Цена слова - Степан Мазур

А к чёрту всё это! Не даст жизнь поблажек, пока сам не возьму!

Вспыхнув, как яркое пламя, я врезал ногой по двери. Всё равно ничего хорошего за той стороной меня не ждало и лучше начать первым. Лучшая защита — нападение. Так хоть шанс есть. Раз обещал себе выжить — выживу. В какую бы передрягу не занесло.

Я сильный! Я всё смогу! Я рыжий! Я самый рыжий!

Дверь распахнулась, и я вошёл внутрь, взведённый как тугая пружина, готовый к молниеносной драке.

Человек, теряя всё, ломается или становиться таким сильным, что больше ничто не в состоянии его сломать. Кто выдерживает эту перековку, становиться из другого теста — я бы назвал его металлом.

Кому нечего терять, тому нечего и бояться! Вперёд!

Девять пар холодных глаз одновременно повернулись к источнику звука: семеро пацанов у стола и по кроватям, две молодые девчонки курили на подоконнике в распахнутое настежь окно.

Было жарко, душно и пахло смесью кислого пота и курева. Пары алкоголя свободно витали по большой комнате. На столе стояли две бутылки водки и пластмассовая двухлитровая бутылки пива, пепельница, полная окурков и закуска, состоящая из хлеба с сыром.

Надо же! И здесь на планёрку попал!

— Это ещё что за рыжий волчара? Смотрит, как дьявол. — Гаркнул белобрысый тип на кровати. — Рябой, Копчёный, покажите ему, как надо входить в комнату.

Двое сразу подскочили из-за стола, приблизились, угрожая:

— Ты чё баклан, зубов захотел лишиться?

— Я тебя сейчас на части!

— Иди сюда, познакомимся!

Детей так пугайте, ублюдки. Мне, как смертнику жизни, всё равно.

Два прыжка для разбега и колено проломило грудь загорелому — наверное, и есть Копчёный. Хорошо попал, удачно.

Под Рябого — парня с лицом в оспинах — поднырнул и врезал под дых. Прямо в печень. Болевой шок отключит надолго.

Перерыв? Дадут передохнуть, как же.

Остальные пятеро подскочили и в один момент наваливаясь кучей. Когда каждый сам по себе говно, но в стае — сила. Я только успел схватить табуретку у стола и огреть белобрысого с короткой причёской по голове. Была бы деревянная — в щепки, а так сделана из опилок и спрессована. С клеем переборщили — удержалась. Зато белобрысый, как подкошенный, рухнул на пол.

Так, четверо.

Ещё одного успел схватить за горло и швырнуть на кровать. Наверное, успел подкачаться за время курьерской работы — паренёк запнулся о кровать и с перекатом через голову ударился о соседнюю кровать, взвыл, припечатавшись головой.

— Познакомились?! — Почти зарычал я, охлаждая пыл трёх оставшихся. Двое из них не горели желанием встревать в драку, где уже столько потерь, а третий без поддержки не решался. — А теперь мордой в пол и отжиматься! Быстро!!! — Рявкнул я зверем.

Трое замерли, не врубаясь.

— Я ваш новый физрук! — Во всё горло взревел я. — На пол!!! ОТЖИМАТЬСЯ!!! БЫСТРО!!! — Я подхватил недопитую пластиковую бутылку с пивом и швырнул в одного из тройки. Бутылка врезалась в самого тощего и окатила пивом его и товарища.

Действенный метод.

Тощий больше не стал сомневаться, брякнулся на пол и два раза отжался. На большее его не хватило. Его облитый пивом товарищ смог чуть больше. Самый боевой друг побил суммарный рекорд обоих на целых два раза.

Делая зарядку по утрам перед работой и вечером на сон грядущий, чтобы спать без этих самых снов и без нижних конечностей, я обычно отжимался по сто раз. Это и дало преимущество перед жителями «воспитательной» комнаты. Ничего не делая для здоровья и бухая, те постепенно превращались в скелетов. Их спасала только стая. И у стаи всегда есть вожак. Судя по усиленным кряхтениям на полу, вожак этот лежал на полу после встречи с табуреткой…

Спасибо, батя за уроки жизни. «Сначала выноси самых мощных, а дохляки сами разбегутся». Пригодился урок.

Я посмотрел на девчонок на подоконнике, обронил сухо:

— Брысь отсюда! Живо!

Моя волчья физиономия после лечения в больнице и всех событий последнего месяца не делала и намёка на снисхождение в спорах.

Чиксы [6], как говорил Лёха, смылись в мгновение ока.

Подхватив оставшуюся в живых табуретку, я присел у стола, сделал морду отморозка и усиленно жуя сырок, замогильным голосом сообщил:

— Кто не будет слышаться — буду резать. Мне, как мокрушнику [7] всё равно, а вам, чистым светлым душам, покоцанным жизнью, не в прикол. Верно, говорю?

Во мне определённо умер актёр. Пятеро кивнули — тот, что ударился о кровать, и получивший под дых, оклемались и уселись на кровати напротив.

— А раз все хотят жить… — я резко подскочил, вытаращив глаза и заорал, брызгая слюной для пущего эффекта. — То заткнулись все и слушаем сюда! Подняли белобрысого и Копчёного! Быстро!

Трое метнулись поднимать павших. Получившего в грудь подняли, усадили. Очухался сам. А белобрысый получил по голове добротно. Ещё долго валялся на кровати, приходя в себя.

Хрустнув костяшками пальцев, я посмотрел в глаза каждому. Они боялись. Отчётливо видел страх в глазах каждого. Значит, пока Паха не придёт в себя и снова не скучкуются, пару дней можно отдыхать. Эта ночь будет тихой. То, что нужно. А пока предстояло познакомиться.

Коротко расспросив о каждом, узнал все семь имён или «кликух».

Отключившегося белобрысого звали Пахой. Паха-пахан, бывший старший комнаты.

Рябого и Копчёного запомнил сразу. Покоцанную и загорелую харю ни с кем не перепутать.

Костян был тощим, как голодающий глист. Это его рекордом было отжаться два раза. Лёгкий и длинный, а способен только за пивом в магазин бегать. Конечно, если гопам удаётся поиметь денег с малолеток после школы.

Кефир был толстячком с довольно длинной причёской, парень вроде не плохой по первым ощущениям.

Жека и Кот ничем не выделялись, были бритыми и сидели тише воды, ниже травы. На них-то как раз и влияет компания. Если хорошая — парни будут вести себя нормально. Если плохая, под предводительством Пахи, то пиши — пропало.

И здесь мне предстояло жить почти три года.

Жить или выживать? Главное дотянуть до того момента, когда всех выселят с моментом совершеннолетия, а потом будет легче.

Остаётся только жить сегодняшним днём. Жить и разговаривать по манерам общества, в котором живёшь. Лучше живой презираемый волк, чем мёртвый благородный олень.

Отец, мать, я выживу! Обещаю! Не важно, какой я внешне, внутри я всегда могу оставаться собой.

Глава 5 — Ночная весть -

Не спалось. Перевернулся на другой бок, прислушиваясь к звукам тёплой, шумной улицы. Там разрезали воздух шумы недалёкая трасса, слонялись полуночные гуляки и ярко светила луна, почти полнолуние. Яркое, близкое, но такое недоступное молочное око. Хоть волком вой… Скоро и начну.

Устал как собака — всё равно же родственник волка, потомок. День был долгим, нервным и изматывающим, а сон всё равно не шёл. Вроде и не храпит никто и форточки настежь. Проветрили всю вонь комнаты жарким, но чистым воздухом, да и пацаны дружно взяли тряпки и два часа добропорядочно оттирали каждый уголок.

Паше было всё равно, где жить. Под его началом презирали любого, кто пытался даже заправлять кровати. Загадили такой идеей всю комнату, доморощенные идеологи. Но я не люблю грязь.

Если во главе группы стоит свинья, то все прочие животные тоже вскоре начинают вести себя по-свински. Значит, не зря в рыло получил. Тут я не прогадал, кому зарядить с правой. Едва бывший авторитет оклемался, тут же первым примером стал показывать, что чистота — это хорошо. В конце концов, он логично догадывался, что поползать с тряпкой вдоль кровати удобнее, чем обрести сломанное ребро.

Да, я такой. Зато спали теперь в чистой комнате и не задыхались. Воспиталки просто выпали в осадок, когда Рябой в качестве гонца запросил для всей комнаты чистое бельё. Выдали в течение каких-то минут. Ранее подобного рвения к чистоте спецкомната не проявляла, и буквально силком приходилось загонять в душевые перед проверками.

По итогу все спали. Кроме меня. Это была первая бессонница за последние несколько лет.

В коридоре послышался вскрик. Повторился. Жалобный, плачущий. Я прислушался. Через некоторое время крик притих, но стал почти ритмичным.

Быстро растолкав ближайшую ко мне кровать с Кефиром, я пробурчал сонному соседу на ухо:

— Кефир, что за дела в коридоре?

— А? — Сонно буркнул толстячок, не понимая, во сне он ещё или уже наяву.

— Кто там ревёт в коридоре, говорю? — Повысил я голос.

— А, ну так это дрек Женьку пялит или Светку… Хотя не… Людкин голос. Точно. Людкин.

— Чёго? — Мне показалось, что ослышался или не так понял. — Насилует?

— Во-во, — подтвердил Кефир, снова погружаясь в сон.

Я невольно вспомнил темноволосую девчушку, курящую на подоконнике, когда зашёл в комнату. Пацаны сказали, что темноволосая и была Женькой. Вторая, посветлее — Светка. А что ещё за Людка? Если не взяли в компанию в комнату, значит ещё моложе. И как молнией резанула по голове. Они же ещё совсем-совсем молодые! Лет тринадцать-четырнадцать, ну максимум пятнадцать.