Хрен с Горы - Изяслав Кацман

Все имеющиеся в нашем распоряжении плавсредства рванули к текокскому берегу Алуме практически одновременно. Правда, этому предшествовала ожесточённая делёжка лодок и плотов между «макаками» и бонхойцами с сонаями с одной стороны и воинами Сеутуне, Роротелу и Укетоноку – с другой. Но в конце концов все пришли к консенсусу. Главным образом благодаря моим словам, что следует оставить на этой стороне часть воинов – чтобы сторожили пленных и вообще демонстрировали присутствие верных Солнцеликой и Духами Хранимой сил в не до конца усмирённой части её владений.

В итоге примерно половина воинов из всех отрядов переправилась на тот берег, а вторая осталась следить за пленными и окрестностями.

Всего в паре километров от реки наше шествие победителей столкнулось с представительным сборищем увешанных украшениями из ракушек, камней, костей и перьев «сильных мужей». Из знакомых лиц я в этой толпе сумел обнаружить только нескольких рядовых ласунгских регоев и пару текокцев из числа заявившихся в последние два дня: ни Рамикуитаки, ни кого-либо из его приближённых не наблюдалось. Зато у встретивших нас в избытке имелось ощущение собственной значимости.

Для начала глава комитета по встрече и чествованию победителей – незнакомый мне представительного вида мужик в возрасте, обладатель зычного голоса и безукоризненных, с точки зрения туземцев, манер – толкнул речь, полную всяческих восхвалений в адрес славных героев, добивших Кивамуя Братоубийцу. Потом он начал расписывать будущий великий пир по случаю победы и вступления в освобождённую столицу Солнцеликой и Духами Хранимой тэми Раминаганивы, на который ждут всех, кто с оружием в руках бился за правое дело. И тут же, совершив изумительный плавный переход в своей речи, сей достойный и велеречивый муж вдруг заявил, что доблестному, мудрому и справедливому Сонаваралинге, о чьей воинской и магической силе слава успела разойтись по всему Пеу, надлежит, согласно повелению нашей благословенной повелительницы, немедленно привести к покорности земли Хона и Вэя. Причём выходило у этого папуасского цицерона, что мне оказано великое монаршее доверие, которое я просто обязан оправдать в рекордно короткие сроки.

В отличие от предводителей отрядов, участвовавших в последней битве, да и моих «макак», буквально загипнотизированных столь изысканной речью, состоящей из одних только «торжественных» слов, я этому словесному завораживанию не поддался. Беда только в том, что единственный способ преодолеть препятствие в виде «комитета по встрече» и проложить себе путь к Солнцеликой и Духами Хранимой, – это скомандовать своим бойцам «фас». Чисто технически сделать это несложно: «макаки» беспрекословно выполнят любой мой приказ, две сотни бойцов с лёгкостью настрогают мелкими ломтиками несколько десятков разодетых по последней туземной моде надутых индюков и наделают из них отбивных высшей категории, дружелюбный нейтралитет бонхойцев и сонаев, бывших с нами с самого начала, обеспечен, а мнением зрителей-текокцев можно в этом случае пренебречь. Но за стоящими на пути верных мне людей маячили толпы вождей и регоев со всего запада Пеу, через которых в дальнейшем придётся прорубаться к телу тэми. Устанут оружием работать мои ребятушки. Так что я вынужден изобразить радость по поводу оказанной мне чести и скомандовать своим бойцам поворот на сто восемьдесят градусов.

Если честно, чувствую себя сейчас примерно как в подростковом возрасте после встречи со шпаной по дороге из школы, когда точно так же тебя загрузят хитрым «базаром», по которому вроде и сам виноват выходишь.

Оставшись на дороге одни и освободившись от обволакивающе-завораживающего воздействия «торжественной речи», «макаки» начали соображать, что нас где-то обманули. Думаю, ещё немного, и они сообразят – в чём. Потому во спасение их неокрепшей дикарской психики и своей собственной репутации великого колдуна, вождя и прочее, приходится толкнуть речь, что не только этот индюк, но и духи мне также сказали идти на запад, ибо там предстоит найти что-то очень важное.

Это немного разрядило обстановку и уменьшило мрачности на лицах моих верных соратников, но всё равно возвращались к реке в полном молчании. Когда переправлялись, зарядил сильный дождь. До обустроенного «макаками» участка лагеря я добрался полностью промокнув. Настроения это не прибавило.

Странно, конечно, последние пять лет сколько раз попадал под дождь, и, бывало, не раз даже холоднее, чем сейчас, но почему-то никогда не мёрз, как сегодня. Посидев у костра и обсохнув, я немного согрелся, но вернулась утренняя разбитость, правда, теперь к ноющим мышцам прибавилась ломота в суставах. Уж не заболел ли я…

Обсуждение планов по усмирению Хона с Вэем, на которое допустили Ванимуя с частью его людей, прошло как-то мимо меня. Я больше был озабочен раскалывающейся головой и возобновившимся ознобом. Сворачивание нашей стоянки и сборы в путь занимали меня ещё меньше. Потом я вообще отключился на какое-то время. Проснувшись посреди ночи, почувствовал себя лучше, правда, всё ощущалось словно в какой-то дымке или тумане. Даже тошнота и начавшаяся рвота не доставляли особого мучения. Хорошенько проблевавшись, вновь заснул.

Утром, с трудом открыв глаза, не смог встать самостоятельно. Пара «макак» по команде Гоку поставила меня вертикально, и я, для начала опустошив желудок, еле переставляя ноги, двинулся в путь вместе со всем оставшимся в моём распоряжении воинством. Увы, очень скоро выбился из сил, и мои сопровождающие вынуждены были тащить меня на себе.

Дальнейшее слилось в череду пробуждений, во время которых меня обычно выворачивало наизнанку, и проваливаний в болезненное забытьё. Временами, кажется, я материл окружающих, обзывал их фашистами и троглодитами и требовал оставить меня в покое, бросить на дороге, чтобы хотя бы от тряски перестало мутить и тошнить. Но, вполне возможно, это происходило только в моём воображении. Впрочем, особого значения это не имело, поскольку выражал свой протест условиями транспортировки я на совершенно незнакомом кому-либо на острове Пеу языке. Да и знай мои «макаки», что я приказываю, вряд ли они бросили бы своего «пану олени».

Наконец, через целую вечность меня оставили в покое. То есть положили и больше никуда не тащили. После чего я отключился окончательно…

Глава 17,

в которой герой, придя в себя, неожиданно обнаруживает существенное изменение своего социального положения

– Он очнулся! – раздался вдруг незнакомый женский голос.

Несколько долгих секунд пытаюсь сообразить, кто очнулся и какого хрена об этом нужно орать мне прямо в ухо. Да ещё на каком-то нерусском языке, который тем не менее я почему-то прекрасно понимал.

Глаза открыть удалось с большим трудом. А подняться с довольно жёсткого ложа я вообще не смог. Даже не сумел плечи оторвать. Так что оставалось лежать и смотреть на жерди и сухие пальмовые листья, образующие