К чему снится Император? - Вадим Шведов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Церемония была пышной. Сначала шествие в Успенский собор… Короновали сразу три митрополита: Петербургский Серафим, Киевский Евгений и Московский Филарет. После был торжественный обед в Грановитой палате. Мы кушали под балдахином на тронной площадке, на ступеньках к которой стояли с обнажёнными саблями родовитые дворяне. Потом был дарован ряд андреевских и иных лент, несколько дам были пожалованы статс-дамами, кого-то пожаловали деревнями, назначили новых фрейлин.
Мне при коронации разрешили участвовать на параде, и я промчался на коне перед эскадроном лейб-гвардии Гусарского полка. На опасения придворных о моей безопасности, папенька ответил: «Пусть он лучше подвергается опасности, которая вырабатывает в нём характер и с малолетства приучит его стать кем следует, благодаря собственным усилиям». Вообще, Николай стал считать, что именно благодаря его уму, наследник приобретает правильные черты характера. Здесь мне на руку сыграла уверенность Николая в своей непогрешимости и величии. Любое кажущееся странным моё поведение, никак невозможное соотнести с моим малолетним возрастом, — государь относил к своему умению воспитывать и учить Сашу. Дескать, конечно, Александр так поступил, — вы понимаете кто его отец, — это ведь он сам, великий человек, по сути, уделяет мне столько времени, вот и результат таков.
По ходу этих праздников Николаю приходилось решать и государственные дела. 16 июля персидские войска, спровоцированные английскими агентами, вторглись на территорию Российской империи в районе Карабаха. Командующим русской армией в Закавказье был назначен Иван Фёдорович Паскевич. Так начался Восточный вопрос, ставший впоследствии центральным для государя.
Чтобы я не мешался лишний раз, отец отправил меня вместе с другими ребятами на дачу за Калужской заставой — в Нескучное, которую он купил недавно у графини Анны Орловой для своей супруги. Дачу Николай подхалимно назвал в честь императрицы — Александрией. Там мы страдали ерундой, играли в мяч, стреляли из рогаток. Ребята были шокированы тем, как я из рогатки подстрелил зайца. Признаться, удивлён был и я сам, никак не ожидавший подобного. Кто на охоту ходит, тот знает, что зайцы на самом деле здоровые, они ударом своих задних лап могут и покалечить, а носятся так вообще быстро. Какого чёрта я попал из рогатки, а главное «застрелил» зайца — для меня загадка. Может это был заяц-самоубийца или заяц-сердечник? В любом случае прости меня заяц, — не со зла.
Осы кружились над земляничным вареньем, которое ужасно любили великие княжны. Девчонки бесились из-за этого, а мы с парнями налегали на мясо — никак всё не хватало энергии для сумасбродства. Запах роз, свежесть реки — это намертво врезалось в память. Маменька же отдавала последние распоряжения перед отъездом в город…
Начались бесконечные балы, а в праздничные дни для народа были устроены гулянья на Девичьем поле. Были расставлены столы с угощениями, стояли огромные чаны пива. Для знати был устроен особый павильон. Когда высочайшие гости прибыли, был поднят флаг, что можно приступать, — народ рванул к столам. Мигом все съели и выпили — людей было более 100 тысяч человек. Как только уехала знать, народ кинулся и в царский павильон. В результате давки погибло несколько человек. Это никто не принял даже за небольшую неприятность, подумаешь, пара-тройка мужиков погибла. Постоянно такое. Вечером состоялся грандиозный фейерверк.
После целого месяца торжеств, императорская чета со свитой покидали вторую столицу. Москва вновь становилась провинциальным городом…
Обстановка, в которой я рос, отличалась заметной простотой. Это я понял, когда познакомился с семьями своих товарищей. Никакой пышности и придворного этикета.
По утрам с ребятами ходил всегда здороваться с государем. Однажды тот меня спросил, знал ли я урок накануне. Услышав: «Не знал», — Николай Павлович нахмурился. — Не знал! — презрительно повторил царь и не поцеловал меня. Суровый у меня папенька, на бедного ребёнка жёстко давит. Да, изредка я не учил уроки, — всякую там хрень типа устаревшего для меня естествознания или непонятного Закона Божьего попробуй изучай и на полном серьёзе эту чушь потом пересказывай. Но Николаю I же такого не скажешь, приходится терпеть.
Простота моей обстановки иллюстрировалась, в частности, следующим примером. В ответ на просьбу французского посла маршала Мармона о позволении представиться наследнику, Николай I сказал: «Вы значит, хотите вскружить ему голову. Я тронут Вашим желанием, Вы встретитесь с моими детьми, но церемониальное представление было бы непристойностью. Я хочу воспитать в моём сыне человека, прежде чем сделать из него государя».
Надо сказать, что воспитывал меня не только сам папенька, но и сама придворная жизнь. В семь лет я был назначен шефом лейб-гвардии Павловского полка и канцлером Александровского университета в Финляндии, в восемь — произведён подпоручики, в девять — назначен атаманом всех казачьих войск и шефом донского атаманского полка. Какой невероятный карьерный взлёт! И сразу ведь новая красивая форма, — хоть прыгай от радости до потолка! Но всё же никакой реальной власти по факту мне, конечно, не давали. Бумажный начальник! Но смысл подобных действий всё же я осознавал. Каждое очередное назначение должно было меня постепенно готовить к участию в государственной жизни. В первом моём рескрипте, обращённому к атаману Уральского казачьего войска, я написал, что в детском возрасте, разумеется, не имею никакого права на отличие, пожалованное мне августейшим родителем единственно в ознаменование особого благоволения Его Величества ко всему казачьему сословию, но что я постараюсь показать себя достойным высокого звания атамана, когда настанет тому время, в надежде, что храбрые казаки помогут заслужить одобрение государя и России. Про себя я чётко осознавал, — казаки в будущих планах у меня значатся. Это сейчас я «бумажный» генерал, но позже воспользуюсь властью по факту.
Николай в это же время пытался понять характер сына. Учёба наследника шла довольно успешно, хотя для воспитателей наследник был до сих пор непонятен. — Я получил бедное образование, — рассказывал Ушакову государь. — Нас учили только креститься в известное время обедни да говорить наизусть молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе. В учёбе я видел одно принуждение и учился без охоты. Меня часто, и я думаю, не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко мой учитель-граф Ламсдорф меня наказывал тростником весьма больно среди самих уроков. Для сына пытаюсь сделать иначе и всё равно ничего толком не понимаю. Загадка он для меня. — Не только для вас, Ваше Величество. Александр для всех загадка. Общается со взрослыми на равных,
