Снять проклятие (СИ) - Фигг Арабелла

— Если ты отнесёшь меня к Долгому Мысу, я поищу там целителя, — безнадёжно сказал он.

— Бесполезно, — сказала Морана, трогая пылающий лоб больного. — Или он сам справится, или умрёт, чем бы его ни поили. — Она перевела на сына пустой равнодушный взгляд и сказала буднично и оттого ещё более пугающе: — Молись Прародительнице Сущего, Вир, чтобы он выжил, потому что иначе мне придётся тебя убить. Я, видишь ли, дала слово. Не знаю, значит ли это хоть что-нибудь для тебя, но мне моя репутация, представь себе, дорога.

Он тоскливо кивнул. У Мораны были дети и кроме него, а с ним она возилась неприлично долго, даже когда он ещё был нормальным молодым драконом, без всяких проклятий: слабость, вполне простительная по отношению к последнему птенцу. Но там, где речь заходит о репутации, никаким слабостям места нет.

— Возможно, так будет даже лучше, — сказал он.

Она не спросила, что он имеет в виду, только посмотрела очень уж внимательно. Потом кивнула, встала, одёргивая платье — как всегда архаичное, но роскошное, словно имело какой-то смысл красоваться перед сыном и его слугами.

— Я вернусь дня через три, — сказала Морана. — Если он переживёт эти три дня, за дальнейшее можно уже будет не волноваться.

— Хорошо, — вяло отозвался Сентуивир и отвернулся к окну. Он никогда не провожал мать, чтобы не видеть, как она у него на глазах становится тем, кем ему уже не стать. Никогда не стать, — уточнил он про себя. Условие сумасшедшей старухи оказалось, как он и думал, пафосной чушью. Ни поцелуй прекрасного принца, ни более тесная близость с ним ничего не изменили в существующем порядке вещей. Последняя надежда благополучно издохла и была похоронена на том же кладбище, что и предыдущие: на «приличных» магов, на некромантов, на опасные и весьма дорогостоящие ритуалы… Но они хотя бы некоторое время давали силы жить дальше, к чему-то стремиться — а теперь что? Даже в спячку не впасть, как способны драконы в своём истинном облике, потому что этому хилому телу даже год без воды и пищи не продержаться, не то что век-другой. И год за годом тянуть унылую лямку серой, безрадостной жизни, в которой ты хлипкое бескрылое существо, не способное даже самостоятельно защитить свои владения? Да если матушка, спасая свою драгоценную репутацию, убьёт его, она ему благодеяние окажет, избавив от такой судьбы!

Он против воли проследил взглядом за мелькнувшим в окне крылатым силуэтом, пока тот не скрылся из виду, а окна на юго-восточную сторону выходили большие. Очень большие, давая ощущение света и простора: башня стояла на самом обрыве, скала с этой стороны отвесно уходила вниз на добрую сотню саженей, и штурмовать с юго-востока жилище Сентуивира мог только другой дракон. Самоубийца, рискнувший связаться со старой, могучей и очень злопамятной Мораной. Гномы, строившие башню, вставили в проёмы узорчатые рамы с пластинами кварца, бесцветными в центре, голубоватыми к краям и откровенно синими или дымчатыми по углам — цвет насыщался от центра к периферии, так что в итоге окна влетели Сентуивиру в кругленькую сумму, дороже ворот и подъёмного моста. Зато сквозь них и зимой, и летом можно было любоваться долиной внизу, а в ясную погоду даже башни Долгого Мыса можно было разглядеть в синей дымке на границе окоёма.

Сентуивир щёлкнул ногтем по безупречно-прозрачной голубой пластине и ухмыльнулся: интересно, если Бертран умрёт, а сам он будет убит, хватит ли у родственников его супруга наглости и самонадеянности, чтобы потребовать свою часть наследства? Сводного братца — паладина ордена Пути могут, к примеру, поддержать господа магистры… правда, семье в таком случае мало что перепадёт. Впрочем, вряд ли матушка поделится с кем-то хоть монеткой, а захватить собственность Мораны нелегко. Те, кто пытался это сделать, уже никому не расскажут о своих попытках. Впрочем, — он нахмурился, — если ещё какой-нибудь не в меру пронырливый маг попытается использовать тот же способ, что и с ним… Мать, конечно, очень стара и очень сильна, мало кто способен обратить её против её воли, но сама возможность…

Бертран застонал, Сентуивир неохотно оторвался от окна, подошёл к постели супруга и положил ладонь на его лоб. Обычно что люди, что эльфы казались дракону холодными. Иногда это дразнило и возбуждало, иногда вызывало отвращение. Бертран, метавшийся в бреду, по ощущениям напоминал Сентуивиру другого дракона в человеческом обличьи — вот только для человека это была почти верная смерть.

Сентуивир выловил из таза полотенце, чуть отжал его и протёр лицо, грудь и плечи супруга. Толку от этого не было ни малейшего, по мнению дракона, но помогало занять руки и вообще создать иллюзию, что за больным трогательно ухаживают.

— Ну что, мой супруг, — спросил Сентуивир Бертрана, — мне осталось три дня. А тебе?

Вопрос предсказуемо остался без ответа.

========== Немного о цветах ==========

Комментарий к Немного о цветах

Стихи автора

— Какая она красивая.

— И это рыцарь говорит о драконе?

Бертран удивлённо оглянулся на супруга, с неохотой оторвавшись от окна, даром что снаружи сеялся унылый мелкий дождь, и картина за окном была затянута мутной серой пеленой.

— А настоящий рыцарь должен звать орков трусами, гномов — слабаками, а эльфов — тупицами? Ну, тогда я не настоящий. Госпожа Морана очень красива, и я охотно это признаю. Мне показалось в первый раз, что она чёрная, а она такого глубокого синего цвета, как небо ясным поздним вечером, только вместо звёзд серебряный узор по спине и бокам…

— Да ты, я смотрю, поэт в душе, — усмехнулся Сентуивир.

Бертран вернул ему усмешку:

— Да я не только в душе могу. У меня довольно долгое время любовником был бард, он мне и объяснил основы стихосложения. Правда, учить меня на лютне он наотрез отказался, заявив, что ухо мне оттоптал даже не медведь, а стадо кентавров.

— Значит, вы с ним по полночи болтали о стихосложении? — Обе совместно проведённые ночи запомнились дракону именно тем, что супруг его, вместо того чтобы отвернуться и захрапеть, как полагается порядочному мужчине, был прямо-таки по-женски разговорчив. Он, понятно, не спрашивал: «А ты меня любишь?» — но совершенно точно был уверен, что время между супружеским долгом и сном надлежит проводить именно так — за лёгкой болтовнёй ни о чём.

— Не только, конечно. У человека… полуэльфа, который прошёл пешком от морского побережья до Злого хребта, есть что рассказать.

— Значит, ты пробовал писать стихи? — с любопытством спросил Сентуивир. — Понимаю, очень удобно — не надо тратиться на барда, чтобы сочинить послание своей пассии. Про закатное облако лёгких волос, про синие очи, пленившие душу, про губы, подобные розам цветущим, можно писать поэмы в лигу длиной, верно?

— То, что тебя не трогает, можно тянуть вообще бесконечно.

Бертран снова посмотрел на дождь в окне, перевёл взгляд на супруга. Когда он пришёл в себя, он первые два дня не мог даже голову поднять от слабости, его кормили с ложки, как младенца, и чтобы чем-то себя занять, он сложил про себя… ну, стихами, настоящими стихами это было вряд ли, но вот как-то само придумалось, он только придал форму.

Я не летаю по ночам,

И ты не смотришь за окно.

Там в небе пусто и темно,

И лишь луны горит свеча.

Ты можешь спать: луна в окне

Так одинока, так светла,

Но два драконовых крыла

Не унесут меня к луне.

Нет, не играет лунный свет

На чешуе моей брони,

И звезд холодные огни

Не мчатся мне навстречу, нет.

И грозы, громами ворча,

Свивая молнии в кнуты,

Меня не гонят с высоты…

Я не летаю по ночам.

Лицо Сентуивира закаменело, и Бертран тихо сказал:

— Прости, не надо было мне…

Тот только нервно дёрнул плечом, и Бертран понял, что лучше вообще помолчать. Так они и молчали, глядя, как бесконечный серый дождь падает и падает с низкого неба на давно уже безнадёжно промокшую землю.