Завет воды - Вергезе Абрахам

— Аммачи, — говорит он, — прости, что разочаровал тебя.

— Мууни, ты никогда не сможешь меня разочаровать. Я так рада, что ты дома. Господь услышал тебя. Тебе там не место.

Поколебавшись, Филипос демонстрирует матери содержимое двух сундуков с книгами, не в силах скрыть свой восторг. А потом и радиоприемник, уже распакованный и стоящий в углу. Он торопится оправдать свои приобретения:

— Радиоволны повсюду вокруг нас, Аммачи, и теперь у нас есть машина, чтобы поймать их, принести весь мир прямо в наш дом. Нужно только электричество.

— Все в порядке, мууни. Ты потратил деньги с пользой.

Они тихо сидят при мягком свете лампы. Она держит сына за руку, совсем непохожую на руку ее мужа, у мальчика длинные пальцы, как у нее. Он как будто никуда и не уезжал.

— Есть еще кое-что, Аммачи.

Господи, а теперь что? Лицо у него вдохновенно-взволнованное, как в тот день, когда он пришел домой с «Моби Диком», издалека громко окликая: «Аммачио!»

Сын рассказывает о юной женщине, которая ехала с ним в поезде.

— Дочь Чанди? — восклицает она. — Господи Боже! Я помню ее маленькой девочкой, как она рисовала с Малюткой Мол. Какое совпадение. И как она?

— Аммачи, она прекрасна! — с чувством произносит Филипос, глядя на мать в упор, и зрачки его восторженно расширены.

Он вспоминает каждую деталь их встречи, словно пересказывает древнюю легенду — с того момента, как он сел в поезд, и до того, как она вложила ему в руку свой рисунок. Показывает матери портрет. Сердце сжимается: это он, ее сын, возвращается домой, мучимый сомнениями и окруженный горами коробок.

— Аммачи, я женюсь на ней, — тихо говорит он. — С Божьей помощью. Да, я понимаю. Теперь, когда я не получу диплома колледжа, перспективы мои не так уж обнадеживают. Не говоря уже о моем слухе и Недуге. — Он отмахивается от ее возражений. — Но я обязательно стану кем-то значительным. Я не подведу. И лишь молюсь, чтобы она не вышла замуж до того, как у меня появится шанс.

Сердце матери полно тревоги.

— А ей ты ничего такого не говорил? Насчет женитьбы?

Сын мотает головой.

Мать уходит к себе, но Филипосу не спится. Он ведь понятия не имел, кто такая эта загадочная и пленительная Юная Мисс, и упустил свой шанс спросить. На этом все могло бы закончиться. Но Элси позаботилась, чтобы он ее узнал. Его мечты, его надежда, его молитва — чтобы сегодня ночью он поселился в ее душе так же, как она живет в его сердце.

Возможно, как раз сейчас она думает о нем, представляет, каким было его возвращение домой, — точно так же, как он старается представить, как встретил ее отец. Если два человека в один и тот же момент мысленно видят друг друга, возможно, атомы сливаются в невидимые формы, как радиоволны, и соединяют их. Ее чудное лицо возникает перед ним, когда Филипос погружается в безмятежный сон, какой бывает только в собственной постели, в родном доме, на земле Парамбиля, Земле самого Бога.

глава 44

Земля, текущая молоком и медом

Филипосу повезло вовремя выбраться из Мадраса. В газетах пишут, что автовокзалы и железнодорожные станции забиты беженцами. Интересно, его однокурсники тоже уехали? Весь Мадрас замер в ожидании. Да он сам замер в ожидании.

Он боялся, что придется объяснять, почему вернулся, но теперь никаких объяснений не требуется. Ужас перед вторжением японцев охватил Траванкор. Цены на неочищенный рис в одночасье взлетели до небес. Южноиндийский рис настолько ценится, что обычно весь идет на экспорт, потребителям в Индии был доступен только дешевый бирманский рис. Но с падением Рангуна импорт прекратился, а на местный бурый рис наложили лапу британские власти и заперли его на складах для нужд армии. Вот так и начинается голод.

Вскоре война сползает со страниц «Манорамы» и ковыляет в каждый дом; она принимает облик прилично одетого мужчины с сардонической ухмылкой — все оттого, что на щеках его совсем не осталось плоти и кожа обтягивает кости. Плечевые суставы его торчат, как орехи арека, а над ключицами залегли глубокие впадины. Жена его ждет с ребенком в тени. Голос мужчины дрожит. Изгнанный из Сингапура японцами, он вернулся домой ни с чем.

— Простите меня. Сегодня утром я сказал себе: «Неужели мой ребенок должен умереть от голода только потому, что я слишком горд, чтобы просить милостыню?» И вот я прошу, но не денег. Только горсточку риса или хотя бы воды, в которой он варился. Мы жили на мякине, а теперь и той нет. Груди моей жены сморщились, как у старухи. А ей ведь всего двадцать два.

В другой раз к ним является изможденный парень, говорит от имени своего брата, молча стоящего поодаль. Жена брата бросилась вместе с детьми в колодец, посчитав такую судьбу более легкой, чем медленная смерть от голода. Одна из девочек сумела выбраться и стоит сейчас рядом с отцом, стискивая его руку, пока дядя рассказывает их историю и клянчит еду. Филипос узнал теперь новый запах — фруктовый ацетоновый душок тела, переваривающего самое себя, запах голода.

Терзаемый этими картинами, Филипос вытаскивает в муттам громадный медный котел, в котором готовят на Онам и Рождество, ставит его на кирпичи. С помощью Самуэля он варит кашу из риса и каппы, сдабривая ее размятыми бананами и кокосовым маслом вместо гхи. Он готовит свертки из банановых листьев, которые можно потихоньку всунуть отдельным просителям. Если об этом узнают, начнется столпотворение.

Через несколько недель после возвращения Филипоса хмурые родственники собираются в Парамбиле на чай после церкви. Филипос слушает и читает по губам, успевая следить за безрадостной беседой. Гости, которые не испытывают недостатка в пище, толкуют только о том, как нынешние невзгоды влияют на их жизнь. К ним, конечно, тоже каждый день приходят за подаянием голодающие.

— Слышали про нашего Филипоса? — обращается к собравшимся Управляющий Кора своим обычным шутливым тоном, как бы подбадривая всех. У него хроническая одышка, и приходится прерывать фразу, чтобы перевести дух. Он говорит так, как будто Филипоса нет рядом, хотя при этом ухмыляется, глядя прямо на юношу. — Филипос вернулся с радиоприемником! Но проблема в том, что для радио нужно электричество. Аах! Если уж в Траванкоре нет электричества, откуда ему взяться в Парамбиле?

Слова больно задевают Филипоса. Отец Коры получил от махараджи почетное звание «Управляющий» за добровольную работу в ту пору, когда жил в Тривандраме. Папаша свое звание заслужил, даже если единственной привилегией было просто обращение «Управляющий». Но этот титул не наследуется, хотя Кора настаивает на обратном. Его бедолага-отец стал поручителем по кредиту, который Кора взял для ведения бизнеса, но бизнес прогорел, и отец потерял свое имущество в Тривандраме. И стал бы бездомным, если бы троюродный брат — отец Филипоса — не подарил ему участок в Парамбиле. А сразу после кончины отца сюда явился Кора со своей молодой женой — требовать наследство. Это случилось в тот самый год, когда приехали Мастер Прогресса с Шошаммой. Из двоих мужчин Кора был моложе и казался более компанейским, Филипос предполагал, что уж скорее Кора добьется успеха. Он жестоко ошибся. Кора вечно строит планы, но до дела так и не доходит.

Зато все обожают жену Коры, Лизиамму, или Лиззи, как ее зовут в округе. Лиззи — сирота, воспитанная в монастырском приюте. Она доброжелательная, красивая и вылитая богиня Лакшми с картины Раджа Рави Вармы[173], той, что красуется на всех календарях. Художник Варма происходил из королевской семьи Траванкора. Предусмотрительно обзаведясь собственной типографией, он сумел распространить репродукции своих работ по всей Керале. Лакшми он изобразил с характерными чертами малаяли: круглое лицо херувима, густые темные брови, глаза лани и длинные волнистые волосы, достигающие бедер. Благодаря популярности и деловой хватке Вармы его малаяли-Лакшми — теперь та самая Лакшми, что запечатлена в сознании индуистов по всей Индии. Лиззи, наверное, и не подозревает, какая она красавица, а еще она скромная, полная противоположность своему чванливому мужу. Большая Аммачи очень любит Лиззи и относится к ней как к дочери. Лиззи много времени проводит на кухне у Большой Аммачи, а когда Кора уезжает на несколько дней по очередным «делам», Лиззи ночует с Большой Аммачи и Малюткой Мол. Но в чем нужно отдать должное Коре — он обожает свою жену; при всех недостатках этого человека, его преданность Лиззи вызывает восхищение.