Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа - Виктор Белов

Более того, с либеральной точки зрения, вооруженной новой теорией Дарвина, традиционное представление о божественном происхождении человека и, соответственно, о его высоком предназначении оказывалось полной чушью. Оно сменялось вполне законченной, научно обоснованной теорией о полной случайности его появления на свет, вероятность которой, к тому же, была от начала микроскопически мала. Логическое следствие теории Дарвина сводило великую, чудесную тайну Вселенной – появление Человека – к неожиданному результату нагромождения миллиардов нелепых случайностей. В итоге Человек оказывался не образом и подобием Божьим, а непроизвольным продуктом каких-то хаотичных химических процессов, произведенных Природой с куском глины или с горстью песка. При этом вся его жизнь полностью теряла даже подобие смысла и неизбежно превращалась в непрерывную борьбу за выживание с точно такими же кусками глины только для того, чтобы неизвестно для каких целей сохраниться, выжить и в конечном итоге быть отобранной для дальнейшего бессмысленного существования в своих потомках. По сути дела, это был материализм, доведенный до последней крайности. Тем не менее, он с большим воодушевлением был принят на вооружение идеологами вновь появлявшихся социально-политических теорий.

«Очень значительна работа Дарвина, она годится мне как естественнонаучная основа понимания исторической борьбы классов».

Левые и правые радикальные либералы с радостью откликнулись на теорию Дарвина созданием новой социологической теории, распространявшей законы естественного отбора и борьбы за выживание на человеческое общество. Эта теория получила название «социал-дарвинизм» и сводила проблемы развития человеческого общества, прогресса к бескомпромиссной борьбе «нового» со «старым» в условиях непрерывно действующего естественного отбора, в ходе которого новое и лучше приспособившееся к жизни неотвратимо побеждает, а старое и неизменное фатально обречено на гибель.

Как мы уже отмечали, бурное развитие как гуманитарных, так и естественных наук в XIX веке привело к не менее бурному появлению и развитию новых либеральных идейно-политических течений. Эти течения, как правило, искусно синтезировались политическими идеологами на требу дня из нескольких идеологических направлений и естественнонаучных теорий. Так, например, на основе социал-дарвинизма и расовой теории с ее логическим, торжественно завершающим ее венцом – «сверхчеловеком», возник национал-социализм, завоевавший широкую популярность в Европе в начале XX века.

Таким образом, неустанные теоретические изыскания либеральных идеологов в XIX веке привели к впечатляющим результатам – на белом рыхлом теле либерализма во множестве появлялись и исчезали живые, шевелящиеся, орущие, кричащие и пищащие головки всевозможных видов. Среди прочих появились и четыре новых крупных головы – социал-демократизм, социализм, коммунизм и национал-социализм, из которых, в свою очередь, также принялись расти головки всевозможных форм, размеров и окраски. Нельзя, однако, утверждать, что все то, что произносили или выкрикивали эти головки и головы, мир услышал впервые. Нет, многое из того, что провозглашалось новыми социально-политическими течениями, было известно человечеству и ранее. С античных времен, так или иначе, можно проследить, хотя бы и в самых общих очертаниях, развитие зачатков большинства вновь образованных идеологических направлений, отметить самые значительные этапы их многовекового существования и становления. Но только в XIX веке все эти теории совершили решительный скачок от утопии к науке, послужив фундаментом для образования мощных политических сил – новых политических партий и общественных движений, которые рвались к власти, чтобы теперь на практике опробовать все свои теоретические разработки. Некоторым из этих партий и движений такой прорыв удалось осуществить в наступившем XX веке.

1.2.3. Конец истории

1.2.3.1. Три версии конца истории

На всех этапах своего исторического развития, homo sapiens, раздумывая время от времени над бренностью своего бытия, чаще всего приходил к заключению, что, во-первых, та жизнь, которую он ведет и те условия, которые его окружают, очень далеки от совершенства, а во-вторых, что когда-нибудь в светлом будущем каким-то чудесным образом установится такой порядок вещей, при котором все конфликты, противоречия и несправедливости исчезнут из человеческого общества навсегда, а «все источники общественного богатства польются полным потоком»[4] на головы всех, без исключения, жителей земного шара. Смысл своих невзгод и страданий он находил в том, что в конце долгого и трудного пути человечеством будет обязательно найдена универсальная формула всеобщего, вечно длящегося счастья, которая достойно завершит этот тяжкий путь. Таким образом, наступит логичный конец истории в смысле социально-политического и экономического развития, который оправдает и увековечит все жертвы, понесенные человечеством на пути достижения им идеальной организации общества. Утешившись этим сладким размышлением, далее homo sapiens обычно ронял бессильно голову на грудь и с неизбывной тоской декламировал: «жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе»[5].

Мысль о неизбежности наступления конца истории или конца света была очень популярной среди многих народов и наиболее полно представлялась, как правило, в религиозных учениях. В буддизме, например, конец света завершает определенный цикл развития вселенной, за которым начинается новый. В христианстве же конец света является единственным и окончательным. По христианской традиции история человечества заканчивается навсегда вторым пришествием Христа на землю и Страшным судом, перед которым предстанут все живые и мертвые. Суд решит дальнейшую судьбу каждого жившего и живущего на земле персонально – гореть ли ему в вечном огне за его грехи, совершенные при жизни, или же бесконечно наслаждаться в Царстве Небесном прогулками по райским садам в приятной компании ангелов и святых. Никакого дальнейшего развития человеческой цивилизации не предусматривалось, число родившихся людей за всю историю их существования больше не могло меняться. Праведники, попавшие в рай, искупившие своей богоугодной жизнью грех Адама, должны были вернуться к тому состоянию, в котором пребывал их праотец до момента поедания яблока, предложенного змеем. Древо познания к моменту Страшного суда, по-видимому, должно было быть беспощадно выкорчевано, чтобы не могло повториться печальное событие начала сотворения мира – изгнание из рая Адама и Евы, и история не приняла бы, как в буддизме, циклический характер. Грешникам, непрерывно горевшим в пламени ада, по понятным причинам было и подавно не до вопросов исполнения репродуктивной функции, поэтому вся многострадальная история человечества на этом заканчивалась.

Марксизм также не удержался от соблазна торжественно объявить конец истории, однако его вариант финала существенно отличался от варианта, предложенного христианством. Согласно истмату, развитие человеческого общества, последовательно пройдя положенные общественно-экономические формации от первобытнообщинного строя до капитализма, неизбежно должно было достичь самой совершенной формы устройства общества – коммунизма, при которой на деле будет реализован заманчивый лозунг – «от каждого по способностям, каждому по потребностям». С построением коммунизма все противоречия и проблемы человечества автоматически уходят в прошлое, и дальнейшее развитие общества неминуемо останавливается, поскольку теряет всякий смысл. История же отдельных человеческих жизней с ее рождением, молодостью, зрелостью, старостью и смертью при этом будет вечно продолжаться. Таким образом, марксизм обещал построить вечный рай на земле, не ставя при этом человечеству неприятное условие расставания с основным инстинктом. Ад по марксизму, в отличие от христианства, устранялся также навсегда вместе с отжившими элементами – эксплуататорскими классами, которые должны были безвозвратно исчезнуть в ходе победоносного строительства коммунизма.

Здесь следует заметить, что постулат марксизма о коммунизме как о высшей и последней стадии развития человеческого общества вступал в явное противоречие с диалектикой Гегеля и самого же марксизма. Но классикам марксизма как-то удалось обойти эту проблему стороной, хотя трудно поверить, что они ее не заметили. Энгельс, например, в уже упоминавшейся работе, пишет так:

«У всех философов преходящей оказывается как раз “система”, и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия. Но если бы все противоречия были раз навсегда устранены, то мы пришли бы к так называемой абсолютной истине, – всемирная история была бы закончена и в то же время должна была бы продолжаться, хотя ей уже ничего не оставалось бы делать. Таким образом, тут получается новое, неразрешимое противоречие».