Над «пугачевскими» страницами Пушкина - Реджинальд Васильевич Овчинников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это «испытание в грамоте» запомнилось и Шванвичу, оп показал на следствии, что однажды «призвал меня Пугачев к себе и говорил: «Я-де слышал, что ты умеешь говорить на иностранных языках». На то я сказал: «Умею, надёжа-государь». А он дал мне перо в руки и лист бумаги, приказывал написать внизу, указав место пальцом, по-швецки. Но как я не знал по-швецки, то написал по-немецки. А потом [он] говорил: «Напиши еще, какой ты знаешь язык?» То я написал ему и по-француски (писал же сии слова: «Ваше величество Петр Третий»). А Пугачев, взяв тот лист, и смотрел про себя, и сказал: «Мастер»{71}.
Листок с рукописными упражнениями Шванвича сохранился среди документов Оренбургской секретной комиссии{72}. Внизу листка рукой Шванвича написано по-немецки: «Ihre Majestete, Peter der Dritte»[17], и по-французски: «Votre Majeste, Pierre le Grande»[18]. Вверху листка, непосредственно над словами, написанными Шванвичем, рукой Пугачева начертаны те самые знаки, которые он выдавал за иностранную скоропись. Свой «текст» неграмотный Пугачев написал некоторое время спустя после упражнений Шванвича. Двойной автограф Пугачева и Шванвича был обнаружен вместе с двумя другими «автографами» Емельяна Ивановича в Бердской слободе, в доме казака Ситникова, где в ноябре 1773 — марте 1774 г. квартировал предводитель Крестьянской войны{73}.
Вскоре после того, как Шванвич был «проэкзаменован» Пугачевым в знании иностранной грамоты, он и составил «немецкий» указ к Рейнсдорпу. В показаниях на следствии Шванвич признался также и в том, что по просьбе Почиталина составил для него русскую азбуку, «потому что он худо грамоте знает», а для повытчиков Военной коллегии — французскую азбуку; кроме того, он переводил на русский язык перехваченную повстанцами французскую и немецкую корреспонденцию{74} и, в частности, письмо генерала П. М. Голицына к Рейнсдорпу.
В январе 1774 г. Пугачев произвел Шванвича в атаманы, назначив командиром полка пленных солдат. И хотя Пугачев и отзывался о Шванвиче, что тот «служил ему охотно, бывал на сражениях под Оренбургом»{75}, по в действительности он служил с неохотой, а по большей части уклонялся от службы и, сказавшись больным, большую часть времени укрывался в земляной бане, «лежал тамо день и ночь со свечкой месяца два слишком»{76}. Это показание Шванвича подтверждается свидетельствами лиц, знавших его по совместному невольному житью в Бердском лагере Пугачева. Поручик Лев Черкасов в рапорте Рейнсдорпу от 27 марта 1774 г. писал, что Шванвич, будучи в плену у пугачевцев, «хотя должность и нес есаульскую, а напоследок атаманскую, только всегда удалялся от нее, и по большей части имел себя больным, и лежал в земляной бане, где и никакова свету не было»{77}. А илецкий казак Леонтий Творогов показал на следствии, что, находясь в Бердской слободе, он «прихаживал к есаулу Швановичу (которой тогда был болен) и советовали с ним о побеге. Но Шванович сказывал, что я теперь еще не могу. А как выздоровеем, то и уйдем в Оренбург»{78}.
Побег в Оренбург Шванвич совершил 23 марта 1774 г., когда Пугачев, потерпевший накануне поражение в битве у Татищевой крепости, выводил свое войско из Бердской слободы, надеясь прорваться к Яицкому городку. В Оренбурге Шванвич явился в губернскую канцелярию к Рейнсдорпу, где дал показание о пребывании у Пугачева, был приведен к присяге, а потом отправлен в комендантскую канцелярию. 31 марта в Оренбург вступили войска генерала П. М. Голицына, в составе которых был и 2-й гренадерский полк. Шванвич явился к командиру полка полковнику В. В. Долгорукову, которым тотчас же был взят под арест. 17 мая Шванвич предстал перед следователями секретной комиссии. Он понимал, что его ставкой на жизнь может быть только откровенное признание и полное раскаяние. Шванвич не пытался скрыть своих деяний в стане Пугачева, его ответы в основном не расходятся со свидетельствами пленных вожаков восстания. Он откровенно признался, что истинной причиной его перехода на сторону Пугачева был страх за жизнь: «Служил у него из страху, боясь смерти, а уйти не посмел, ибо если бы меня поймали, то повесили»{79}.
Следователи разошлись во мнениях при выборе меры наказания Шванвичу. Склонен был к снисхождению чиновник секретной комиссии гвардии капитан-поручик С. И. Маврин, писавший о Шванвиче, что он «взят неволей [в плен к Пугачеву], явился сам, и притом не из числа мудрецов. Мнитца, что простить можно». На иной позиции стоял начальник секретной комиссии генерал-майор П< С. Потемкин, полагавший, что хотя Шванвич по характеру его «прост и шал» и служил Пугачеву по принуждению, но как офицер, изменивший присяге, он подлежит суровому осуждению{80}.
Но судьба Шванвича решалась в Москве, где в ноябре 1774 г. в Тайной экспедиции производилось следствие над Пугачевым и ближайшими его сподвижниками, а в конце декабря открылся судебный процесс. Сенат приговорил Шванвича к лишению чинов, дворянства и к пожизненной ссылке в Сибирь. 10 января 1775 г. на Болотной площади казнили пятерых осужденных во главе с Пугачевым, подвергли экзекуции и клеймению приговоренных к каторге, а над Шванвичем был произведен обряд гражданской казни. Сразу же после того он был отправлен под конвоем в Тобольск. Конвойный офицер вез сенатский указ к сибирскому губернатору Д. И. Чичерину, предписывающий ему назначить место ссылки Шванвичу, где бы тот содержался «с возможною осторожностию, дабы иногда не сделал утечки»{81}. 31 января Чичерин сообщил Сенату, что Шванвич отправлен в ссылку в Сургут, а одновременно просил указаний о кормовом довольствии ссыльного{82}. Стоящий на правом берегу Оби острог Сургут, затерянный среди глухой тайги и гиблых болот, в 800 верстах от Тобольска, был по каким-то причинам признан Сенатом непригодным местом для ссылки Шванвича, а потому и было решено сослать его подалее, в заполярную Мангазею[19], «в такой город, откуда уйти не может», что же касается пропитания ссыльного, то «никакой из казны выдачи производить не следует…, а дать ему свободу питаться своею работою», о чем и был послан 17 марта указ
