Пламя возмездия - Биверли Бирн

Чарльз смотрел на своего отца таким взглядом, словно у него в запасе находилась по меньшей мере сотня аргументов, подтверждавших его, Чарльза, правоту, но он предпочел не спорить.

– Конечно, сэр, вы несомненно правы, – сказал он и сел, облокотившись на спинку кресла и всем своим видом показывая, что становиться в позу не собирался.

Последовало еще несколько выступлений. Затем Джеймс воспользовался своим правом и прекратил прения. Всеми это было расценено как конец заседания.

– Значит, решено, – раздельно сказал он, чуть привстав со стула, на котором сидел. – Мы продолжаем работу, выпускаем заем, а теперь, я думаю, можно и разойтись.

– Присядь, Джемми, – Норман жестом пуки пригласил брата посидеть и послушать. – Мы должны выслушать и мнение Тимоти, Теперь он, равно как и Чарльз, может вполне рассчитывать на то, что когда-нибудь ему придется взять на себя банк, а посему пусть выскажется, что по этому поводу думает.

Норман с интересом наблюдал за обоими своими сыновьями. Одному из них предстояло унаследовать это королевство. Но кому? Дело в том, что теоретически этот вопрос должен был бы волновать не Нормана, а Джемми, как главного компаньона в чьи обязанности входил и выбор, и последующее назначение претендента. Но все знали, что последнее слово как, впрочем, и во всех остальных делах банка, всегда оставалось за Норманом. И Норман боялся оказаться в положении буриданова осла, когда ему пришлось бы раздираться между уравновешенным, но нерешительным Чарльзом и блестящим, своенравным, непредсказуемым Тимоти.

У младшего был усталый вид – он только что совершил довольно утомительную поездку в Ирландию и явился в банк, как говорится с корабля на бал и, хотя бала никакого не было, но корабль был вполне реальный, он и доставил его сегодня утром в Лондон. Судя по его измятой одежде, у мальчика не было времени даже заехать домой и переодеться.

«Хорошо, Тим, – продолжал наседать на него Норман, – ты согласен со мной или со своим дядей Генри?»

Сердце Тимоти готово было выскочить из груди, но выражение лица оставалось каменным, и голос его тоже никак не выдавал бурливших в нем и переполнявших его эмоций. За долгие годы он блестяще овладел искусством скрывать свою ненависть к отцу и неприязнь к своему брату Чарльзу.

– Как обычно, отец, ведь ты все ясно сформулировал, что мне добавить нечего.

Норман откинулся в кресле и пристально посмотрел на молодого человека. Тимоти внушал ему беспокойство с тех пор, как в пятнадцать лет мальчик потерял мать. Норман не раз предпринимал попытки как-то сблизиться с сыном, старался проводить с ним больше времени, а потом, окончательно убедившись в том, что мальчик замкнулся в себе, перестал. И с тех пор Норман уже не мог знать, что у него на уме. И сейчас не знал.

– Я это могу считать высказыванием в поддержку займа? – спросил Норман.

У Тимоти стояли перед глазами прочитанные вчера в Дублине листки, которые он вынул из конверта в пабе «У лебедя». И сейчас этот отчет был у него при себе, документы лежали в маленькой кожаной сумочке, пристегнутой к ноге. Они весьма убедительно доказывали, что заем этот – полное безрассудство и выпускать его значит подписать себе смертный приговор. Выложи он эти бумаги на стол, они бы явились блестящим подтверждением высказываний его дяди Генри и от выпуска облигаций вмиг бы отказались, чего бы это ни стоило.

Отец не отрывал от него взгляда, не отводил глаза и Тимоти.

– Вполне.

Тимоти было трудно произнести это слово, и он не знал, как он будет говорить дальше, сможет ли дальше лгать отцу в глаза. От волнения у него пересохло во рту, и язык повиновался ему с трудом. Но он продолжал.

– Парагвайский заем – добротное предприятие. Мне приходилось разговаривать с несколькими нашими клиентами относительно покупки этих облигаций, и никакой неуверенности среди них я не заметил.

Свершилось! Тимоти почувствовал, как напряжение внутри него пошло на убыль. До последнего момента он не был уверен до конца, хватит ли у него духу на это. Оказывается хватило – настолько сильно верил он Лиле Кэррен. А сегодняшняя разноголосица на этом совещании лишний раз подтвердила отсутствие единства внутри племени Мендоза – безволие, нерешительность одних и чванливое упрямство других. И это было последней каплей для Тимоти. Он принял решение. Идиоты, агнцы несчастные – сами готовы ползти на заклание! Ну, ничего, Лила задаст вам такую трепку, что от вас и мокрого места не останется! А он готов в таком случае принять сторону победителя.

Его отец продолжал смотреть на него. Тимоти не пошевелился и не уклонился – дуэль так дуэль.

– Мы же официально объявили об этом, обещали и не должны отказываться от этого обещания, – сказал он, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно весомее.

Еще несколько секунд отец и сын молча пронзали друг друга взглядами как стрелами. Первым не выдержал Норман, он отвел глаза, сделав вид, что он очень дорожит мнением Генри.

– Ну что, Генри, что ты на это скажешь?

– Полагаю, что… что нет оснований верить разным, – забормотал Генри, но Норман не дал ему закончить.

– Ты абсолютно прав…

Капитуляция Генри была принята, и Норман обратился к Джемми, своему старшему братцу.

– Значит так, Джемми, собрание можно считать законченным, а решение выпускать заем – принятым.

– Хвала Всевышнему, – с несказанным облегчением молвил их светлость лорд Уэстлэйк. – Дело сделано. – Он даже не счел нужным скрывать облегчение и поднялся. – С вашего позволения, я оставлю вас. Полагаю, что все необходимые детали будут наилучшим образом решены и без меня. Меня ждет вагон, и я отправляюсь в Уэстлэйк. Розы там уже в цвету – изумительные созданья, не могу надолго оставлять их одних.

К полуночи Торпарч-роуд окутал летний туман.

Газовые фонари затмила плотная серая завеса, их свет превратился в желтые шары, едва способные осветить даже сами столбы. Сквозь эту молочно-белую муть пробирался человек. Переходя от одного островка скудного света к другому, он пытался разобрать номера, начертанные на дверях домов. В конце концов, он нашел одну, на которой стояли две тройки, и вздохнул с облегчением. Быстренько поднявшись по ступенькам, он взялся за висячий молоток. Гулкий стук его раздался в ночной тишине. Вскоре дверь приоткрылась, и в благоразумно оставленной щели показалось женское лицо.

– Да будет благословен дом сей, – приветствовал ее ночной гость.

– Да благословит Бог и вас. А что вам нужно в такой поздний час?

– Извините, что беспокою вас, вы правы – уже поздно, миссис Клэнси, но дело срочное.

– Ради Христа, скажите же, что стряслось? – в голосе женщины был испуг.

Он понял причину ее тревоги. Хотя ему лично не приходилось встречаться с Мартой Клэнси, но он знал, что трое ее сыновей были фениями в Ирландии.

– Да дело-то не к вам, – он понизил голос. – К ней самой. Надо бы мне с ней увидеться.

Женщина быстро перекрестилась, огрубевшими от тяжелой работы пальцами. Мужчина понял, что это был жест благодарения Богу за то, что он не принес ей дурных вестей. Большинство ирландских женщин жили с ощущением постоянного ужаса и страха перед ночными визитерами. Ведь любой из них мог сообщить ей о том, что ее муж схвачен и посажен в тюрьму, что ее сын убит или ранен, что ее брат или отец пропали без вести. Но стоило ей избавиться от страха, как обеспокоенность на ее лице уступила место осторожности или даже подозрительности.

– Все понятно, но, дело в том, что здесь никого нет. Я одна. Может, вы дом перепутали?

Незнакомец повернул голову и окинул взором улицу:

– Вас не затруднит, если я войду, и мы поговорим у вас в доме, а не в дверях? Это не для чужих ушей.

– А что у вас за дело такое?

– Пожалуйста…

Она подумала, затем отступила назад и раскрыла дверь, пропустив ночного гостя внутрь.

– Так и быть, проходите, если уж вам так нужно. Но не думайте, что так легко со мной справитесь, если у вас что-то не то на уме. У меня вон, ружьишко на кухне стоит, и я знаю как с ним обращаться, уж поверьте.

– Ни к чему оно вам сейчас, миссис Клэнси, – мужчина улыбнулся.

Марта Клэнси, прищурившись, посмотрела на него.

– Вы уже во второй раз меня по имени называете. Откуда вы знаете, как меня зовут?

– А чего же мне не знать, коли я весточку от вашего младшего привез? Виделся с ним пару дней назад в Дублине, это точно. Молодой Фрэнк просил передать его маме привет.

Стоило ей услышать лишь имя одного из ее сыновей, как ее настороженности как и не бывало.

– Виделись с ним? Ну и как он там? У него все в порядке? Как его братья?

– Двух других я не видел, но мне говорили, что у них тоже все хорошо. Ну, а что до Фрэнка, так это он самолично мне объяснил, как попасть на эту вашу Торпарч-роуд. Я-то дорогу не знал, она меня адреском снабдила.

При этих словах он многозначительно кивнул в сторону двери в подвал, будто там и могла хорониться та самая женщина, ради встречи с которой он и пришел в этот дом.