Старый дом - Михаил Климов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне нравится… – сказала дочь.
– Мне тоже… – согласился «зять». – А что еще?
– А еще, когда до него дойдет и он начнет челюсть на пол ронять, – Прохоров поскреб свою щеку, – нужно сделать что-то экстраординарное, неожиданное, чтобы он на мое поведение реагировал, а не на новости…
– Например? – спросила дочь.
– Ну не знаю, – Слава пожал плечами, – на колени упасть… Или закричать петухом… Или достать из кармана какую-нибудь свистульку и подуть…
11
Заснул в эту ночь наш герой поздно.
Еще долго сидели, обсуждали разные проблемы, решали, кто и чем будет заниматься. Прохорова приковали дома – «сосед» мог объявиться в любую минуту, а значит, наш герой всегда должен быть на месте и наготове. Представить себе, что будет делать оставленный на произвол судьбы человек начала двадцатого века в начале двадцать первого – никто даже не пытался пробовать.
– Да он просто не поймет, – горячился Володя (будущий тесть первый раз видел, как горячился «зять»), – куда он попал. В тот момент, когда его собьет машина или забьют менты в «обезьяннике», он так и не будет соображать, где он и как тут оказался. А главное – за что, потому что, скорее всего, решит, что он в аду. Это мы сегодня привычные ко всяким чудесам, а в то время фантастики почти не было и сама идея путешествия во времени практически не рассматривалась…
– А «Янки при дворе короля Артура»? – возразил Слава.
– Но это же путешествие назад, в прошлое… – возразил «зять», – А кроме того, кто в России в то время прочел роман малоизвестного американца?
– А «Машина времени» Уэллса? – вступила Марина. – Там вроде бы все в порядке – путешествие в будущее?
– Смотри вторую половину ответа на предыдущий вопрос, с той только разницей, что американца надо поменять на англичанина. В общем, пока не будет кино самым массовым из искусств, а в нем чего-то подобного про будущее, для среднего человека сама идея останется непонятной… Или мы считаем, что тут живет Федоров с Циолковским?
В общем, решили, что Слава никуда до встречи с «соседом» из дома не выходит, а всем необходимым его будут снабжать дочь с «зятем».
Потом перешли к техническим вопросам.
Почти все они упирались в дату, в то, что непонятно было, какой год там, с той стороны. Деньги, костюм, сборники поэзии (Володя идею с «Царским селом» и подобными дорогими и тяжелыми изданиями так же отверг) – все упиралось в знание года.
Идея с газетой всем понравилась. «Зять» тут же сказал, что их в это время было легко купить на вокзале (ближайший Киевский, а до него километра три по незнакомому городу с большими шансами заинтересовать полицию), а Маринка вспомнила мальчишек на улицах, выкрикивающих разные новости. Ясно, как Божий день, что они продавали газеты.
В общем, решили так: Прохоров устраивает наблюдательный пункт у окна, ловит любые знаки, которые помогут определить, который год. Дочь занимается костюмом, чтобы он мог хоть как-то соответствовать и выйти купить газету.
А после, когда дата будет установлена, вступает в дело Володя. У него, оказывается, было достаточно материала, чтобы почти на каждый день десятых годов знать, какой поэт и писатель где находился, что делал и в какой компании.
– А ты почему такую роскошную хронологию не публикуешь? – изумленно спросил Слава.
Ему в голову не могло прийти, что кто-то поднял и так подробно проработал подобную массу материала.
– А кому она нужна, – беззаботно махнул рукой Володя, – кроме нескольких историков литературы, а они про мои данные и так знают и, если что-то ищут, просто пишут мне…
Кроме того, «зять» взял на себя еще распечатать нужные данные из «Всей Москвы» за узнанный год. Оказывается, у него они (толстые книги по девятьсот страниц!) почти все были отсканированы.
– Все я не нашел, но не думаю, что двенадцатый год так уж сильно отличался от тринадцатого, так что посмотрим за близкий к найденному году, и все…
Еще он поставил вопрос о деньгах. Да, боны за николаевское время не стоили в начале двадцать первого века почти ничего, и их было много. Но Володя справедливо заметил, что как только они начнут скупать их, цены могут резко взлететь, а сами боны исчезнуть из обращения. Нумизматы – народ ушлый, сразу почувствуют, что здесь что-то не так, и затаятся.
А сделать это незаметно – почти невозможно.
– Конечно, – сказал он, – легко представить себе, что в нумизматическую лавочку приходит человек и просит полную коллекцию бон за это время. Можно даже две: одну на подарок сыну, другую – ему же для обмена с приятелями. Но в Москве мест, где можно купить такой набор – пять, от силы десять. Можно еще запустить человека, который купит по две-три дорогие бумажки – «катеньки» там или «петры»…
– Что такое «петры»? – тут же спросила дочь.
– Пятисотрублевые банкноты, – объяснил Володя. – Но уже второй подобный визит в лавочку вызовет настороженность, а на третий ребята просто изымут все такие боны из продажи, пока не выяснят, что происходит.
– И что делать? – поинтересовалась опять Маринка.
– Ну, во-первых, – прикинул Слава, – можно проехаться по Подмосковью. Я в Сергиевом Посаде видел пачку таких бон и в Звенигороде тоже. А во-вторых… – он даже засмеялся, настолько ему понравилась идея, – можно объявить, что какой-то новый русский решил оклеить себе кабинет «петеньками» и «катеньками». Конечно, цены тоже поднимутся, но не сильно, потому что тут понятно зачем, зато скупить их можно будет все, какие есть в наличии на рынке…
– Годится… – резюмировал Володя и что-то напечатал в компьютере.
– Ты что там отмечаешь? – поинтересовался хозяин дома.
– Записываю вопросы, которые надо решить, а если решение находится – ставлю галочку…
Слава подошел и заглянул через плечо. Список был грамотный, и он даже загордился немного – ничего нового умный «зять» не придумал.
Конечно, он не стал рассказывать детям о своих размышлениях по поводу спасения человечества. Боялся показаться смешным, кроме того тут слишком много надо додумать и «зять», скорее всего, в этом деле ему не помощник. Вряд ли у Володи, в его хронологии литературной нашлось место для политических деятелей и он не сможет сказать, где был Милюков в тот или иной момент.
Придется искать самому…
Правда, «зять» поразил нашего героя, когда уже перед самым уходом сказал потягиваясь:
– А жаль, что нельзя найти какого-нибудь террориста из того времени, – он грустно усмехнулся, – и отправить сюда, чтобы он тут с нашими властями порядок навел. Их ведь в то время хлебом не корми, дай только убить какого-нибудь важного политика…
Значит, и об этом подумал. Так, правда, несколько своеобразно, нашему герою в голову не пришло такой поворот сюжета представить.
Слава закрыл дверь за гостями, сел на свое кресло у компа, пощелкал клавишами, посмотрел новости. Не то чтобы его очень интересовало, что произошло в стране, на это он уже давно перестал обращать внимание. Просто спать не хотелось, а работать – описывать библиотеку Гороха – в час ночи казалось какой-то дикой глупостью, чуть ли не святотатством.
Новости были все те же: автобус перевернулся, президент поехал туда-то и сказал то-то, американцы в очередной раз обосрались. А вот это смешно и страшно: Горох подарил музею своего родного города первое издание книги Гоголя «Ганц Кюхельгартен». Тот был редкостью неописуемой, Николай Васильевич сам, своей рукой уничтожил почти все экземпляры, и кто-то недавно спроворил на принтере подделку. Вполне приличную, на старой бумаге с обложкой. Она долго ходила по рукам, пока в нее не вляпался Горох. Потом узнал откуда-то, что ему вставили туфту, и сколько сегодня народу за это кормят рыб в Москве-реке, история умалчивает.
А фуфел, получается, был подарен музею. Типичный Горохов – из любой ситуации извлекать всю возможную выгоду.
Прохоров вдруг понял, что состояние лихорадочной активности, которое колбасило его последние несколько часов, отступило, что он с трудом различает буквы на мониторе. Тогда он выключил комп и отправился спать.
12
И снился ему странный сон. Точно как в ту пору, когда он начинал свою книжную деятельность, снилась ему большая комната со столами.
А на столах – книги.
Странность была не в этом, не в повторе сна через почти сорок лет, а в том, что Слава спал, видел сон и одновременно осознавал, что он спит и видит сон. И в этом сне он подумал, что за эти годы класс его как книжника явно возрос и столы стали полнее, а книги на них – дороже.
Конечно, он не помнил, что видел тогда, но вон там лежит, судя по надписи на тонком корешке, «Легенда о Петре Пахаре», скорее всего, лондонского издания 1561 года, и Слава был уверен, что внутри есть знаменитое «Кредо», напечатанное крайне малым тиражом и почти не встречающееся. Тогда, тридцать пять лет назад, он ничего не слышал об этой книге, да и сейчас знал только потому, что она как-то попалась ему и пришлось заниматься ее историей.