Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

слушал. Про нашего дядьку Николая. Она его только так называет. Он всем помогал, оказывается. И в церкви такой святой есть.

А ты в церкви бывал? Крещёный?.. Конечно, крещёный. Только про Угодника тоже рассказывать нельзя. Везде тайны и шпионы. Или КГБ.

Когда первое задание получим, мигом повзрослеем. Ведь с ровесниками всё просто: дал по шее и показал, как в подвал спуститься. А со старшими всё по-другому будет. Дед научит, кого обмануть нужно, а кого напоить.

Представляешь себя таким? Пьющим или дурящим? Я себя и с ровесниками не представляю, не то что с другими какими. А если вдруг девчонка капризная попадётся?

Тебя, кстати, зеленоглазая посещала? Это она нас искала. Решала, кто будет следующим посредником, а кто нет. Моталась по мирам, сравнивала, спрашивала.

Баба Нюра говорит, что этой девочке уже лет триста. А то и больше. Представляешь? Вот она точно ведунья.

— Почему ведунья? — скрепя сердце поддержал я разговор.

— Потому что знает наперёд обо всём на свете. И по звёздам гуляет, как мы с тобой по улице. Про то, что папка твой девятый, ты тоже небось не знаешь?

— Он что, тоже посредник? — живо откликнулся я, а изумлению моему не было ни конца ни края.

— Не поэтому. Бабуля его почти в сорок лет родила, когда нашего деда с Беломорканала отпустили, потому как ослеп. Так его другой инвалид, который без ноги был, год целый домой вёл. Пешком, представляешь? Шкандыбал на костылях одноногий, а на верёвке слепого Григория Федотовича вёл.

Так вот, у бабули нашей шестеро детей умерло от голода и болезней, Николай на войне голову сложил, а двое выросло. Тётка Ленка да отец наш. Тётка сейчас в Хабаровске живёт.

— А я даже не знал, как деда звали. Он умер, когда я маленьким был. Спасибо, что рассказал.

— Это бабе Нюре спасибо. Она обо всех знает и мне по секрету рассказывает. А от своих ничего не добиться. Твердят, что мы из рабочих, и всё.

Ладно, мне пора. В следующий раз за станицей свидимся. Там сразу из двенадцати миров дыры, и все в одном месте. Только они где-то под землёй. До встречи, двенадцатый. До бабкиной пещеры.

Одиннадцатый в смешной фуфайке удалился, а я остался сидеть над траншеей, как Алёнушка у ручья, и соображать, что же теперь будет. На душе было пусто и грустно одновременно. Домой идти не хотелось. К Павлу за объяснениями тоже. «Хрен с ним, с гордым стариком. Придёт время, научит всему, никуда не денется.

…Только подумать. Поговорил с самим собой и сам же себя расстроил. И никому не расскажешь. Вот жизнь настала», — посокрушался я недолго, потом встал и поплёлся домой.

* * *

Когда что-то делать не хочется, а приходится, время летит и подгоняет: «Кончилось лето! Топай в школу!» А тогда до уроков была ещё пара недель, но радости уже не было никакой. Ждал это двадцать третье августа, как наказание. Обдумывал, как сбежать из дома, что соврать, чтобы отпустили надолго. Самое обидное, что всё нужно было делать в одиночку.

Придумывать ничего не стал. Врать не хотелось, потому как, никакой поддержки вранью ни от кого не будет. «Встану пораньше и сбегу. Потом пусть ухи крутят и пытают, где был целый день. Только как раньше всех проснуться? А записку писать или нет? Чтобы знали, что сбежал не насовсем, а только до вечера.

…Нет, писать ничего не буду. Потом придумаю какую-нибудь небылицу», — покончил я с раздумьями и принял непростые решения.

И вот вечер перед путешествием в станицу настал. Хорошо, что была середина недели. «Папа будет на работе, мама с братом в поликлинике, а бабуля с раннего утра на Хлебогородке в очереди за комбикормом. Значит, её попрошу разбудить. Скажу, что Павел просил зайти. Она поймёт, что это наши секретные дела», — решил я, а потом так и сделал. Попросил бабулю, и она обещала растолкать пораньше.

Вечером долго ворочался, а наутро показалось, что вовсе не спал, когда услышал ласковый голос:

— Внучек, вставай. Просился, так не томи.

Я, конечно, сразу же проснулся, вот только подняться с кровати никак не хватало сил. То, что предстояло сделать, не то чтобы пугало, скорее было неприятно. Или ещё хуже, не могло быть осознано. А всё, что я не мог представить или понять своим умишком, для меня было неправильным и запретным.

Заставил себя думать только о велосипеде, которым очень дорожил, и окончательно пробудился. Нового мне никогда не покупали, и навряд ли когда купят, а этот «Орлёнок» я сам собирал из старых запчастей. Отец, конечно, помогал, но, думаю, только для того, чтобы я не покалечился на самоделке.

И вот, набравшись храбрости, я вывел на улицу двухколёсную драгоценность. Кукла меня не выдала, щеколда не звякнула, в общем, никакие другие напасти меня не остановили. Не знал, радоваться этому или нет. Втайне, даже для самого себя, надеялся, что меня обязательно поймают при попытке улизнуть и оставят сидеть дома, но началу похода ничто не помешало.

Я взглядом попрощался… Нет, не с домом и домашними, а с велосипедом. Мысленно попросил его простить за долгую дорогу и за то, что его, скорее всего, отберут вездесущие хулиганы. В том, что это случится, я был почти уверен.

Хулиганов и прочей шпаны хватало везде, и чужаков всегда ловили, отбирали мелочь, велосипеды, а если ничего этого у них не было, просто, давали пенделей. Участь эта для меня была неизбежна, как и наказание за самостоятельность.

Простившись с велосипедом, запрыгнул в седло и покатил в неизвестность. Лихорадочно крутил педали и рулил, крутил и рулил. Благо, дорогу знал хорошо: не раз с отцом ездил мимо Старой станицы на рыбалку или охоту.

Утро было серым, почти туманным, а значит, наступавший день обещал порадовать солнцем и теплом. Прохожие взрослые спешили на работу, шпана дремала и видела сны после ночных приключений, и я начал надеяться, что по дороге к месту встречи меня никто не потревожит. Настроение слегка поднялось, и я начал веселее крутить педали.

Вот уже родная улица упёрлась в Третью городскую больницу. Дальше поворот на Сенной путепровод, сразу после него направо, затем мимо центра города и налево к мосту через Кубань. Ориентиры были известные, но я никогда не бывал там в одиночку.

Солнце победило утреннюю пасмурность и,