Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин

— Даже так?

— Да.

Ну, слава богу, подумал Никас. Хочет мне что-то поручить! Я как чувствовал. Удачный день. Удачный день!

— Передай ему, что я сейчас буду. Минут двадцать, это максимум.

— Хорошо.

Журналист опустил руку с телефоном и позволил себе выдохнуть.

Притаившийся за углом нищий внимательно наблюдал за странным светловолосым человеком. Он услышал, как снова зазвонил телефон и испуганно вжался в стену, когда мужчина издал отчаянный вопль. Бродяга съежился под его взглядом.

— И-и-ах, — его схватили за грудки.

— Ответь! — прохрипел светловолосый, глядя ему в глаза. — Ответь на звонок.

— Я же не знал шо ваш, не знал же! — слабо защищался бродяга.

— Ответь на звонок, получишь еще денег! Просто ответь и скажи мне, слышишь ли голос!

Светловолосый не шутил. Это можно было понять хотя бы потому, как звонко клацали его зубы. Бродяга покорно взял трубку и принял вызов грязным пальцем.

— Здрастье, — сказал он. — Алло-у. Алло, говорите. Алло-у?

— Ну? — спросил человек шепотом.

Маргинал с глубокомысленным видом поглядел вверх. Обмирая от нехорошего предчувствия, незнакомец сделал то же. В сером небе летали редкие вороны.

— Не слышно ничего, — сообщил испытатель. — Шипит. Не говорит никто.

Странный человек как-то сразу обмяк и отпустил его, отдав второй полтинник. Он закрыл уши ладонями и негромко сказал что-то вроде: настрой, главное настрой. И пошел обратно к машине.

— А телефончик-то, — окликнули его.

— Оставь себе, — мрачно ответил светловолосый.

И уехал.

Бродяга впал в искреннюю новогоднюю эйфорию.

Известно, что радость его была недолгой, но почему именно, история умалчивает. Возможно, это как-то связано с тем, что на его затвердевшую от грязи шапку села сиюминутно явившаяся бабочка.

Ее крылья стали крайне недружелюбной окраски.

* * *

Если бы издательство журнала «Экватор» описывал восточный поэт с халвой в бородке, могло бы получиться что-то вроде:

О, почтенное здание!

Пять раз ты наполнено достоинством и надежностью. Пять раз ты прекрасно, пять раз неповторимо. Пять раз я поднимусь по твоим стройным лестницам. Пять раз спущусь. Твои коридоры светлы и прекрасны ровно полоса восхода. Окна твои ясны и прямоугольны, как самые лучшие окна светлы и прямоугольны. А в туалетах всегда есть бумажные полотенца. Врата в твой желанный вестибюль, столь волнующий и жаркий, да распахнутся от удара ноги Никаса Аркаса.

Пожалуй, на этом поэт бы остановился, потому что вышеупомянутый человек выглядел недостаточно претенциозно для популярных эпитетов. Лучше всего его описал бы какой-нибудь мэтр остросюжетного триллера или ужасов.

Глаза Никаса светились болезненной манией, — написал бы он темной ночью, вдохновляясь странными звуками из собственного погреба. Рот скривился в странном смешении улыбки и отвращения. Виски увлажнил пот. Не обращая внимания на оклики людей, он двигался вперед, сжимая в руках…

Тут и мастер ужаса откинулся бы на спинку кресла, потому что топора у Никаса не было. Не было даже монтировки или остро заточенного карандаша. Только стаканчик с кофе. Никас, с влажными висками, сам уже не помнил, сколько кофе он выпил. Руки у него тряслись.

Возможно, с этого момента за повествование взялся бы автор, балующийся детективными историями, преимущественно второсортными.

Глотая горький отвратительно-бодрящий кофе, Аркас шел по коридорам издательства «Экватора». Черт, как же он не любил это место. Клерки-подлизы, бездари на насиженных местах, посредственность, отчаянно вцепившаяся в номенклатуру. Целующая табличку своего кабинета, пока никто не видит. Тьфу!

Кругом недоброжелательные рожи и подколки, от которых в мире каждую минуту умирает по комедианту. Остроумие в минус первой степени.

Никас надвинул шляпу на глаза.

— Эй, смотрите-ка, кто явился!

Знакомый голос. Когда рядом кто-то из начальства он обычно доносится с уровня задницы…

Ладно, это было бы уже слишком. В основном потому, что задирать Никаса никто не собирался. Даже Роман Белоголовцев был скорее неуклюжим товарищем, чем недоброжелателем. Он искренне считал, что своим циничным отношением помогает Никасу чувствовать себя конкурентоспособным коллегой, на которого обращают внимание.

Намерения у него были самые благородные.

— Ну как дела-заботы, Ник? — спросил он, загораживая дорогу. Он оценивающе посмотрел на сандалии Никаса, и продолжил: — Про зоопарки еще пишешь? Говорят, в Центральном родила кормовая мышь. Каков материалец, а? Ты бы не хлопал тут ушами, сгонял, осветил событие. Говорят еще, что мышат будут раздавать членам городской администрации! Я…

Роме пришлось ограничиться местоимением, потому что его схватили за горло и приперли к стене, как фанеру.

— Иди к черту со своими шуточками, — раздельно проговорил Никас, не реагируя на собирающихся вокруг людей и протестующий хрип Ромы. — Еще раз ты со мной заговоришь, козья морда, засуну в печатный станок. На роже у тебя будет передовица, на пятках — реклама.

Вокруг нарастал шум, кто-то пытался оттащить его, сыпались урезонивающие манифесты.

— Да ты чего, Аркас, он же по-доброму.

— Ник, ну успокойся, пожалуйста, ну Никас.

— Ой, он сейчас убьет его девочки. Мужики, ну сделайте что-нибудь!

— Да все нормально, видите, воспитательная беседа идет.

— (едва вполголоса) Ну да, а вдруг он окончательно…

— Замолчи ты!

— А с рукой-то у него что?

Никасу стало противно и стыдно. Он отпустил Рому и пошел дальше, скрипя зубами.

— Да все нормально, Ник, — прохрипел ему в спину Белоголовцев. — Я все понимаю. Стой!

Аркас остановился, потому что не сделать этого, было бы уже совсем непростительно. Нужно было извиниться и немедленно.

— Прости, — сказал он, глядя в сторону.

— Да ничего! — выдохнул тот, довольный как слон. — Ну и хватка у тебя до сих пор, брат! Я чего сказать-то хотел, мы тут с ребятами договорились пойти вечером в бар. У Андрея жена забеременела, он угощает! Они три года мучились, и теперь, вот, получилось. Ты давай, приходи. Серьезно, все за, хотят послушать истории…

Он осекся. И продолжил, осторожнее.

— Ну, какие расскажешь. Ты же все еще легенда.

Никас не знал, что на это ответить. Это было совсем уж неожиданно. Он и думать позабыл о всяких сходках и вечеринках. И об уважении.

— Не знаю, — сказал он. — Может быть.

— Ты подумай, — одобрительно сказал Рома. — Если что: в шесть на парковке.

— Я подумаю.

Никас ушел, чувствуя спиной взгляды. Отличная тема для шушуканья на весь день. Газета «Сплетня между делом». Срочно в номер: «Аркас начал бросаться на людей!».

В приемной было тихо. Мария сидела за своим столом, могуче ставя печати на документы. Это был секретарь. Ни в коем случае не секретарша. Другая школа. Никас не раз