Старый дом - Михаил Климов

В самом деле: за окном, скорее все-таки дореволюционная Москва, чем тридцатые годы. Крой пальто, отличное состояние книжек и ни одной среди них послереволюционной, да и карета вместе с полным отсутствием автомобилей – все это наталкивало на мысль, что на дворе какие-то десятые годы, а отнюдь не тридцатые и даже не двадцатые.

А тогда все просто: уточнить – который точно год на дворе, выяснить, где в это время были Ленин, Сталин и Троцкий и кого-нибудь из них мочкануть.

Прохоров не был безоглядным сторонником большевистской версии теории о роли личности в истории. Он понимал, что движение времени – штука объективная и, если суждено было России влезть в февральско-октябрьское говно, то тут уже ничего не сделаешь. Но вот консистенция, вот количество, вот отравляющая сила этого продукта сильно зависели от исполнителей исторических ролей, и тут можно было как-то попробовать влиять.

Не так, конечно, как в знаменитом рассказе Брэдбери про раздавленную в палеолите бабочку, которая многое изменила в наше время. История все-таки вещь достаточно самостоятельная и упругая, чтобы так мощно реагировать на одно несчастное насекомое, но вот модифицировать персонажей, которые ее свершают – и перемен может быть много и разных.

Правда, неизвестно – к лучшему ли…

Плюсы: приятно жить, ощущая, что ты лично спас несколько десятков миллионов человек.

Минусы: а если на место Сталина придет другой – тот же Троцкий? Может, он вообще все население под расстрел поставит? И тогда, вернувшись из этой комнаты в свою, Слава мог увидеть просто развалины Москвы или услышать на улицах чужую речь – солдат, пришедших занять пустующие территории. То был такой гигантский минус, что плюс рядом с ним смотрелся забытой земляничкой на скошенном колхозном поле.

Да кроме того – это они сейчас известны – Троцкий с Лениным и Сталиным. А кто знает, вдруг там за ними стоит кто-то в тени, кто просто не смог проявить своих талантов, заслоненный более крупными фигурами?

Какой-нибудь Лацис или Дыбенко?

А отойди эта троица в сторону, может такое выползти, что Сталин покажется игривым котенком, а Ленин добродушным псом…

Что тогда?

Да и убивать Прохоров как-то не умел, не приходилось и не стремился никогда. Скорее наоборот, был он, то, что называется, мирным обывателем, даже дрался в своей жизни раза два и оба проиграл.

Можно, конечно, поискать исполнителя для такого действа – за тридцать пять лет работы знакомые завелись самые разные. Но вот представить себе, как он объясняет какому-нибудь «быку», что надо отправиться на сто лет назад и там завалить Ленина, удавалось с трудом. К тому же это вело к значительному расширению знающих о двери, а этого, по мнению Славы, надо было максимально избегать.

Тут, правда, было одно «но», которое всю историю зачеркивало быстро и легко – а что если вся троица в эмиграции, что, скорей всего, так и есть, если на дворе не 1905 или 1917. Все, шардык планам – не в Париж же ехать за ними с «быком» в соседнем, а то и в своем купе…

Хотя есть еще один способ изменить историю.

Без крови и киллеров…

Найти кого-нибудь поумней из того времен. Поумней и повесомей, какого-нибудь Милюкова, например. Прийти к нему, доказать, что Слава из будущего…

Как доказать?

Предъявить телефон.

Понятно, что позвонить он никому не сможет, но вот, скажем, снять фото или даже короткое кино – чем не доказательство. И то и другое в то время уже существовало, но на допотопном уровне, и моментальное воспроизведение, да еще цветное, вполне убедительно должно бы выглядеть. Он достал телефон и щелкнул камерой – на экране появилось изображение комнаты с окном в глубине.

Значит, работает…

А потом что?

А потом, если и когда тот поверит, что Прохоров из будущего, убедить его, что главная опасность не царизм, и даже не эсеры, а никому неизвестные Ленин и компания. Что воевать нужно с ними, а не с Александрой Федоровной и Николаем…

Может, поймет и поверит?

А поскольку был Милюков неглуп, вполне и придумать может, как с Лениным справиться и не пустить его во власть. Предупрежден, значит, вооружен, главное, знать, на каком участке сосредоточить усилия, а они тогда не имели представления, кто придет. Один только жандармский полковник Спиридович понимал, да кто его слушал?

Ну и тут прошлый аргумент ломал всю конструкцию, как ни хотелось Славе предотвратить хотя бы октябрь, но если Милюков на курорте где-нибудь на Лазурном берегу (как раз лето за окном), что тогда? Кого он еще знает из того времени – умного, влиятельного и не оголтелого?

То-то и оно…

Историю надо было учить по-настоящему…

Но подумать тут было над чем…

6

И третий вариант, казавшийся самым правильным, – практический. В той ситуации, которая сложилась, можно было очень неплохо заработать. Единственное условие – никто, кроме самого Прохорова (семья не считается, конечно) не должен был знать о двери.

Когда-то много лет назад, когда он начинал заниматься книгами, приснился ему сон: большая комната с кучей столов. И на каждом столе лежат книги, редкие и дорогие (ну в той степени, в которой он понимал тогда, что такое редкое и дорогое). И задача играющих, как он ее помнил, была выбрать десяток лучших, которые можно было взять с собой. И бедный, начинающий дилер Слава Прохоров проснулся в холодном поту, потому что полночи пытался совместить свои знания, размер и цену раритетов, и никак у него правильно не получалось.

Потом, он уже не помнил откуда, но откуда-то он узнал, что такие сны, или грезы наяву, или просто картинки посещали многих книжников и антикваров: товару отменного сколько угодно – бери не хочу, нужно только правильно выбрать.

Правда, все это несколько напоминало анекдот о том, как чеченец поймал золотую рыбку и она предлагает ему исполнить его желание.

– А что, какой желаний ты можешь?

– Любые… – отвечает рыбка. – Вот три дня назад вытащил меня один армянин и потребовал миллион долларов, так я ему и сделала…

– Адрес, адрес скажи тот армянина… – заорал чеченец.

И здесь в этих мечтах и грезах было вроде бы то же самое: почему все дилеры хотели книг или предметов вместо просто денег, которые они бы получили, продав эти предметы?

Но Слава хорошо знал, что кроме грошей тут был еще азарт: найти хорошую вещь, разобраться с ней (понять степень редкости, отличительные особенности данного экземпляра и т. д.), придумать клиента, которому она может быть нужна. И только потом вставить ему ее «по самые не балуйся», получая наслаждение не только и не столько от денег, а в гораздо большей степени от всего этого гарнира.

И сейчас Прохоров фактически оказался в такой комнате.

Антиквар ведь, как любой торговец, зарабатывает в двух случаях: либо он знает, где купить дешево, либо кому продать задорого. И не важно, что в первом случае квалификация зачастую подменяет такое знание дешевых источников, которых никогда не бывает много: опытный человек видит в книге или предмете что-то, чего не видит ее продавец – автограф, знание о том, что тираж был уничтожен, марку какого-то производителя, которая ничего не говорит лоху, но много – специалисту. Все равно – специалист, используя свои знания – покупает задешево, просто с годами и ростом класса такие ситуации заменяют везение: знание одерживает победу над случайностью.

Легко себе представить, что в этом, пока неизвестном Славе году, в ста метрах от его квартиры, ну может, в полукилометре, где-нибудь на Арбате, продается задешево многое из того, что сегодня, в начале двадцать первого века стоит немалые, а то и очень большие деньги.

Скажем, если его расчеты верны и на дворе что-нибудь типа двенадцатого, а лучше тринадцатого года, то «Супрематизм» Малевича он, конечно, не купит. Но что ему мешает, если все совпало, поискать и найти первую книгу Маяковского «Я», а это, по сегодняшнему дню – тысяч пятнадцать, а то и двадцать долларов.

Кроме того, если только поэзию считать, есть уже «Вечер» Ахматовой и «Путь конквистадоров» Гумилева. Может быть, уже вышел «Камень» Мандельштама, точно есть «Вечерний альбом» Цветаевой. Жаль, что «Близнец в тучах»» Пастернака и первая книга Набокова «Стихотворения» выйдут позже.

Но и того, что он навспоминал, уже было на сотню тысяч долларов и это при условии приличных экземпляров, а здесь они могли быть только отличные, временем не траченные, а значит, можно ввести коэффициент полтора.

И тут они должны были стоить три копейки. Как говорил Володя, средняя цена поэтической книги в это время колебалась вокруг рубля. Кроме того, по его же словам, а он знает, Слава никогда не встречал лучшего специалиста по поэзии Серебряного века, зачастую свои книги продавали сами сочинители прямо на дому.

Приходишь этак к Пастернаку домой и просишь продать «Близнеца», а заодно говоришь:

– Не могли бы вы мне еще и автограф написать?

– Почему же не мог бы? – удивляется Пастернак. – Пожалуйста… Как ваше имя-отчество?