Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин» - Василий Сретенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полемичное звучание выражения «презренная проза», очень хорошо почувствовал (и объяснил) Е.Г. Эткинд: «Поверив Пушкину, что первые строки приведенного отрывка из "Графа Нулина" (1825) – обыкновенная "презренная проза", мы жестоко ошибемся. Это проза, однако не обыкновенная; главное ее свойство в следующем: ей любо красоваться тем, что она проза. Слова, входящие в эти фразы, и фразы, заключенные в эти строки, значат далеко не только то, что им свойственно значить в ином, нестиховом окружении» (Эткинд, 279).
…да вой волков… – это не метафора, а черта быта того времени. Вот фрагмент из письма отца Пушкина – Сергея Львовича – от 29 августа 1829 г., отправленного из ближайшей к Михайловскому усадьбы – Тригорского: «Еду в Михайловское. Волки и бешеные собаки сделали мои каждодневные путешествия лишь немногим менее приятными, но вот лошадь моя, видимо, слышала о них кое-какие толки, ибо последние дни стала боле пуглива» (Письма…, 58).
…не зная нег – в данном случае – не зная отдыха, поскольку нега определяется Далем как «состояние полного довольства» (Даль, II, 561). А вообще же нега, неги – распространенный литературный штамп той эпохи, используемый для обозначения всего, что связано с разнообразными удовольствиями, развлечениями, а также отдыхом и ленью. Вот несколько примеров, выбранных почти наугад: Г.Р. Державин:
«В вертепе мраморном, прохладномВ котором льется водоскат,На ложе роз благоуханном,Средь лени, неги и отрад,Любовью распаленный страстной,С младой, веселою, прекраснойИ нежной нимфой ты сидишь»…
(«К первому соседу». 1780)К.Н. Батюшков:
«О Вяземский! ЦветамиДрузей своих венчай,Дар Вакха перед нами:Вот кубок – наливай!…В час неги и прохладыНа ужинах твоихТы любишь томны взглядыПрелестниц записных».
(«Мои пенаты». 1811–1812)П.А. Вяземский:
«Прости, халат! Товарищ неги праздной,Досугов друг, свидетель тайных дум!»
(«Прощанье с халатом». 1817)И.И. Козлов:
«Так мы слыхали, что пороюСлучайно птичка залетит(…)И пенья нежностью простоюУгрюмый бор развеселит,Минутной негой подарит!»
(«К другу В. А. Жуковскому». 1822)А.А. Дельвиг:
«И я утром золотымМолвлю персям молодым:Пух лебяжий, негой страстнойНе дыши по старине —Уж не быть счастливым мне».
(«Песня». 1824)В 1825 году Е.А. Баратынский в наброске, предназначенном для поэмы «Бал», писал:
«Кружатся дамы молодые,Пылают негой взоры их».
А еще раньше, в 1821 году, в послании к Коншину он использовал понятие нега именно для описания деревенской жизни:
«Нельзя ль найти подруги нежной,С кем можно в счастливой глушиПредаться неге безмятежнойИ чистым радостям души».
Что же касается стихов самого А.С. Пушкина, то в них нега встречается так часто, что может претендовать на исследование, специально ей посвященное. Однако данный случай – особый. В нем можно увидеть элементы литературной игры, включающей самопародию, отсылку к любовной лирике и гражданской поэзии коллег по цеху. Дело в том, что помимо любования негой (что характерно для любовной лирики и дружеских посланий), существовала и еще одна традиция, противопоставляющая негу и труд (часто – ратный), негу и подвиг. Так, в сатирических стихах Державина «Вельможа» нега становится символом забвения долга:
«Проснися, сибарит! – Ты спишь,Иль только в сладкой неге дремлешь,Несчастных голосу не внемлешь…» (1794)
Столь же отрицательно трактуется нега у Н.М. Карамзина в «Военной песне»:
«В чьих жилах льется кровь героев,Кто сердцем муж, кто духом росс —Тот презри негу, роскошь, праздность,Забавы, радость слабых душ!
Туда, где знамя брани веет,Туда, где гром войны гремит,Где воздух стонет, солнце меркнет,Земля дымится и дрожит;(…)Туда спеши, о сын России!Разить бесчисленных врагов!» (1788)
Специфически отрицательный оттенок – как бездельное, бесполезное удовольствие, противопоставленное долгу гражданина, приобретает нега в поэзии Рылеева. В стихотворении 1824 года «Я ль буду в роковое время…» есть строки, обращенные к дворянству:
«Они раскаются, когда народ, восстав,Застанет их в объятьях праздной негиИ, в бурном мятеже ища свободных прав,В них не найдет ни Брута, ни Риеги».
Точно так же и В. К. Кюхельбекер в стихотворении «К Ахатесу» призывал:
«Мы презрим и негу, и роскошь, и лень.Настанет для нас тот торжественный день,Когда за отчизну наш мечВпервые возблещет средь радостных сеч!» (1821)
Пародийное (по отношению к Карамзину, Рылееву и Кюхельбекеру) противопоставление охоты негам предлагает читателю рассматривать это занятие как нечто героическое или (на крайний случай) полезное.
В отъезжем поле… – см. комментарий к предыдущей главке.
…он гарцует, – по словарю Даля грацовать – значит «наездничать, выезжать на коне для схваток, показывать ловкость, молодечество на коне» (Даль, I, 345).
Везде находит свой ночлег – аллюзия на строки из баллады В.А. Жуковского «Вадим»:
«В осенний хлад и летний знойОн с верным псом на ловле;Ему постелей – мох лесной,А свод небесный – кровлей». (1817)
Опустошительный набег – строка, видимо, взята из произведения П.А. Вяземского «Станция». Эта «глава из путешествия в стихах» была написана в 1825 году, а опубликована в 1829. У Вяземского этот стих звучит следующим образом:
«Свободна русская ездаВ двух только случаях: когдаНаш Мак-Адам или Мак-Ева —Зима свершит, треща от гнева,Опустошительный набег,Путь окует чугуном льдистым…»
Использованная Пушкиным строка выглядит одновременно и как литературная игра (привет Вяземскому), и как развитие темы, поскольку большая часть «Станции» посвящена плохим дорогам, а именно они и привели графа Нулина в дом Натальи Павловны. При этом, соединив строчку Вяземского с охотой (а понятие набег у нас ассоциируется, прежде всего, с татарскими набегами), Пушкин как бы «закольцовывает» ироническое описание, начатое темой неги.
Глава 3
(Граф Нулин)
(текст)А что же делает супругаОдна в отсутствие супруга?Занятий мало ль есть у ней?Грибы солить, кормить гусей,Заказывать обед и ужин,В анбар и в погреб заглянуть.Хозяйки глаз повсюду нужен:Он вмиг заметит что-нибудь.
(комментарий)Практически всю эту небольшую главку занимает перечисление хозяйственных занятий, которым в усадьбе отводилась первая половина дня: с утра (а у многих оно начиналось в 4–5 часов) и до обеда. В семьях помещиков сохранялось характерное и для крестьян деление работ на полевые и домашние. По свидетельству мемуариста, «жена заведовала скотным и птичьим дворами, ткачихами и кружевницами, а муж занимался в полеводстве» (Кичеев, 125). С.Н. Глинке запомнилось, что летом и осенью под руководством его матери в доме варили сыры и варенья, ставили мед, а также пекли необыкновенные коврижки, отсылаемые знакомым в Петербург (Глинка 1866, 234).
Женское рукоделье – шитье, вышивание, вязание – работой в полном смысле этого слова не считалось, а было одной из форм проведения досуга, главным образом осенью и зимой, когда вечера становились длинны, а соседи приезжали нечасто. Зато нередки были семьи, где женщины принимали на себя все заботы по хозяйству, потихоньку вытесняя мужей из этой сферы. Так, генерал Мертваго, которому надоели семейные споры, записал в своих мемуарах: «Чтобы отстраниться от участия в действиях, мне противных, и исподволь умерять стремление без ссор, не стал я мешаться в дела хозяйства и определился в охотники садоводства, и принялся работать в саду своими руками» (Мертваго, 312).
В семействе графа Чернышова глава семьи занимался только своим конным заводом, графиня же назначала все работы: домашние и полевые, проверяла отчеты в конторе, занималась строительством, заводом, фабриками, садом, да еще лечила больных в собственном «лазарете» (Жиркевич, 576). Не только рядовые помещицы, но и многие аристократки совмещали рафинированную светскую жизнь в столице с ведением хозяйства в деревне. Княгиня Д. А. Трубецкая называла это «заниматься своей экономией» (Шереметьев, 5). П. А. Вяземский, описывая старое московское семейство князей Оболенских, отмечал: «В семействе и хозяйстве княгиня была князь и домоправитель, но без малейшего притязания на это владычество. Оно сложилось само собою к общей выгоде, к общему удовольствию, с естественного и невыраженного соглашения» (Вяземский1989, 538).