Шамабад должен гореть! - Артём Март

Командир душманов буркнул еще что-то. Ахмад заговорил:

— Отступись, шурави. Отдай мне гранату. Ты ведь не хочешь убить и своих людей тоже? А так, у них будет шанс еще пожить.

Я посмотрел на Алима. Канджиев глубоко дышал, инстинктивно стараясь отвести подбородок подальше от вражеского ножа. Он стиснул зубы и глянул на меня. В глазах Алиме не было страха. Только суровая решимость.

— Прошу, не убивайте… — Снова простонал Сорокин, буквально вжавшись в землю. — Не убивайте…

Кажется, от страха он не мог выдавить из себя никаких других слов, кроме мольбы о пощаде.

— Знаешь, Ахмад, — начал я сурово, — душманы вечно кричат о себе, что готовы в любую минуту отдать жизнь в войне против неверных. Что готовы сесть по правую руку бога. Давай проверим, пойдет ли твой командир на такой шаг прямо сейчас? Или мирского в нем все же больше?

— Ты готов убить всех своих людей? — Мрачно спросил Ахмад.

— Я всегда готов выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик. Я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами, — вольно повторил я часть из воинской присяги.

Потом обернувшись и глянув в глаза Ахмаду, дополнил:

— Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.

Ахмад не выдержал моего взгляда. Нерешительно поджав губы, отвел глаза.

— Мы готовы следовать нашей присяге. А вы? Вы готовы следовать за своим богом? — Спросил я, чувствуя, как затекает рука, сжимавшая скобу гранаты.

Аллах-Дад сурово засопел. Что-то сказал Ахмаду.

— Аллах-Дад спрашивает, чего шурави хочет?

— Пока вы не отпустите этих двоих, граната останется у меня. Я отдам ее только тогда, когда Алим и Сорокин уйдут и скроются из виду. Так и передай своему командиру.

Ахмад неловко заговорил на языке, все еще не ставшем ему до конца родным. Аллах-Дад слушал внимательно. Потом что-то пробурчал.

— Правильно ли понял Аллах-Дад, — начал Ахмад, — что ты, Селихов, останешься в наших руках?

Взгляд Алима, схваченного сильными руками главаря банды, изменился. Он посмотрел на меня жалобно, а потом мелко отрицательно помотал головой.

— Аллах-Дад правильно понял, — решительно ответил я.

Я прекрасно понимал, что духи не пойдут на то, чтобы отпустить нас всех. В крайнем случае они сделают вид, что отпускают, а сами застрелят нас, не успей мы отдалиться и на десяток метров. У меня должен быть аргумент. Какой-то весомый козырь, который сможет их убедить не трогать Алима и Сорокина. Сейчас таким аргументом стала осколочная граната, которую я до белых пальцев сжимал в моем кулаке.

Однако понимал я также и то, что духи знают — когда пограничники уйдут, они присоединятся к поисковой группе, чтобы вернуться за мной. А значит, командир душманов попытается идти быстрее. А еще будет мстить мне за то, что его станут преследовать.

Ну что ж. Кажется, это и есть мой смертельный дозор. Кажется, я, наконец, очутился в тех условиях, которые пришлось пережить когда-то моему брату. Возможно, он оказался в них иначе. Пришел к ним другой дорогой. Но в конце концов судьба кинула нас обоих в одну и ту же точку. Поставила перед одним и тем же выбором. Я понимаю, что выбрал мой брат. Однако не знаю, как он повел себя дальше. Зато знаю, что нужно делать мне.

— Я хочу встать, — сказал я холодно, демонстрируя всем свою гранату.

Ахмад передал мои слова своему командиру, и тот согласился. Тогда я поднялся.

— Что скажет твой главный? Он принимает мои условия? — Спросил я у перебежчика.

Тот не обмолвился с сыном Юсуфзы ни словом. Только заглянул ему в глаза, казавшиеся в темноте двумя совершенно черными дырами.

Аллах-Дад кивнул.

— Принимает, — на выдохе сказал Ахмад. — Но они уйдут без оружия. Оставят автоматы и боезапас здесь.

— А не жирно ли вам будет? — Хмыкнул я.

— Таково условие Аллах-Дада.

— Тогда у меня есть свое. Я должен кое-что сказать Алиму, перед тем, как он уйдет.

— Которому? — Спросил Ахмад.

— Тому, которого схватил твой командир. Пусть его отпустит.

Ахмад передал мои слова Аллах-Даду и тот согласился. Разжал свою звериную хватку, и Алим выбрался из нее. С трудом встал. Когда Аллах-Дад приказал ему каким-то злым гавкающим словом сдать оружие, тот подчинился. Автомат у Алима уже отобрали. Потому он отстегнул от пояса подсумок с патронами и штык-нож.

Потом Аллах-Дад разрешил Канджиеву приблизиться ко мне.

— Зря ты идешь на это, Саша, — прошептал мне Алим так, чтобы голос его почти слился с шелестом ослабшего дождя. — Они убьют тебя.

— Они в нашем тылу, — ухмыльнулся я. — Иди спокойно. Выведи Сорокина. Он хоть и мразь, но смерти не заслуживает. А дальше… Дальше скажи командиру поисковой группы, пусть идет по моему следу.

С этими словами я протянул Алиму левую руку.

— Возьми часы.

Алим глянул на Ахмада. Тот смотрел жестко и с подозрением.

— Прощальный подарок хорошему другу, — пояснил я перебежчику.

Ахмад, кажется, удовлетворился такими моими словами и отвел взгляд. Алим медленно расщелкнул застежку. Снял часы с моей руки.

— Все будет хорошо, — сказал я поникшему Алиму. — Доверься мне.

Душманы шли медленно. А еще нервничали. Аллах-Дад то и дело подгонял совсем выбившегося из сил Курбана. Раненного они давно бросили, и тот погиб где-то в лесу. Еще один сам себя подорвал гранатой, хоть и с моей помощью. В итоге их осталось пятеро.

Путь лежал на подъем к Бидо. С каждой сотней метров воздух становился все разрежение и разрежение.

Старик шел в середине. Он побледнел, и, казалось, двигался по чистой инерции. Глаза его затуманились. На лице застыла маска страдальческой усталости. А еще безразличия.

Я шел последним. Руки мне связали какой-то жесткой веревкой, другой конец которой Ахмад держал при себе.

Перед тем как двинуться дальше, у меня отобрали все: бушлат, плащ-палатку и даже шапку. Духи дрались за мои вещи, спорили, пока не решили, как их распределить. Еще в лесу я наблюдал, как один из душманов пинал другого, пытавшегося забрать мою шапку, ногами. Ругал его гавкающими недоброжелательными словами.

Оружие и патроны тоже у нас забрали. Безоружным духам, шедшим