Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

— Я оставила дверь открытой для Терри, — сказала Натали, подтягивая к себе миску с попкорном и ставя ее на колени.

Энни усмехнулась:

— Ты знаешь, что сказал бы папа. Он думает, что преступники целый день прячутся в кустах роз и только и ждут, когда мы оставим дверь открытой.

Натали засмеялась. Они говорили обо всем, их разговор перетекал от одной темы к следующей. Они смеялись, вспоминая забавные эпизоды из детства Натали, говорили о недавних событиях. И все это время Энни не переставала удивляться взрослости Натали. В Лондон уехала угловатая девочка-подросток, а вернулась очаровательная девушка. Казалось, с тех пор, когда Натали взбунтовалась, обкорнала волосы и покрасила их в платиновый цвет, а потом проколола уши в трех местах, прошли века.

— А почему папа никогда не говорит о ребенке?

Неожиданный вопрос поразил Энни как гром среди ясного неба. Она пыталась не сравнивать Ника и Блейка, но в такие моменты, как сейчас, это было невозможно. Ник проходил бы с ней вместе каждый шаг ее пути, разделял с ней это чудо, наблюдал за тем, как растет ее живот. Он бы держал ее за руку во время посещения врачей, шутками отвлекал бы ее от иглы, а потом они бы смеялись вместе, когда узнали, что это девочка, листали бы книги с именами и предавались мечтам…

Она вздохнула:

— Твой отец не очень-то освоился с образом родителя. Раньше было то же самое. Впрочем, не он один чувствует себя не в своей тарелке в этот период. То же происходит со многими мужчинами. Когда ребенок родится, все изменится.

— Ой, мама, спустись на землю! Папа умеет сделать так, чтобы всегда было по его. Я хочу сказать, считается, что вы оба преодолеваете трудный период, но его же никогда не бывает дома, он по-прежнему работает семьдесят часов в неделю, играет в баскетбол вечером по вторникам и каждую пятницу ходит выпить «с мальчишками». Когда же вы работаете над своими проблемами? Во время шоу Леттермана?

Энни грустно улыбнулась:

— Когда станешь старше, поймешь. Есть определенное… удобство в знакомом.

Натали пристально посмотрела на мать.

— У меня почти нет детских воспоминаний о папе, ты об этом знала? Все, что я помню, — это несколько поспешных чмоков в щечку на прощание и звук захлопывающейся двери. Когда я слышу, как заводят машину или закрывается дверь гаража, я думаю об отце. — Она повернулась к Энни: — А как насчет этого лета, когда я уеду?

Энни поежилась, хотя в комнате было тепло. Видеть сочувствующую уверенность в глазах Натали было невыносимо, и она отвела взгляд.

— Когда ты уедешь, я буду занята приучением к горшку малыша и хрусталем баккара в гостиной. Я буду обдумывать вопрос, не сделать ли пластическую операцию, чтобы вернуть грудь на прежнее место. В общем, обычные дела.

— И ты будешь одинока.

Энни только собралась было это отрицать — она хотела быть взрослым человеком и хорошей матерью, хотела говорить правильные вещи, которые развеяли бы опасения Натали. Но почему-то на этот раз родительская ложь никак ей не давалась.

— Возможно. Нана, в жизни так бывает, мы не всегда получаем то, что хотим.

— А раньше ты мне говорила, что жизнь дает человеку то, что он захочет, если в это верит и за это борется. Ты говорила, что у каждой тучи есть серебряная подкладка.

— Это были слова, которые мамы говорят маленьким девочкам. Я и сейчас говорю тебе как мать, но я говорю это уже взрослой женщине.

Натали посмотрела на нее долгим взглядом и отвернулась. Энни вдруг почувствовала себя далекой от дочери. Она вспомнила, как четыре года назад Натали вдруг резко изменилась. Казалось, за одну ночь она стала другим человеком, и их вкусы разошлись — что нравилось Энни, Натали терпеть не могла. В тот год Рождество прошло ужасно, в напряжении. Натали со скучающим видом открывала каждый красиво упакованный подарок и язвительно бормотала: «Гы, спасибо».

— Нана, в чем дело?

Натали повернулась к Энни лицом:

— Знаешь, тебе не обязательно быть такой.

— Что ты имеешь в виду?

Натали покачала головой и отвела взгляд.

— Не важно.

И тут Энни осенило, осознание пришло медленно и было болезненным, но все сразу встало на свои места: желание Натали изучать в Стэнфорде биохимию, ее неожиданное решение поехать в Лондон, ее нежелание встречаться с одним и тем же парнем дольше, чем несколько месяцев, — за всем этим скрывалось обидное для Энни послание: «Мама, я не хочу быть похожей на тебя. Я не хочу во всем зависеть от мужчины».

— Я поняла.

Наконец Натали повернулась к ней, и теперь в ее глазах стояли слезы.

— Что ты поняла?

— Это не имеет значения.

— Нет, имеет! О чем ты думаешь?

— Я думаю, что ты не хочешь вырасти похожей на свою маму, и, как бы мне ни было это обидно, я тобой горжусь. Я тоже хочу, чтобы ты рассчитывала в жизни прежде всего на себя. Думаю, в конечном счете это очень важно.

Натали вздохнула:

— Ты ведь раньше так не думала, ты так теперь говоришь, потому что он разбил твое сердце.

— Наверное, я поздновато повзрослела. Жизнь — это не одни только солнечные дни и голубые небеса.

— Но ты всегда учила меня при любых обстоятельствах искать что-то хорошее. Ты сама-то это делаешь? Ты хочешь быть счастливой?

— Конечно, хочу, — не задумываясь, ответила Энни, но они обе знали, что это ложь. Энни не могла встретиться с проницательным взглядом дочери. — Нана, я рада, что ты не хочешь быть такой, как я.

Натали погрустнела.

— Я не хочу, чтобы у меня был такой брак, как у тебя. Я не понимаю, почему ты с ним остаешься, никогда не понимала. Это не значит, что я не хочу быть похожей на тебя. На свете есть только два человека, которые тебя не уважают. Во всяком случае, я знаю только двоих.

Энни смотрела на дочь, качая головой, как будто хотела заставить ее умолкнуть.

— Всего два. Папа и… и ты сама.

«Ты сама». Энни испытала внезапное желание куда-нибудь исчезнуть, просто растаять, испариться. Она понимала, что Натали ждет от нее каких-то слов, но не знала, что сказать дочери. У Энни возникло ощущение, что она ребенок, а Натали — ее мать, и она подвела своего родителя.

Пока она пыталась подобрать слова, в спальню влетела, как пестрый бык, Терри, ее большое тело было задрапировано в слои красной и золотой ткани.

Терри остановилась возле кровати, переводя дух. Потом, поставив руки на внушительные бедра, окинула взглядом миску с попкорном.

— Ну, и где мой попкорн? Для двух таких тощих цыпочек, как вы, этого достаточно, но мы, настоящие женщины, любим, чтобы попкорн подавали в мисках, которые можно использовать как спасательные шлюпки. И конечно, я хочу, чтобы он был с маслом.