Снять проклятие (СИ) - Фигг Арабелла

— А по-настоящему чёрные драконы есть? — спросил Бертран, когда молчание не просто затянулось, а начало уже давить всерьёз.

— Я знаю только одного, — рассеянно ответил Сентуивир. — Моркелеб чёрен, как тьма в подземельях. Про него, правда, уже давно ничего не слышно, но я этому только рад. Если спит, пускай поспит ещё немного. Ещё этак века три или четыре.

— Я нашёл в библиотеке какой-то старый свиток без начала и конца…

— Ты поднимался в библиотеку? — перебил Сентуивир.

Бертран оскорблённо выпрямился и холодно осведомился:

— Мне на это нужно твоё разрешение? Ну, прости. Я думал, я твой супруг, а не…

— Да нет же! — с досадой рыкнул Сентуивир. — Ты смог подняться в библиотеку? А твоя рана?

— Да мне уже гораздо лучше, — возразил Бертран. — Я быстро поправляюсь.

— Очень, — буркнул Сентуивир. — Ладно, что за список?

— Просто имена, если это имена, и цвета. «Телтевир — гелиотроповый, Сентуивир — голубой с золотом на суставах, Астирит — бледно-жёлтый, Моркелеб — единственный чёрный, как ночь…»

— А, — сказал дракон равнодушно, — этот… Да, кто-то зачем-то переписывал всех известных в то время драконов. Кстати, Астирит не бледно-жёлтый, а бледно-жёлтая. Это она, а не он. Очень странная была особа. Я понимаю, раз в столетие-другое бросить клич, чтобы найти самца для следующей кладки — это слишком редко. Мы же для того и превращаемся в вас, двуногих, чтобы развлечься немного. Но Астирит вечно путала любовников с едой, прямо не драконица, а паучиха. Я говорил ей, что добром это не кончится, но она возражала, что отпускать тех, кто уже побывал в её пещере, глупо и недальновидно, обожглась уже разок: парень уволок на себе столько подарков, что внукам должно было хватить на безбедную жизнь, а он собрал целую толпу таких же идиотов и явился к ней, чтобы отнять остальное. Вот теперь, говорила Астирит, она и съедает любовников, чтобы уже точно никому ничего не разболтали. Я не понимал, зачем вообще таскать их к себе в пещеру, но ей нравилось заниматься любовью на золоте — два удовольствия разом, так она говорила. Ну, и нарвалась однажды…

— А ты?

— Что я? Я такие вещи не смешиваю и в свою пещеру никогда никого постороннего не пускал.

— Но людей ты… — Бертран чуть запнулся, но всё-таки закончил: — ел?

— Один раз, — Сентуивир склонил голову к плечу и насмешливо уставился на супруга невозможными ярко-синими глазами. — И понял, что больше никогда такую дрянь в рот не возьму: чуть не сдох от изжоги.

Он окинул смешавшегося супруга придирчивым взглядом и подумал, что тот быстро, просто нечеловечески быстро поправляется. По-драконьи быстро и надёжно, выгнав из тела яд, оставленный недоумками-лекарями в зашитой ране, сращивая рассечённые мышцы, затягивая рану новой кожей. Теперь, раз уж он не умер от действия драконьего семени, убить его станет гораздо труднее, и убивать надо будет сразу наверняка, чтобы не уполз и не отлежался после раны, смертельной даже с точки зрения орка или гнома — существ куда боле крепких, чем люди и тем более эльфы. Что ж, супруг, который станет здоровее и выносливее, состарится позже, а умрёт не в жалкие человеческие семьдесят, а хотя бы в гномьи сто двадцать, дракона вполне устраивал. От него, конечно, было много хлопот, зато с его появлением в башне стало не так скучно.

Он ещё даже не представлял, насколько.

========== Чем заняться супругу дракона ==========

Беженцев было десятка полтора или два — грязные, потрёпанные, измученные долгими переходами по бездорожью люди крестьянского, по большей части, вида, а с ними два совершенно явных дезертира. По крайней мере, для Бертрана их солдатское прошлое было несомненным. Такие обычно прибиваются к разбойничьим шайкам, он ещё дома на них насмотрелся досыта, участвуя вместе с братьями в облавах, а эти вот почему-то увязались за беженцами. Один под чересчур внимательным взглядом господина барона стушевался и потихоньку переместился за спину могучей тётки с исполинской котомкой за широкими, как не у всякого мужика, плечами. Второй, рыжий здоровяк с круглыми жёлтыми, настоящими кошачьими глазами, на пристальный взор его милости ответил с весёлой наглостью человека, которому терять нечего, зато и плакать не о чем.

Бертран усмехнулся. Он не дослушал мужичка, который путано объяснял, как они тут оказались, стараясь избегать таких неприятных слов, как «налоги», «подати», «оброк» и прочие обязанности земледельца по отношению к своему королю и к своему сеньору. Наречие жителей Краснолесья понять было несложно, кроме забавных окончаний да тягучего выговора, не сильно оно и разнилось с родным, а о значении совсем уж незнакомых слов легко было догадаться по смыслу остального сказанного. Да и слушать там, в общем, было нечего, и так всё было ясно: неудавшийся поход на соседей больно ударил по Краснолесью. Расходов было много, добычи оказалось мало, и чтобы вернуть потраченное на войну, король повысил налоги, а население, которому и до войны жилось небогато (почему оно, население, войну сперва и поддержало: пусть и соседям будет плохо, не только им одним), начало от такого счастья разбегаться кто куда. Не все, конечно — самые отчаянные… или отчаявшиеся. Словом, Бертран испытал даже лёгкое злорадство от того, что принимает на землях своего супруга крестьян, бежавших от недавнего противника.

Они обедали с Сентуивиром, когда им доложили о людях, стоящих возле рва, потому что мост, как всегда, был поднят даже в отсутствие видимого противника: лишившийся чешуи и крыльев, дракон страдал паранойей в достаточно тяжёлой форме.

— А, беглые, — равнодушно сказал супруг. — Гнать в шею… Хотя нет, подожди. — Слуга, дёрнувшийся было передать приказ повелителя стражникам, остановился и замер в истинно змеиной неподвижности (Бертран попривык уже к здешней прислуге, но всё равно она его немного пугала, честно говоря). — Берт, хочешь своих каких-никаких вассалов? Бери вон этих. Надоест — прогонишь, а пока хоть займёшь время чем-то полезным. Скучно ведь тебе, наверное? Ну, почитал там, на охоту съездил, а больше и заняться нечем. Так?

Бертран, чуть помедлив, кивнул. Ему не понравилось, как его супруг говорит об этом — словно предлагает завести кота или щенка, чтобы от скуки возиться с ним, раз уж проку от него, драконьего супруга, в башне нет никакого (ни на королевскую службу, ни просто в Зелёный Дол Сентуивир его не отпустил, заявив, что проклятие пока ещё не снято, стало быть, надо искать способы дальше, а в отсутствие Бертрана это затруднительно). Но нравится или не нравится, а люди уже стояли и ждали, соизволят ли хозяева здешних мест хотя бы сказать им: «Пошли вон».

И теперь он откровенно разглядывал беглецов, то и дело возвращаясь к рыжему, нахально ухмылявшемуся в ответ.

— Как зовут? — спросил его Бертран, не дослушав сбивчивую речь предводителя про детишек, которых нечем кормить, и про баб, на которых пахать придётся весной, раз лошадей отобрали, а как им, бабам, рожать-то после такого?

— Ржавый, ваша милость, — сверкая на диво крепкими зубами, ответил дезертир. — У нас титулов нету, прозвищами обходимся.

— Десятником был?

— Никак нет, ваша милость. — И пояснил всё с той же наглой ухмылочкой: — Язык у меня больно поганый, с таким жопы лизать несподручно.

— Грамотный?

Тот чуть помедлил с ответом, наверняка прикидывая, что выгоднее — скрыть это умение или сразу занять то место в деревенской иерархии, которое даёт умение разбирать и выводить закорючки на бумаге.

— Есть маленько, ваша милость, — сказал он после недолгих колебаний.

— Отлично, — сказал Бертран. — Перепишешь всех: имя, возраст, кто кому кем приходится.

Ржавый кивнул, не спросив ни про бумагу, ни про чем писать: то ли было чем, то ли не хотел начинать новую службу с пустяковых вроде бы, но всё-таки просьб.

— А вы, — Бертран опять перевёл взгляд на… старосту, что ли, — поищите место у реки, не ближе лиги от башни: мой супруг любит покой и уединение.