Роберт Капа. Кровь и вино: вся правда о жизни классика фоторепортажа… - Кершоу Алекс

Цыгана, скрывавшегося в Эндре, невероятно взволновали образы, которые мелькали в его видоискателе: шестьдесят четыре огромные фигуры, собранные в процессию длиной несколько километров, которая шествовала по городу[42]. Сеньориты с голубыми глазами среди гуляющей публики. Танцоры фламенко с шелковыми плащами. Пышно разодетые тореро и персонажи шествий в костюмах, напоминающих одеяния инквизиторов и членов Ку-клукс-клана. Фейерверки, которые полыхали всю ночь до рассвета над впечатляющими религиозными шествиями, прорезавшими узкие улочки древнего города. В письме к Герде в Париж Эндре в ярких подробностях описал все эти сцены, не преминув добавить, что он, как и все горожане, пил всю ночь напролет. Заканчивалось письмо, написанное по-немецки, грамматически неправильной фразой о том, что он часто думает о ней[43].

Получив гонорар за два репортажа, Эндре наконец смог устроить долгожданный праздник. Летом он вместе с Гердой, студентом-медиком Вилли Чардаком и другим своим другом Раймондом Гориным уехал на остров Сент-Маргерит у Лазурного берега Франции. Вскоре Эндре и Герда стали неразлучны. «Они полюбили друг друга на юге Франции», – вспоминала Рут Серф.

Герда задумалась. Бог дал Эндре огромный потенциал, но он был слишком недисциплинированным, слишком богемным и беззаботным человеком, часто казался высокомерным. По словам Рут Серф, Герда также считала Эндре «бабником и искателем приключений». Но, может быть, его обаяние и смелость вкупе с профессиональным отношением к работе спасут их от нищеты? Она с удовольствием заметила, что Эндре не возражал, когда она говорила, что ему не стоит столько пить и вообще надо подтянуться. При этом нельзя сказать, что Герда задыхалась от своей привязанности к Эндре; она так же свободно проявляла свою сексуальность, как в Париже демонстрировала свое положение «женщины другого круга» – немецкой еврейки[44]. Он начал называть ее «боссом»[45], несколько дней учил, как обращаться с «Лейкой», и даже проявил несколько ее первых фотографий. Вскоре они поселились в маленькой квартирке неподалеку от Эйфелевой башни.

«Наверное, без Герды Эндре не стал бы тем, кем он стал, – считает Эва Бешнё. – Она подняла его, дала ему направление… Он никогда не хотел жить обычной жизнью, поэтому, когда дела шли плохо, он пил и играл в азартные игры. Когда они встретились, он шел по плохому пути. Думаю, без нее он бы быстро и плохо кончил».

Осенью в письме к матери Эндре сообщил, что нашел для Герды работу – это была продажа фотографий для нового агентства Alliance, которым управляла чрезвычайно эффектная и красивая женщина по имени Мария Эйснер[46]. Сам Эндре в это время получил должность «приходящего» фоторедактора в ежемесячном японском журнале, который выпускало издательство Mainichi Press[47].

Примерно в это же время Юлия сообщила Эндре, что собирается навестить сестер, переехавших в Нью-Йорк. При этом она, похоже, не сказала ему, что развелась с мужем. По словам одного из родственников Эндре, выживших в войне, азартные игры, к которым пристрастился Дежё, наконец добили семейный бизнес, а вместе с ним и брак Фридманов. Через год, по свидетельству этого родственника, Дежё сыграл свою последнюю партию, в которой, как выразилась Рут Серф, «он и проиграл свою жизнь».

Еще до того, как Дежё, видимо, покончил жизнь самоубийством, к Эндре в Париже присоединился его младший брат Корнелл. Он надеялся стать врачом, но пока, не зная французского, начал проявлять фотографии Эндре, а затем и снимки Чима и Картье-Брессона. В конце концов он превратил ванную своего гостиничного номера в фотолабораторию. «Это было на улице Вавен, в небольшом отеле, окна которого выходили на Café du Dme. Моя комната была на верхнем этаже, и, высунув голову из слухового окна, я мог видеть Dme, в котором встречались и пили кофе едва ли не все фотографы, художники, иностранцы, философы и простые парижане того времени»[48].

В апреле 1936 года Эндре написал матери (снова на листе бумаги из кафе Dme), что в его жизни произошел новый и неожиданный поворот: из бездомного бродяги он превратился в респектабельного буржуа. Это превращение, произошедшее благодаря Герде, и близко не было религиозным преображением или обращением к иудаизму. Тем не менее он принял новое имя, соответствующее его новому статусу[49].

О том, как именно Эндре Фридман превратился в Роберта Капу, рассказал в 1947 году Джон Херси[50]. «Эндре и Герда решили создать ассоциацию из трех человек. Герда, работавшая в фотоагентстве, должна была выполнять функции секретаря и торгового представителя; Эндре выступал как сотрудник, проявлявший в фотолаборатории снимки заезжей знаменитости. Наконец, эти двое должны были играть роль наемных рабочих у некоего богатого, знаменитого и талантливого (воображаемого) американского фотографа по имени Роберт Капа, который сейчас якобы находится во Франции[51].

В том же 1947 году Роберт Капа сам объяснил в интервью по радио, как он пришел к идее сменить имя:

– Мое тогдашнее имя немного отличалось от сегодняшнего «Боб Капа». Настоящее мое имя было не слишком удачным. Тогда я был таким же глупым, как и сейчас, но только моложе. И я не мог получить работу. Мне очень нужно было новое имя.

– А как вас звали?

– О, это трудно выговорить, там все начиналось с Эндре и заканчивалось Фридманом, и эти двое висели на краях и мне не нравились.

– Ну ладно.

– В общем, я задумался над новым именем… «Роберт» – это звучит очень по-американски, как и должно звучать. «Капа» тоже звучит по-американски, и это слово легко произносить. Так что Боб Капа – вполне подходящее имя. А потом я решил, что Боб Капа должен быть известным американским фотографом. Он приехал в Европу, и он не хочет беспокоить французских редакторов, потому что они мало платят… Так что я просто взял свою маленькую «Лейку», сделал несколько снимков, написал на них «Боб Капа», и они продались по двойной цене[52].

Некоторые высказывали предположение, что Капа назвал себя в честь Фрэнка Капры, уже тогда известного режиссера, автора таких популярных фильмов, как «Платиновая блондинка» (1931) и «Американское безумие» (1932). Но откуда взялось имя Роберт? Ветеран венгерской фотожурналистики Эва Келети, которая организовала первую выставку фотографий Капы на родине в 1976 году, считает, что знает ответ на этот вопрос. Сидя в одном из своих любимых будапештских ресторанов, она записала в блокноте: «Эндре – Банди – Боб». «Когда он был маленьким мальчиком и жил в Будапеште, – рассказала мне она, – его называли Банди. А от Банди недалеко уже и до Боба и Роберта».

По словам Херси, уже к началу лета 1936 года Капа вжился в свой новый образ. По рекомендации Герды он сделал новую стрижку (коротко остриг волосы на затылке и по бокам) и даже стал носить приличные пальто и шляпу. По иронии судьбы, тем летом среди молодых радикалов внезапно стали популярны не такие «буржуазные одеяния», а синие комбинезоны и фартуки les ouvriers – рабочих. В воскресенье 3 мая 1936 года на выборах победило коалиционное левое движение, получившее название Front Populaire, Народный фронт[53].

Через одного из своих знакомых, венгерского эмигранта Андре Кертеса, Капа узнал о вакансиях, которые открылись в журнале Vu, влиятельном издании, стоявшем на стороне Народного фронта. Платили в Vu не очень хорошо, но журнал отчаянно нуждался в фотографах[54]. Впечатленный снимками Троцкого, которые сделал Эндре, редактор Люсьен Фогель поручил ему освещать политические события в Париже. Многие фотографии Эндре, сделанные в тот период, часто были нерезкими и композиционно неудачными, но в них, несомненно, улавливалось пьянящее победное настроение этого времениii.