да мало ли чего может мальчишка, везде его проворные руки и ноги требуются взрослым, не обойтись без них.