Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

Господин Тейлор ответил, что мы предугадали желание его высочества и что несколько ящиков с бутылками шампанского уже, должно быть, доставлены во дворец.

С этой минуты Ибрагим стал с нами еще любезнее; он вернулся в приемный зал, долго говорил о Франции, которую, по его словам, он, будучи внуком француженки, считал своей второй родиной. Затем в зал вошли рабы с горящими курильницами, поднесли их к нам и в каче­стве заключительного знака уважения надушили благо­вониями наши бороды и лица. Когда эта церемония была завершена, г-н Тейлор поднялся и простился с принцем, поочередно поднося правую руку ко лбу, ко рту и к груди, что на образном и поэтичном языке Востока означает: «Мои мысли, мои слова и мое сердце принадлежат тебе!»

Затем посольство вернулась в консульство, следуя в том же порядке, в каком оно из него вышло.

Вечером г-н де Мимо предложил нам отправиться в театр. В Александрии имелся любительский театр; там играли два водевиля Скриба.

III. ДАМАНХУР

Между тем, не желая, чтобы мы теряли в Александрии, где ему нужно было ждать возвращения паши, драгоцен­ное время, г-н Тейлор послал Мейера и меня вперед зарисовывать мечети того города из «Тысячи и одной ночи», который арабы называют эль-Маср, а французы — Каир. Утром 2 мая мы верхом на ослах выехали из Алек­сандрии, сопровождаемые двумя погонщиками и нашим слугой Мухаммедом, который шел пешком.

Мухаммед был юный нубиец, выносливый, растороп­ный и сообразительный, немного изъяснявшийся по- французски и носивший свой национальный костюм; этот костюм, чрезвычайно простой и вместе с тем необы­чайно живописный, состоял из белых штанов и длинной синей рубахи, широкие приподнятые рукава которой были подтянуты при помощи шелковых шнуров, скрещивавшихся посредине спины. Голова у него была покрыта тарбушем и обмотана белым тюрбаном, на плечи накинут черный плащ абайя, а пояс перетянут куша­ком, на котором висел кинжал с рукояткой из слоновой кости; его выразительное лицо с тонкими чертами обрам­ляли длинные вьющиеся волосы; усы свисали по обе сто­роны безупречно очерченного рта, а борода, редкая на щеках, сгущалась к подбородку и заканчивалась кли­нышком.

Помимо двух погонщиков и нубийца, в наш конвой входили в качестве подкрепления также два к а в а с а — своего рода стражники из городского ополчения, кото­рых губернатор Александрии приставил к нам, чтобы облегчить начало нашего путешествия; они носили осо­бое форменное платье, какое некогда было у мамлюков, и им было поручено добиваться для нас помощи и покро­вительства со стороны турецких властей. Нам и в самом деле очень скоро понадобились их услуги.

В течение нескольких часов мы двигались по дороге, ведущей из Александрии в Даманхур, как вдруг на пути у нас оказался канал Махмудия, представлявший собой, вполне возможно, не что иное, как древнюю Фоссу, по которой воды Нила шли из Схедии в Александрию; пере­ход через него охранялся турецкими солдатами, которым мы предъявили наши текерифы, то есть паспорта. Начальник склонил голову перед украшавшими их иеро­глифами и объявил нам, что мы вправе продолжать свой путь, но только пешком и без свиты. Мы попросили объ­яснить причину столь странного решения и снова пока­зали свои паспорта; на это второе их представление начальник, вновь согнувшись в поклоне, ответил, что наши документы в полном порядке: в центре, как и пола­гается, изображены план и фасад храма Соломона, по углам — печать Салах ад-Дина, печать Сулеймана, сабля и рука справедливости Магомета, но ничего не говорится о нашем слуге, ослах и погонщиках. Тогда мы призвали на помощь кавасов, но у них не оказалось никакого мне­ния относительно этого спорного вопроса. Однако они дали нам совет — предложить дюжину пиастров началь­нику караула. Поскольку египетский пиастр стоит не более семи-восьми французских су, мы не усмотрели никаких затруднений в том, чтобы последовать этому совету; к тому же мы не замедлили убедиться, что он был наилучшим из возможных.

Ворота к каналу открылись, и мы сами, наши ослы и слуги торжественно прошествовали через них; что же касается кавасов, то они дальше с нами не пошли, ибо их обязанности ограничивались тем, чтобы открыть перед нами ворота канала: как они с этим справились, мы видели. Тем не менее мы дали им б а к ш и ш — то, что во Франции называется чаевыми, у немцев — Trinkgeld, а в Испании — propina и служит золотым ключом к воротам всех стран.

Мы следовали вдоль берега канала и после двух часов пути по однообразной равнинной местности останови­лись у ворот дома, который принадлежал греку по имени Туитза, принявшему нас в своем небольшом квадратном дворике и позволившему нам перекусить там в тени, но при условии, что провизией на обед мы обеспечим себя сами и он примет участие в нашей трапезе. Гостеприим­ство грека напомнило мне Сицилию, где путешествен­ники кормят трактирщиков.

Покончив с едой, мы распрощались с хозяином и снова тронулись в путь. Дорога из Александрии в Даман- хур примечательна лишь отсутствием всякой раститель­ности; мы продвигались по морю песка, в котором наши ослы и наши провожатые увязали по колено. Время от времени очередной обжигающий порыв ветра, насыщен­ный пылью, ослеплял нам глаза, и по тому, как на мгно­вение у нас сдавливало грудь, можно было догадаться, что мы только что вдохнули раскаленный воздух пустыни. Изредка мы замечали, как то слева, то справа, на неболь­ших возвышенностях, при разливе реки обращающихся в острова, мелькают круглые деревни из кирпичных или глинобитных домов конической формы, в стенах кото­рых пробиты небольшие квадратные отверстия, предна­значенные для того, чтобы пропускать внутрь ровно столько дневного света, сколько необходимо, а жаркого воздуха — как можно меньше.

Наконец, по краям дороги нам стали попадаться то реже, то чаще, хотя и довольно близко одна от другой, одинокие могилы отшельников, или дервишей, покры­тые тенью пальм, этих благочестивых спутниц гробниц; под пальмами стремительно кружили с пронзительными криками стаи ястребов.

Было около трех часов, когда вдали показался Даман- хур — первый по-настоящему арабский город, который мы намеревались посетить, ибо Александрия, с ее внена­циональным населением являет собой лишь смешение различных народов, от взаимного соприкосновения кото­рых их характер и самобытность мало-помалу стира­ются.

Даманхур предстал перед нами в мираже, словно остров, окруженный водой и подернутый пеленой; по мере того как мы приближались к городу, привидевшееся нам озеро постепенно исчезало и предметы обретали свои подлинные очертания; наши тени стали длиннее в последних лучах заходящего солнца, а пальмы