Город из воды и песка (ЛП) - Дивайн Мелина

Иногда он влюблялся, достаточно сильно. Определённо был влюблён в Митеньку. До хера его любил всё-таки и до хера делал. Машину ему подарил на днюху. Да и чёрт бы с ней, с машиной! В машине ли дело? Не жалко. А жалко было только того, сколько вкладывался в их, так сказать, светлое будущее. Но когда Митенька его наебал — остыл мгновенно. Как умерло. Митенька хотел усидеть на двух стульях — и рыбку как бы не упустить, и с хуя не свалиться. И делал это ещё так по-паскудски, тайком. Не вышло вот. Рано или поздно всегда всё тайное, как известно…

Войнов помнил: когда всё открылось, он охренел, не мог понять — да какого же лешего ещё Митьке было надо?! Чего не хватало? Митенька объяснил так просто, совсем прям как дважды-два. Пожал плечами, сказал: «Ну это мой шанс, Ник. Может быть, последний. Я же не молодею». Продался. Не за тридцать сребреников, конечно. Подороже. Но, гад, продался. Старому козлу. Конечно, ничего из этого не вышло. Поигрались с Митенькой какое-то время. Какое-то время он даже пожил неплохи о: как сыр в масле катался, отказа ни в чём не знал. Но потом его просто выкинули — как надоевшую маленькую собачонку. Поддели носком ботинка и швырнули за ограду. Митенька, к его чести, назад к Войнову не просился, не умолял всё забыть и простить. За это Войнов Митеньку хотя бы снова стал уважать. Не любить, не принимать, но относиться стал нормально, нейтрально. Они снова стали общаться. Даже не как друзья, а скорее, как приятели. Пересекались на каких-то общих тусовках. Митенька был первым кандидатом на секс на безрыбье. Так, для здоровья, чисто механически Войнов с ним смог бы. Хотя иногда думал, что не смог бы. Даже с Митенькой.

Стёпка же ему не изменял, но крови попил! Больше, чем Митенька. Своими истериками и закидонами. Со Стёпкой Войнов отчего-то думал, что они будут на равных. Хотя бы примерно. Они были, можно сказать, на одном уровне, на одной ступенечке. Они даже внешне были похожи. Стёпка ещё побрутальнее. И в отношении мышечной массы побольше. Он так конкретно в зале вкалывал. Но там и стероиды были. Войнов знал. Из-за этого они и разбежались. Не только из-за стероидов, конечно. А вот вообще из-за этого всего: «на массе», «на сушке», КБЖУ, диета, белки, курогруди, соревнования, режим, можно, нельзя, нет времени, не сегодня. Соревнования были, конечно, полупрофессиональные, но всё же. И при всём при этом Стёпка был принцессой — ах, какая я красивая! И вся их недолгая совместная жизнь крутилась вокруг прынцессы и прынцессиных нужд и хотелок, вокруг Стёпушки, только это были не сумочки, духи и платьишки, а спортпит, качалка, эпиляция, плавки новые. И говорил Стёпушка исключительно о себе любимом. Войнов проходил рядом по касательной, фоном. Такие дела. Стёпка по-прежнему звонил и устраивал истерики — тоже ведь только о себе пёкся. Ему нравилось жить в квартире Войнова, иметь ёбаря в лице Войнова, иметь уши, в которые можно вливать и свистеть, приезжать с соревнований и знать, что тебе есть куда ехать, а там тебя встретит затаренный яйцами и курогрудями холодильник. Войнов же позаботится. Ему ж нетрудно.

С сексом тоже выходила какая-то хрень. Да, Войнов привык отдавать. Ему нравилось видеть и знать, что он умеет делать партнёру по кайфу. Ему это было важно — понимать, что он доставляет. Удовлетворяет. В этом была своя отдельная прелесть. Но минусов тоже было до жопы. Привыкнув к такому отношению, его мужчины хотели лишь брать, а давать разучались. О желаниях Войнова либо и не догадывались, либо не помнили, либо не думали вообще. Внешность тут тоже сыграла не последнюю роль. В Войнове искали топа, сильного, неутомимого, всегда готового нагнуть по-взрослому. И никто не хотел поднапрячься, чтобы выполнить желания Войнова. С Митенькой-то ладно — он вообще был не активом ни разу: симпатичная попка для тугого кошелька. Мордашка тож ничего. Войнов с него никогда и не спрашивал. Но Стёпка-то мог. Вроде как. А всё равно предпочитал раскинуться морской звездой — берите меня, красивого. Максимум мог отсосать — уже одолжение. Вставал сзади лишь в качестве ещё большего одолжения, из ряда вон прям исключения, а трахал — как будто смену на заводе оттарабанивал. О том, чтобы попросить его ласкать там языком или пальцами и речи не шло. Принцесса же — а вдруг перетрудится? А вдруг испачкается?

А может, всё дело было в том, что Войнов не умел выбирать партнёров? Не просекал фишку, как всё устроено? Как работает? Всегда у Войнова всё происходило слишком быстро. Стремительно. Он оценивал по внешности, по оболочке, выбирал глазами. И брал того, кого хотел. Добивался. Налаживал отношения, где-то подстраивался, где-то на уступки не шёл. Но что бы ни делал — традиционно всё заканчивалось провалом. А может, он и сам не создан был для отношений? Прямо как Саша. Только Саша их не искал, отношений. А Войнов желал, жаждал, мечтал, хотел быть с кем-то рядом — поддерживать, заботиться, любить. Жить, одним словом, вместе — простой, обычной, по возможности, счастливой жизнью. Совместным досугом. Совместным хозяйством. Семьёй. Да, маленькой. Да, однополой и бездетной. Но семьёй. Небольшим островком любви и принятия.

* * *

Суббота прошла как в тумане. Войнов опять выключил телефон. Не хотел никого слышать. И не хотел, чтобы Саша дозвонился. Он понимал, что план его так себе, но другого у него в любом случае не было.

Во второй половине дня всё-таки выпинал себя в качалку. Всю тренировку продолжал слушать книгу. И теперь это уже определённо на мазохизм становилось похоже.

Тренировка не принесла ему ни удовольствия, ни удовлетворения. Домой не хотелось ужасно. Войнов оседлал велик и отправился вдоль по проспекту — куда глаза глядят. И несколько часов, до темноты, просто колесил по улицам, без какого-то определённого маршрута: Петровско-Разумовская, Фонвизинская, Тимирязевская. Потом нырнул в парк. Мимо проносились другие велосипедисты, мелькали прохожие: мужчины, женщины, дети, подростки, парочки, компании. Войнов выхватывал их лишь на краткий миг, но, казалось, успевал соприкоснуться, почувствовать их настроение — одних что-то беспокоило, кто-то торопился, кто-то просто мирно прогуливался, довольный, спокойный; подростки громко смеялись, говорили во весь голос, слушали музыку; дети бегали, играли, кто-то ехал на велосипеде, самокате или роликах, других родители держали за руку, третьих несли отцы или матери; пожилые, вооружённые палками для скандинавской ходьбы, поддерживали здоровье; парочки шли рядом и болтали, обнявшись или просто сцепив руки. Везде текла, шумела жизнь, неповторимая в своём многообразии. Чужие жизни проносились, едва касаясь, незнакомые, неблизкие, но за них было радостно. И только обращая взгляд на себя, внутрь себя, Войнов понимал, что его жизнь настолько далёкая, непонятная, одинокая, что её и не разглядеть. Не почувствовать. Не зацепиться.

Домой ехал уже с фонариком. По дороге остановился у магазинчика, чтобы купить воды. Пока стоял в кассу, достал телефон, чтобы проверить, не звонил ли кто. Увидел два пропущенных от Рената. Когда вышел на улицу, сразу перезвонил.

— Да, Ренат. Здорово. Как оно?

— Привет, Никит. Чего смурной такой?

— Домой еду на велике. Да неделя была пипец просто.

— Тёмыч замучил?

— Как всегда. Ничего нового.

— Слушай, я чего хотел… Приезжай ко мне завтра на дачу. Отдохнёшь. Будет весело.

Войнову ехать не особенно хотелось. Тем более в воскресенье. Чтобы из Подмосковья потом в понедельник с утра на работу. Опять по пробкам.

— Не знаю, Ренат. На работу потом…

— Да ладно, не ломайся. Ну хорошо же будет. И потом, захочешь реально только валяться и отдыхать — да пожалуйста. Поднимешься на третий — и спи себе.

— Приезжать к тебе, только чтобы поспать? Это сильно, конечно.

— Вольф будет. О тебе спрашивал.

— Он что, в Москве? Когда приехал?

— На днях. Позавчера, что ли. Он сюда. Ты туда. Так и не пересечётесь, — хохотнул Ренат.

— Это ещё, знаешь, вилами на воде, что я поеду. И что Тёмыч меня отпустит. Он на меня щас всё повесил — кто это разгребать будет?