С царского плеча - Дарья Калинина

Спать в Зубовке ложились рано, никаких гуляний или веселья по случаю окончания рабочей недели не предусматривалось. Телевизора, радио или Интернета тут не было вовсе. Телевизор имелся один на всю Зубовку и стоял он в доме отца Захария, который смотрел новости, а потом пересказывал другим жителям поселка те из них, которые считал наиболее полезными и поучительными. Конечно, можно было бы воспользоваться мобильным Интернетом, но связь все время прерывалась. И все друзья понимали: единственный для них выход скоротать вечер и дождаться следующего утра — это лечь спать.

Но прежде, чем они разошлись по своим комнатам, в дверь постучали, и спустя некоторое время в дом вошел один из назареев. Был он совсем молод, приветлив, но тверд в своем желании увести Лешку от его друзей.

— Алексей, мне поручено отвести тебя к месту твоего ночлега. С тобой останутся Виссарион и Иеремия.

— А разве ему нельзя остаться тут? — спросила Настя. — Пожалуйста! Мы даже ляжем в разных комнатах.

Но юноша и бровью не повел. Да еще и наставительно произнес, обращаясь к друзьям:

— Вам всем надлежит провести эту ночь безгрешно, в молитвах и размышлениях. Завтра вас всех ожидает церемония очищения, подготовьтесь к ней душевно. Так распорядился отец Захария, а его слово свято.

Лешка наклонился к невесте и шепнул ей на ухо:

— Лучше не спорить.

И Насте пришлось отступить. Она понимала: пока они находятся во владениях Лешкиного отца, играть им придется по его правилам. После ухода Лешки и его сопровождающего больше никто не нарушал покоя прибывших в Зубовку гостей. И им оставалось лишь пожелать друг другу спокойной ночи и разбрестись по своим кроватям, искренне надеясь, что завтрашний вечер пройдет у них хоть немного веселее.

Последнее, что запомнилось Кире, когда она выглянула в окно, было белое пламя в светильнике, который зажигали назареи в тот момент, когда хотели объявить всему поселку о том, что отец Захария уединился для молитвы. Происходила эта молитва всегда в одном и том же месте, в специально оборудованной для этих целей комнате. Именно там старец молился за судьбы всех жителей поселка вообще и за каждого из них в отдельности. А посему всем в поселке предписывалось в это время вести себя как можно тише и примерней, чтобы не отвлекать отца Захария от его важного дела.

Едва взошло солнце, за окном тут же раздались голоса. Замычала и заблеяла скотина, заголосили петухи, поселок оживал, пробуждался, готовый к новому дню.

Сам отец Захарий не соизволил почтить гостей своим визитом. Он все еще находился в комнате для уединения, о чем провозглашал горящий светильник. Волю отца Захария передал друзьям очередной назарей — румяный и круглощекий парень с веселыми глазами.

— Сегодня вам предстоит пройти обряд очищения, — важно сообщил он, глядя на Настю и остальных.

— Как? Разве нам тоже?

Вчерашний назарей тоже говорил о чем-то таком, но они устали, слушали невнимательно, поэтому толком и не поняли сути дела. Но сегодняшний назарей все подробно им объяснил:

— Отец Захария вчера перед тем, как уединиться для молитвы, сказал, что если вы хотите участвовать в свадебной церемонии, вам тоже надлежит очиститься. Для этого вам сегодня предстоит поститься и, уединившись, вспомнить и сокрушиться о ваших греховных поступках, мыслях или прочих деяниях, которых вам приходится стыдиться.

— Даже за мысли?

— Мысль — материальна. То, что мы думаем, остается с нами.

— Хорошо, мы уединимся и подумаем. Куда нам надлежит явиться для этого?

Оказалось, что размышлять и вспоминать о своих прегрешениях им было дозволено в любом месте, лишь бы там было тихо и спокойно.

— А вот церемония очищения начнется с ритуального омовения. Баню уже затопили. После обеда начнем.

Но пока им не был подан даже завтрак. И когда гости деликатно намекнули на это упущение, румяный назарей покачал головой:

— Сегодня вам не придется вкушать ничего кроме воды и хлеба.

С этими словами он вынул из-за пазухи краюху, завернутую в чистую тряпицу, и, положив ее на стол, сказал:

— Воды напьетесь у колодезя.

И вышел. Подойдя к тряпице, Кира ее развернула и с любопытством взглянула на приношение. Оказалось, что хлеб заранее порезан на куски, ровно по числу участников завтрака. Последняя половинка куска, очевидно, предназначалась Ваньке, который сначала даже не поверил в то, что это все, что ему предложено на завтрак.

— Как? Даже каши не будет? — искренне удивился мальчик. — И масла с сыром на бутерброд тоже нет?

— Кушай, сынок, что дают, — вздохнула Настя. — Твой новый дедушка с большими странностями, но мы должны уважать его обычаи и привычки. Ведь мы у него в гостях.

— Мне этот старик совсем не нравится, — заявил мальчик, надув губы. — И другие ребята говорят, что он злой. Представляешь, он сам лично порет по субботам тех, кто плохо вел себя на неделе. А сегодня как раз суббота, день очищения.

— Будем надеяться, что тебя он не тронет.

— Еще чего! — окончательно набычился Ванька. — Пусть только попробует меня пальцем тронуть! Я на него мигом жалобу в органы опеки напишу!

И видя, как разинули рты окружающие его взрослые, он подбоченился и произнес:

— А чего тут такого? У нас один мальчик так своего отца к порядку приучил. А то тот повадился его за каждую пару по заднице ремнем хлестать. Валерка терпел-терпел, а потом ему надоело, он к школьному психологу пошел и пожаловался ей на домашнее насилие. И следы на заднице от ремня показал. Психологичка тут же в органы опеки, те в полицию. Валерку едва в детский дом от родителей не забрали.

— И что? Думаешь, в детском доме твоему Валерке слаще бы пришлось? — нахмурилась Настя. — И кстати, уж не тот ли это Валерка, который второй год в первом классе сидит?

— Он.

— И ты с ним дружишь? — еще сильней нахмурилась Настя.

— Не дружу, но общаюсь. Он много знает. Видишь, как он своего батю к порядку приучил!

— Чтобы я больше про этого Валерку ничего не слышала! — окончательно вышла из себя Настя. — Этого еще не хватало, на родителей доносить. Павлик Морозов какой выискался. И если хочешь знать мое мнение, то правильно, что отец Валерку за двойки лупит. Значит, мало он его лупит, если Валерка до сих пор из первого во второй класс переползти не может!

— Ладно, мама, что ты так расшумелась, — ответил присмиревший отпрыск. — Не хочешь, не буду я с Валеркой дружить. Тем более что я теперь во втором классе, а он все еще в первом остается.

И с этими словами Ванька умчался на улицу, где уже прохаживались его новые приятели. У одного в руках было румяное яблоко, у другого в подоле рубашки лежало множество спелых желтых слив, а еще один держал в руках огромный кусок белой булки, обильно намазанной чем-то жирным и желтым. То ли творог со сливками, то ли домашний сыр, то ли что-то вроде этого. Все ребята наперебой принялись совать своему новому другу куски от своих угощений.

— Будем надеяться, что Ванька хотя бы у своих новых друзей перекусит, — со вздохом произнесла Настя.

Вскоре пришел Лешка, который лишь головой покачал, увидев кусок хлеба, который был оставлен для него. Но съел, не поморщился.

— Где ты спал?

— Мне постелили на сеновале. И двое назареев меня оберегали с двух сторон.

— Тебя даже не пустили в дом? — поразилась Настя. — Я была уверена, отец позовет тебя к себе.

— Ты не знаешь отца. Все, что приходит к нему из большого мира, считается им нечистым. И пока он лично не очистит пришедшее или пришедшего к нему, то никакого близкого общения не будет. Пустить кого-то из нас в свой дом, значит, подвергнуть обитающих в нем людей соблазну и угрозе столкнуться с нечистотой чужаков.

— Знаешь, встречала я чистюль, но таких, как твой папочка — никогда, — покачала головой Леся.

— Он вообще здоров психически? Врачи его освидетельствовали когда-нибудь?

— Отец сам по образованию врач.

— Это еще ничего не скажет. Кормить гостей, приехавшего сына и его беременную жену одним хлебом и водой, когда у самого закрома ломятся — это как? Это нормально?

— Это делается для нашего же блага.

— Какое благо может быть в том, что на завтрак нам дали сухую краюху хлеба и посоветовали попить водички из колодца?

Допустим, тут Кира слегка преувеличила. Хлеб был совсем свежий и даже теплый. И было видно, что испекший его человек готовил с большой любовью и старанием. Но все равно, один хлеб — это очень и очень мало для такой большой и оголодавшей компании.

— Церемония очищения начинается с поста. Он может длиться и день, и несколько дней, и даже несколько месяцев, в зависимости от тяжести наложенного послушания. Нам придется поститься до вечера.

— Суровый у тебя отец.

— Это еще что. Это, я считаю, еще очень хорошо все прошло. И отец был с нами всеми милостив и приветлив.