Дни тревог - Григорий Никифорович Князев

Ведь в окружных, городских и районных управлениях имелось всего лишь пять стареньких автомобилей, два мотоцикла и тридцать четыре велосипеда. При тогдашних дорогах, особенно в распутицу, у конников были большие преимущества: для коня преграды нет.

В Свердловске конная милиция, носившая официальное название 9-го отдельного кавалерийского дивизиона, базировалась со своими конюшнями на улице Детский городок. Ныне это улица Чапаева, и там находится автоинспекция.

Вот в этот-то дивизион и подал заявление Кулик Алексей Алексеевич:

«…В настоящем прошу рассмотреть мое заявление и принять меня на службу в кавалерийский дивизион РК милиции гор. Свердловска, так как я желаю служить в органах милиции. Обязуюсь честно и добросовестно относиться к порученной мне работе. Служил в Красной Армии в кавалерийских частях».

Командир дивизиона Григорий Иванович Здановский расспросил Алексея о прежней жизни, об армейской службе. На серой форменной гимнастерке командира — орден Красного Знамени (воевал с белогвардейцами в составе Первой конной Буденного), сбоку, на ремне, кобура с наганом. Беседовали недолго. Два кавалериста, они по достоинству оценили друг друга.

Вскоре пришел Чистяков, командир взвода, и Здановский представил ему нового милиционера… В тот же день Алексей Кулик получил обмундирование, винтовку, шашку, седло. Закрепили за ним рыженького коня по кличке Буравчик. Поселили в общежитии дивизиона.

В годы становления Советской власти бывало, что принятого в милицию направляли сразу на пост. Теперь человек проходил учебную подготовку. Правда, зачеты «по лошади» и «по вооружению» у Алексея приняли сразу. А вот специальными милицейскими знаниями пришлось овладевать. И заниматься помногу.

Почти все в дивизионе до милиции отслужили в кавалерийских частях Красной Армии. Поэтому каждому было ясно, что от ухода за лошадью зависело и ее поведение во время строевой и патрульной службы. Чуть ли не у каждого в «личном деле» были благодарности от командиров «за отличную чистоту коня», «за отличный уход за конем». За лошадьми наблюдал прикрепленный к дивизиону ветеринарный врач.

Здановский не успевал повторять:

— Конь любит ласку, любит уход. Вовремя не расчистишь ему копыта — выйдет из строя. Плохо седло положишь — спину собьешь. Если коня не любишь — ты не кавалерист!..

И в конюшнях был полный порядок. Над каждым просторным стойлом с затвором, где лошади стояли без привязи, висела табличка, на ней указывалась кличка, порода, год рождения, рост. Лошади, вычищенные до блеска, фыркали в теплом полумраке. Рядом — тщательно уложенное снаряжение.

Главным делом конной милиции была регулярная патрульно-постовая служба. Каждый вечер дежурный по дивизиону собирал очередные наряды, кратко инструктировал. Затем наряды разъезжались по районным отделениям милиции. Там инструктаж был уже конкретный: за какими улицами усилить наблюдение, на какие места обратить особое внимание, случалось, сообщали приметы разыскиваемых преступников.

Патрулировали конники парами, не торопясь, зорко осматриваясь по сторонам. К двум часам ночи дежурства обычно заканчивались. Но если оперативная обстановка в районе была неспокойная, объезды продолжались и до утра.

«Стой!» — такой окрик раздавался, когда кто-нибудь на ночной улице почему-либо вызывал подозрение: идет, например, с узлом, или на руке перекинута шуба, или крадется вдоль забора с чемоданом. За приказом «стой!» следовало «документы!». Проверял их один конник, старший патруля. Напарник бдительно наблюдал за остановленным: благодушие или замешательство могло обернуться и непоправимой бедой. Правда, сопротивляться или бежать редко кто решался: вид у милиционеров с шашками и винтовками, верхом на конях был внушительным.

Разумеется, надо было уметь разбираться в людях, не в каждом же видеть преступника! Приглядывались к походке, к внешности и поведению ночных прохожих. Почему, скажем, у некоего мужчины неестественно лежит правая рука — не сгибается в локте? «Стой!» При проверке выясняется, что в рукаве пальто у задержанного спрятан ломик — «фомка».

Подозрительных конвоировали в отделение милиции. Там старший патруля рапортовал, в каком месте, при каких обстоятельствах и почему доставленный задержан.

Бывало, где-то раздаются испуганные крики или тревожные свистки — патруль моментально скачет туда. Часто помогали горожане — подбегут, обратятся к конникам: «Товарищи, там, у бараков, драка…» Или: «Проверьте, что в том дворе делается…» Или еще: «Третью ночь подряд по нашему переулку подозрительная подвода с мешками проезжает… Вон, за углом. Поинтересуйтесь!..» И задерживаются крупные спекулянты. Знали свердловчане: вышли в дозор милиционеры 9-го отдельного кавалерийского дивизиона — значит, хулиганам, дебоширам, бродягам и различным подозрительным личностям скрыться трудно. Пусть происшествие и будет на первый взгляд мелким, незначительным, конники все равно мимо не проедут…

Алексей Кулик после специальной подготовки и сдачи зачета выезжал в паре с товарищем, хорошо знавшим город. Когда освоился, стали назначать старшим. Буравчик с первых же дней почувствовал силу и опыт нового хозяина, чутко и послушно подчинялся ему.

Прошло всего три месяца, и в феврале 1934 года Алексей получил повышение: стал командиром отделения. В августе за бдительное несение патрульно-постовой службы был награжден именными часами.

В дни военных парадов и демонстраций работы у дивизиона прибавлялось. Вместе с другими милицейскими подразделениями конники следили за соблюдением общественного порядка, а когда парад или демонстрация трудящихся подходили к концу, стягивались к Дому обороны — и наступали самые ответственные, торжественные минуты. В военных парадах Свердловского гарнизона участвовали тогда лишь пехотные части и конная артиллерия. Позднее появились мотоциклы и автомашины, но кавалерии не было. И милицейский 9-й отдельный дивизион в конце последней колонны демонстрантов проходил на рысях по площади 1905 года.

К этому начинали готовиться за месяц. В своем дивизионном манеже под духовой оркестр милицейской школы занимались съездкой.

— Справа по три шагом ма-аррш! — нараспев, по-кавалерийски, командовал Здановский. И развернутая шеренга конников перестраивалась…

Упорным повторением добивались слаженности. Заключительные тренировки иногда проходили и на улицах города.

Мне однажды довелось видеть, как дивизион двигался по улице Розы Люксембург. Удивительно четко держали равнение кавалеристы в милицейской форме, в шлемах с голубыми звездами. Рослые лошади шли, как одна, чуть пританцовывая на мостовой. Полюбоваться красивым зрелищем сбегались все — и стар и млад — со всех ближайших кварталов.

И в дни октябрьских и первомайских торжеств, когда до праздничной площади начинал доноситься нарастающий цокот и сводный духовой оркестр гарнизона менял ритм, все смолкали, затаив дыхание.

Лихо гарцуя, показывались кони с начищенными бляхами на уздечках, сверкало на солнце оружие всадников, оркестр играл веселый и стремительный марш, приветливо махали с трибуны, с тротуаров зрители. Совсем как в марше конной милиции, написанном в теперешнее время композитором В. Соловьевым-Седым и поэтом М. Матусовским для кинофильма «Песня табунщика»:

…Взгляни, как по улице мы проезжаем,

Махни мне платком из окна поскорей,

Вздохни, в дорогу провожая,

Не напрасно горжусь я, родная,

Милицейскою службой своей…