Снять проклятие (СИ) - Фигг Арабелла

— Да он и так уж, поди, бессмертный, — усомнился щуплый мужичок с редкими сивыми волосёнками вокруг плеши и вместо бороды. — Люди-то болтают, будто он тут уж второй, не то третий век сидит, а с виду не старше господина барона.

— Не, — авторитетно возразил Мика, — был бы бессмертный, на кой-ему сдалась такая башня? А раз он за стеной, да за рвом, да за мостом, так стало быть, можно его убить. На то, видать, и в мужья рыцаря взял, чтобы командовал евонными змеелюдами, ежели кто сунется.

— А вдруг колдун кровь из него пьёт? — спросил чей-то жалобный женский голос. — Или эти… декокты варит? Жалко ведь: красивый, молоденький, добрый такой…

— Он тебе кто, колдун или упырь? — фыркнула Дара. Уж эту-то красотку Ржавый и в полной темноте бы по голосу опознал. — Не пьёт он из его милости кровь и декокты не варит, здоров его милость — тебе бы так.

— А ты уже проверила? — ревниво спросила ещё одна бабёнка.

Дара снова фыркнула, но уже так, что всем стало ясно: проверила, и не раз, и осталась вполне довольна мужским здоровьем господина барона. С какой радости сбежала вместе с Микой обозная девка, она и сама не говорила никому, и болтун Мика только хмыкал да плечами пожимал, но подработать прежним ремеслом она никогда не отказывалась. Правда, и заработанным легко делилась с попутчиками, особенно выделяя ученика лекаря: «Он же блаженненький, не покормишь — сам и не вспомнит».

Ржавый все эти разговоры слушал, но сам помалкивал — он из-за стола встал, едва поел, и теперь валялся на своём топчане у окна: дует оттуда, понятно, зато посвежее, а для тепла у него дружок есть. На них косились: чай, не благородные, чтобы мужик с мальчишкой одну постель делили. Но Ржавому на косые взгляды было плевать, а Аир едва ли вообще замечал, что на него косятся — он жил где-то в своём, вышнем мире, в этот сходя только для того, чтобы промыть ссадину, вправить вывих или заварить травок от кашля для простуженных попутчиков. К ним потому и не лезли, хоть и косились, что Ржавый с Микой одни только и знали, за какой конец держат мечи, а другого лекаря, кроме Аира, беглым крестьянам вряд ли бы удалось найти, даже будь у них на это деньги. Которых, кстати, у них и не было.

— Глаза испортишь, — проворчал для порядка Ржавый, потому что Аир, как обычно, пытался при свете плошки с топлёным салом что-то прочесть в толстой тетради, исписанной совершенно нечитаемым для полуграмотного наёмника, кошмарным лекарским почерком.

— А? Я недолго, — рассеянно отозвался парень, упрямо разбирая торопливые неровные строчки.

— Надо для тебя у господина барона хоть огарков попросить, — сказал Ржавый. — Не дело, понятно, к его милости с такой ерундой лезть, да этих змеелюдов хрен разберёшь, кто из них ключник, а кто так, мелкая сошка.

— Лучше не надо, — торопливо сказал Аир, закрывая тетрадь. — Ещё рассердится, что ты его из-за каких-то огарков беспокоишь.

— Не будет он на такое злиться, — уверенно возразил Ржавый. — Не та порода. Сам небось каждый вечер за книжкой просиживает, больно уж говор у него… я когда у господина Дромара охранником служил, поневоле всяких словечек понахватался, а его милость в разговоре то и дело такое скажет — ну точно сам магик.

— Он тоже мог от супруга набраться.

— Мог, — согласился бывший наёмник. — Только из книжек-то оно верней, разве нет?

— Верней, — признал парень. — А ты не говорил, что служил охранником у гнома.

— Да мне про него лишний раз лучше вовсе не вспоминать, — хмыкнул Ржавый. — Не знаю, что у него за дела были с остроухими, и знать не желаю, только как бы бородачи и меня за компанию не прихлопнули. Я ж потому и подался в солдаты, что солдаты — они все на одну морду, мать родная не отличит, где который. Думал, послужу годика три, коротышки и про Дромара-то покойного забудут, не то что про его псину цепную, да кто ж знал, что этот ворюга так животом слаб окажется — сдохнет с червивой солонины, что для нас закупил? Так и не вышло у меня спрятаться.

— Да у тебя нигде не выйдет, — улыбнулся Аир и легко пробежался кончиками пальцев по медной щетине приятеля: время от времени тот соскабливал начинающую отрастать бороду ножом, но не каждый же день такой ерундой заниматься. — А ворюга — это интендант?

— Он самый, чтоб ему в следующий раз портовой шлюхой родиться. Мы его заставили самого солонину жрать, для нас купленную, а он возьми да сдохни. А какая-то сволочь нашептала господину дознавателю, что это я всех подбивал да громче всех орал, что за такие дела вовсе повесить бы надо.

— Ну, так в самом деле надо, — возмущённо ответил Аир. — А если бы вся ваша сотня отравилась?

— Так мы ж не из купеческих сынков, нас бабы новых нарожают, — зло сказал Ржавый.

Говорили они вполголоса, но последние слова как-то попали во вдруг возникший перерыв в общем равномерном гудении, и услышали их все в доме.

— Вот уж правда, — с горьким смешком отозвалась Дара. — Нарожаем. Новых, да.

— От господина барона, — ехидно поддела её неудачливая соперница.

— Его милости ублюдки без надобности, — отмахнулась красавица.

— Да много благородные думают о своих ублюдках, — возразил ей кто-то из мужиков.

— Да уж побольше твоего, — фыркнула она.

Галдёж начался по новой: женская половина обвиняла мужскую сначала в небрежении отцовскими обязанностями, потом — просто во всех грехах подряд, мужчины сперва оправдывались, потом огрызались, а там и сами перешли в наступление. Аир зевнул, положил голову на плечо Ржавому и сказал:

— Если я когда-нибудь и женюсь, то только на глухонемой. Чтобы и на меня не злилась, если ляпну не то, и сама молчала.

— Мальчишка — маг, ты заметил?

К немалому удивлению Бертрана, Сентуивиру захотелось взглянуть, как там их новые подданные. Солнце только-только двинулось из зенита вниз, к западу, на открытом месте над рекой было по-настоящему тепло, работники вовсе остались в одних рубахах. Стучали топоры, взвизгивали пилы, влажно чавкала земля под лопатами: поселенцы вкапывали столбы для ограды, наметив её с трёх сторон — с четвёртой был речной обрыв. Завидев его милость с супругом, народ торопливо закланялся, но работу не бросил, боясь упустить погоду. Дракон милостиво покивал на поклоны, оглядел с седла обжитый понемногу берег, зацепился взглядом за чернявого парнишку, который посреди общей деловой суеты одиноко сидел на поваленном дереве, слишком старом, корявом и трухлявом, чтобы использовать его для строительства или даже для ограды. Парнишка листал пухлую потрёпанную тетрадь и даже головы от неё не поднял, то ли не заметив всадников, то ли не придав значения их появлению.

— Я же не дракон, чтобы видеть магические способности, — возразил Бертран. В поселении они не задержались: Сентуивир бегло осмотрел, что уже сделано, и выслушал краткий отчёт супруга о том, что ещё его люди надеются успеть до ненастья и холодов, и они тронулись дальше — дракону скучно было в башне, и он в любую погоду выезжал верхом, в любимых его местах уже тропки пролегли за много лет.

— Скажи ему, что может приходить и брать книги по целительству.

— Ты же не хотел никого пускать в башню, — удивился Бертран.

— Во-первых, — лениво проговорил Сентуивир, — последнее, на что такой мальчик посмотрит — это розовый мрамор и самоцветные подвески в светильниках, в лучшем случае он заметит, что это красиво, не задумываясь над стоимостью. Во-вторых, слабенький, но несомненный мажонок-целитель остался почему-то без наставника… кстати, не знаешь, почему?

— Да с его наставником случилась какая-то мутная история, — хмурясь, сказал Бертран. — То ли не от того лечил княжеского сына, то ли не тем… Не знаю подробностей, но старика казнили, а парня Ржавый успел увести из-под носа стражников. Должен он был лекарю за что-то, вот тот и потребовал от него спасти хоть ученика. Так, по крайней мере, он говорил.

— Если не врал.

— Если, — согласился Бертран. — Но не похоже, по-моему. Ржавый — не подарок, конечно, но я бы его в Гнезде Грифона точно десятником назначил, а со временем, возможно, и ещё бы повысил. Наглец, конечно, каких поискать, зато умеет заставить других и слушать, и слушаться. И за спиной пакостить не станет по-тихому.