Redrum 2015 - Валерий Тищенко

на неё — уши закладывало, а сердцебиение учащалось.

Она не отпускала. Вот что значит «приковывать взгляд».

Он пьян, и всё это — болезненный сон. Александр не запоминал сны. Может, ему тысячу раз снилось пшеничное поле? На самом деле Рахиль спит рядом. Они дома, а завтра предстоит загрузить вещи и броситься догонять её семью.

Почувствовав тошноту, Александр присел.

Жена прислушивалась. Он знал, что она слышит. Шелест — монотонный, дарующий надежду. При условии, что залогом станет кровь.

Откинувшись на спину, он обратил глаза к небу.

Россыпью ртутных капель там светилась плеяда Варды. Дитя без рук. Теперь это созвездие Александра. Если соединить звёзды по-другому, получится кролик.

Может, каждый, обреченный остаться здесь, должен увидеть что-то своё? Звёздный кролик расплывался во мгле. Капли стали штрихами.

Гибкая тень скрыла плеяду.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Фраза рождается на свет хорошей и дурной в одно и то же время. Тайна заключается в повороте, едва ощутимом».

Бабель И.Э.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Над Александром склонилась девочка.

Дитя, взращённое пшеничными колосьями, ветром и бесконечным зноем.

— Варда, — прошептал Александр. Малышка высохла, истончав, как стебель.

Какой-то жук заполз под рубашку, теребя кожу лапками. Но откуда? Из всего, что тут есть живого, только они с Рахилью и… Варда?

— Варда, — ответила тень.

Её рот походил на жирную кровавую кляксу. Глаза светились пурпуром. Александр увидел над собой что-то заострённое.

Нож?

Рахиль упёрлась коленями в грудь мужа, прижимая его к пшенице. Земля вздыбилась облачками пыли.

— Нет! — Он попытался сбросить жену.

Словно борец, она сдавила его бёдрами. Затрещали рёбра.

— Пожалуйста, — прошептал Александр, прежде чем что-то острое, кривое разорвало ему глаз, вспахав щёку до кости. Голова онемела. На колосья полился горячий, пузырящийся ручеёк.

«Моя кровь… И мой глаз…».

Рахиль медленно, словно сквозь желе, вздымала руку с чёрной, заостренной палкой. «Она заострила её зубами. Господи… Она сделала это зубами».

Время обрело скорость, и грубо заточенный кол пробил живот. Возле пупка, где за минуту до безумия, супруга щекотала травинкой.

Горло залило горько-соленой влагой. Александр закашлялся. Рахиль склонилась к уцелевшей стороне лица, зашептав на ухо.

— Тфы Фарда. Я фнала снафяла. Мафенькая сука фернулась. Отфечай, где мой муж? — Две пурпурных луны заполнили её зрачки. Из-за щепок в языке Рахиль не могла говорить внятно.

Александру было не до дефектов речи. В нём извергались вулканы боли. Плеяда Кролика стала нестерпимо яркой. Пальцы Рахили оплели орудие смерти.

— Не надо… Я — не она, — говорить стало невмоготу.

Зрение покидало уцелевший глаз. Глядя, как жена вдавливает кол, Александр окончательно понял: пришло время присоединиться к Варде.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ 4. Зной превратил человека в подобие часов. Воняющих тухлым мясом, солнечных часов с палкой в центре.

«Хочешь знать, сколько мы здесь, дорогая? Взгляни на мой живот…».

Ветерок причинял лицу боль. Однако это и в сравнение не шло с тем, что творилось ниже.

Александр соскрёб с глаза сукровицу. Зрение ещё оставалось.

То, что открылось взгляду, заставило похолодеть. Края раны превратились в синюшный бугор. Плоть потемнела и размягчилась. О процессах внутри лучше было не думать.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

«Проза занимает место в литературе только благодаря содержащейся в ней поэзии».

Акутагава Рюноскэ

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

При движении что-то лопнуло, выпустив образованный жарой газ. Александр закричал. Из-под кола выдавилось гнойное желе.

Перитонит…

Он видел такое на войне, когда в животе у сослуживца засел свинец. Александр не знал имени человека, зато помнил лицо — бледное, в холодном поту. Мимические мышцы жили сами по себе, вздрагивая от боли.

«У кого-то теперь половина лица. Что насчёт второй — она не в лучшей форме. Не ссорьтесь с жёнами, никогда… Да он и не ссорился, черт побери!».

Тогда рану, влажно проступавшую сквозь простыню, обкладывали льдом. Кажется, солдата спасли.

Но что делать, если в загноившемся животе торчит кусок палки?

То ли показалось, то ли на самом деле — в пшеничном шелесте прозвучало:

— Ничего.

Рахили не было.

«Проклятая пшеница взяла выкуп и выпустила паскуду! Однако не всё ли равно теперь?».

Александр поднялся на локтях — это стоило огненного сполоха в ране.

Жена стала точкой у горизонта. Воздух размазывал её по пшенице, словно каплю варенья на хлебном ломте. Сколько бы ни прошло времени, она всё ещё не выбралась.

«Поле не взяло меня. Тварь… И оставило тебя на потом!». Александр ощутил радость, но боль всё развеяла.

Тень от палки отсчитала несколько часов. Фигурка Рахили таяла и появлялась.

«Просто вытащить кол. Истечь кровью, чтобы уже всё».

Александр отдёргивал руки, не понимая, почему. Надежда, что его кто-то найдет? Или в последний раз испить чашу мести? Смотреть, как Рахиль бродит чёрт знает где и наслаждаться.

«Мы вместе, дорогая. До последнего».

Кольцо на пальце раскалилось. Плоть иссохла настолько, что снять его не стоило усилий. Золотой кружок улетел в пшеницу.

«Мы вместе, сука. Теперь нас венчает это чёртово поле».

Сознание растворилось в пурпурной боли, и Александр не увидел, как Рахиль возвращается с детскими панталончиками в руках.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ 5. — Рахиль-пшеница, Рахиль-пшеница!

Нынче хлебу уродиться! — В его сне хрусталём звенел голосок Варды.

Лицо жены трансформировалось. Губы вытянулись трубочкой, устремляясь к луне. Они напоминали красный бутон, внутри которого червём шевелился язык.

Губы и язык олицетворяли боль.

— Наш шанс. Не упусти наш шанс, — прошелестело дитя.

— Фарда, — прошептала Рахиль, и Александр очнулся, удивляясь, что ещё жив.

«Или в проклятом поле не умирают просто так? Оно хочет, чтобы ты ждал. Но чего?».

Содрав с глаза плёнку, он стал видеть. Рядом, как стервятник, прикорнула Рахиль. Она коснулась губ пальцем, призывая к молчанию.

«Сука всё ещё поджидает сестру».

— Ты счастлива? — За слова пришлось ответить болью. Внутри острие коснулось позвоночника.

Она склонилась. Гибкая, полная безумия. Руки, пахнувшие мочой и зёрнами, запечатали ему рот.

— Молфи. Он хядом, но я спафу нас! — Объяснений не последовало.

Александр уловил тонкий, выбивающийся из монотонного полевого шелеста, гул косы.

«Сезон жатвы. Время убирать посеянное».

Изо рта Рахили вылетел звук, напоминающий шорох колосьев. В этом присутствовала какая-то шальная логика.

— Ты надеешься обмануть его? Обмануть Гузо, притворившись пшеницей?

— Шш! — То ли жена маскировалась,