Шах и мат - Эли Хейзелвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет. Я… ладно, это я, – провожу рукой по лицу.
Мне нужен кофе. И машина времени, чтобы вернуться в тот момент, когда согласилась помочь Истон. Возможно, я смогу даже отправиться в более раннее время и покончить с нашей дружбой.
– Что касается игры… это была просто случайность.
Дефне вздергивает бровь:
– Случайность?
– Именно. Знаю, выглядит так, будто я какая-то невероятно талантливая шахматистка, но я вообще не играю. Сойер, должно быть, запаниковал и… – Я замолкаю, потому что Дефне заливисто смеется. Судя по всему, я сказала что-то очень забавное.
– Ты хочешь сказать, что текущий чемпион мира по шахматам, а также чемпион мира по быстрым шахматам взял и запаниковал?
Я сжимаю губы:
– Даже у чемпионов бывают плохие месяцы.
– Сомневаюсь. На прошлой неделе он выиграл чемпионат Швеции по шахматам.
– Ну, – продолжаю упираться я, – он устал от всех этих побед и…
– Подруга, остановись. – Дефне делает шаг вперед, и до меня доносится приятный аромат цитрусов, смешанный с табаком. – Ты победила лучшего игрока в мире. Ты обвела его вокруг пальца своей игрой – например, вот этот твой финт? Как ты выбралась из ловушки? Твоя королева? Перестань принижать себя и признайся: Нолан вряд ли стал бы сдерживаться в своей игре. Думаешь, хоть кто-нибудь стал бы?
Дефне кричит. Краем глаза замечаю, как миссис Абебе, моя соседка, не отрываясь смотрит на нас из своего двора. В ее глазах ясно читается: «Нужна помощь?» Я осторожно качаю головой. Дефне похожа на страстную, громкоголосую чирлидершу. Думаю, она мне даже нравится, несмотря на то что пришла обсудить шахматы.
– Вряд ли я первая победила Сойера, – говорю я. На самом деле я знаю, что это не так. Я изучала его партии, когда еще… интересовалась шахматами. Антонов – Сойер, 2013-й, Рим. Сойер – Шанкар, 2016-й, Сиэтл. Энтони – Сойер, 2012-й…
– Нет, но такого давно не было. И, проигрывая, он делает глупые ошибки. Только сейчас не тот случай, насколько я могу судить. Ты просто была… лучше.
– Я не…
– И не то чтобы это твоя первая шахматная победа.
Я в растерянности трясу головой:
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я немного погуглила и… – Дефне смотрит в экран телефона. У нее чехол с изображением Галактики и надписью «Шах и мат!». – Я нашла статьи о том, как ты побеждала в местных чемпионатах, и фотографии, где ты с завязанными глазами проводишь сеансы одновременной игры. Кстати, ты была очаровательным ребенком. Я даже удивлена, что ты не участвовала в больших турнирах, потому что ты бы там всех порвала.
Я вспыхиваю.
– Моя мама этого не хотела, – выпаливаю я, сама не знаю почему.
Глаза Дефне расширяются.
– Твоя мама не поддерживает твою любовь к шахматам?
– Нет, ничего подобного. Она просто…
Мама обожала мои игры. Она даже выучила правила, чтобы понимать мою бесконечную болтовню о шахматах. Однако не собиралась уступать отцу. Большую часть моего детства самой горячей темой в доме Гринлифов была убежденность отца в том, что ребенок, который настолько хорош в счете и запоминании идей, должен стать профессиональным игроком. Мама отвечала, что не хочет, чтобы я с раннего возраста находилась в гиперконкурентной среде, где каждый сам за себя. В такие моменты из ниоткуда возникала Сабрина и равнодушным тоном спрашивала: «Когда вы закончите спорить о своей любимой дочери, может, уже пообедаем?» В итоге родители договорились, что я начну соревноваться в больших турнирах, когда мне исполнится четырнадцать.
Но когда мне стукнуло четырнадцать, все изменилось.
– Мне было неинтересно.
– Понимаю. Ты дочь Арчи Гринлифа, верно? Думаю, я с ним встречалась…
– Прости, – резко перебиваю я. Резче, чем собиралась, из-за внезапно появившегося горького привкуса во рту. Все эти разговоры похожи на выкапывание трупов из могилы. – Прости, – повторяю уже мягче. – Ты здесь… по какой-то причине?
– Точно, да, – если ее и задела моя резкость, она этого не показывает. Зато удивляет меня следующим заявлением: – Я здесь, чтобы предложить тебе работу.
Я моргаю:
– Работу?
– Агась. Подожди, ты несовершеннолетняя? Потому что если да, возможно, кто-то из твоих родителей мог бы…
– Мне восемнадцать.
– Восемнадцать! Ты сейчас собираешься в колледж?
– Нет, – я сглатываю. – Больше никакой учебы.
– Что ж, все складывается идеально. – Дефне улыбается так широко, будто дарит мне подарок. Будто я буду от него в восторге. Будто сама идея, что я обрадуюсь, поднимает ей настроение. – Расклад такой: у меня есть шахматный клуб. Называется «Цугцванг»[12], он находится в Бруклине, рядом с…
– Я слышала о нем.
Клуб «Маршалл», может, и старейший, и самый прославленный клуб в Нью-Йорке, но в последние годы «Цугцванг» стал знаменит тем, что в нем играют не самые стандартные игроки. У него есть аккаунт в тиктоке, и некоторые видео иногда становятся вирусными. Они много взаимодействуют с шахматным сообществом и устраивают турниры по стрип-шахматам. Я смутно вспоминаю истории о напряженном соперничестве двух клубов. Думаю, этим и объясняется ликование Дефне по поводу моей победы над Сойером, раз он играет за «Маршалл».
– Тут вот какое дело. Некоторые из наших игроков решили использовать свои накачанные шахматами мозги для других занятий, и они отправляются в большой мир, находят себе работу в финансах или другой прибыльной сфере, где не чтят мораль, зарабатывают кучу денег и обожа-а-ают списание налогов. Если совсем коротко, то у нас много спонсоров. И в этом году мы учредили стипендиальную программу.
– Стипендиальную программу? – Она что, хочет, чтобы я взаимодействовала со спонсорами? Может, думает, я бухгалтер?
– В течение года мы будем выплачивать зарплату игроку, у которого есть потенциал стать профи. Тебя будут наставлять и посылать на турниры от нашего имени. Наша основная цель – помочь многообещающим шахматистам начать карьеру. Но мы также мечтаем о том, чтобы с попкорном наблюдать за тем, как ты снова надерешь задницу Нолану. Правда, последнее необязательно.
Я чешу нос:
– Не понимаю.
– Мэллори, я бы очень хотела, чтобы ты стала стипендиаткой «Цугцванга».
До меня не сразу доходят ее слова. Но когда доходят, то все еще крутятся в голове по инерции, потому что теперь я не уверена, что правильно расслышала.
Она только что сказала, что будет платить мне, чтобы я играла в шахматы?
Это безумие. Просто невероятно. Подобная стипендия – что-то из разряда фантазий. Она может изменить мою жизнь. Это все, о чем могла мечтать четырнадцатилетняя Мэллори Гринлиф.
Как жаль, что та Мэллори уже выросла.
– Мне жаль, – говорю я Дефне. Она все еще смотрит на меня со счастливым выражением лица. – Я уже сказала, что больше не играю.
Радость на ее лице немного тускнеет.
– Почему?
Она мне нравится. Даже очень нравится, и на мгновение я решаю объяснить ей, как обстоят дела на самом деле. Проблемы. Жизнь. Мои сестры, мама, счета за роллер-дерби. Боб, замена дворников, потребность не в годовой стипендии, а в стабильной работе на долгие годы вперед. Отец, все воспоминания о нем, и та ночь, когда я поклялась, что с шахматами покончено. Навсегда.
Кажется, перебор для первой встречи, поэтому изрекаю короткую версию правды:
– Мне неинтересно.
Дефне мгновенно грустнеет. Ее брови слегка хмурятся; и какое-то время она изучает меня, будто только начала осознавать, что известно ей обо мне далеко не все. Ха.
– Скажу тебе вот что, – произносит она, – я сейчас пойду, воскресенье – самый загруженный день в «Цугцванге». Много всего надо подготовить. Но дам тебе несколько дней на размышления…
– Мое мнение не изменится…
– …а пока отправлю контракт на твою почту. – Она хлопает меня по плечу, и я снова оказываюсь в облаке лимонного аромата.
Замечаю, что одна из ее татуировок – это шахматная доска с расставленными фигурами. Скорее всего, какая-то знаменитая позиция, но не могу понять какая.
– Э… у тебя нет моей почты, – отвечаю я.
Она уже у своего «Фольксвагена-жука» 2019 года выпуска.
– О, у меня есть. Турнирная база данных.
– Какого именно турнира?
– Вчерашнего. – Дефне машет мне рукой и усаживается на водительское
