Дети Кронарха. Путь Наследника - Артем Буряк

Вот такая история, но это еще не все. Как-то раз в лесах племя Кабана встретило другое племя. Его члены носили на груди волчьи клыки, и им очень не понравилось, что на некоторых охотниках из племени Кабана были надеты волчьи шкуры. Не трудно догадаться, что встреченное «кабанами» племя называло себя племенем Волка, а точнее — Белого Волка. Началась потасовка, пролилась кровь. Тогда вожак племени Кабанов вызвал вожака Волков на поединок, чтобы раз и навсегда решить спор в бою на смерть. Они сразились, и «кабан» победил. Племя Волка чтило традиции и договоры, старший сын вожака начал было уводить своих прочь, но «кабаны» проявили себя еще раз. Вожак победившего племени начал насмехаться и издеваться над побежденными. Он рассказал им об удивительном происхождении своего рода, что вызвало бурю негодования у «волков». Новый вожак стерпел все обиды, потому что «волки» обещали уйти, ведь они проиграли. Но ещё он пообещал отомстить и вырезать всех «кабанов» до единого. С тех пор у племени Великого Кабана появились заклятые враги. «Волки» — умелые и хитрые охотники. Они используют тактику и луки, в то время как «кабаны» полагаются лишь на грубую силу, копья и ножи. В результате набегов и рейдов «волков» численность племени Кабана сократилась в два раза всего за один год. Этим убийцам будто делать больше нечего, и они постоянно преследуют своих обидчиков. На этом месте рассказа я незаметно обратился к хин и осмотрел окрестности. В нескольких часах пути от нас я обнаружил двух охотников с волчьими клыками на груди. Они осторожно шли по следам «кабанов», но их было всего двое. «Кабаны» же считали, что их преследует целое племя. Именно поэтому они очень спешили и были такими агрессивными. Признаться, выслушав эту нелепую историю, я встал на сторону «волков». Но месть их была уж слишком жестокой. Впрочем, я не должен вмешиваться в дела дикарей, меня вообще здесь быть не должно. Единственное, что меня должно тревожить — это два отряда раболовов, которые находятся в полутора-двух днях пути, но мы движемся так, что не сможем с ними пересечься, а значит, придется идти с «кабанами» еще какое-то время.

Так и получилось. Два долгих и суматошных дня мы бродили по прериям и пятнам небольших лесов. Грогар отказался от звания вожака, так что племя по-прежнему водил Старший Кабан. Люди жили в постоянной тревоге, что на них нападут «волки», мало ели и мало отдыхали. Сильнее всего меня беспокоил самый младший, который нашел мертвого брата. Он все время твердил, что все умрут, что «небесные волки» приходили и придут снова. Месть племени Белого Волка свершится, и ничто их не остановит. Мальчик постоянно плакал и не хотел есть без того скудную пищу дикарей. Следующей по очереди была его раненая мать. Ей нужен отдых, чтобы ее раны могли нормально затянуться, но постоянная гонка и недостаток пищи ухудшали ее состояние. Перевязать раны нечем, так что женщина постоянно прикладывала к ранам пучки травы и листьев. В итоге ей стало хуже, в кровь попала инфекция, у женщины поднялась температура, и вскоре ее пришлось нести. Грогар вызвался помочь и нес ее на себе почти все время. Ему это не составило особого труда.

На второй день пути, когда племя к нам немного привыкло, я решил поговорить с мальчишкой. Он шел в середине нашей колонны, я догнал его и пошел рядом.

— Ну что, как ты себя чувствуешь? — не зная, как лучше начать разговор, спросил я.

— Хорошо, — бодро ответил мальчик.

— Ты уже не страшишься «небесных волков»?

— Я бояться волков, бояться смерти, как все. Но «Небесные Волки» бояться сами. От этого они еще страшно сильнее.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

— Волки пришли по небу. Я видеть, как они прилетать. Они боялись летать, извиваться, как змея, скулить. Им больно, но они все равно летать, чтобы убить нас. Это проклятье «Белах Волков». Только они заставить волк летать. И Большой Кабан не помогать нам. Кабан — еда волка, волк сильнее. Мой отец зря убивать вожак волка, у них сила колдовство, а у нас только копье и нож.

Сперва я решил, что мальчик до сих пор находится в плену своих страшных фантазий, связанных с ночным нападением хищников. Но тут я кое-что вспомнил, и холод побежал по моей спине. Я вспомнил, как Грогар шевельнул пальцами на руке, когда разговаривал с главарем «Кабанов». Он вполне мог почувствовать стаю волков и перенести ее по воздуху в лагерь дикарей, чтобы потом втереться в доверие. Но как ему хватило духу сделать такое? Волки были в ярости, если бы они были просто напуганы, то убежали бы, не причинив никому вреда, но они напали и были кровожадны. Здоровые животные не ведут себя так, но признаков бешенства или иной болезни на трупах волков не было. А опытный магистр мог не только перенести целую стаю, но и умышленно их разозлить. У меня в голове не укладывалось, что мудрый и сильный магистр мог так поступить.

Когда мы остановились на привал, я подошел к Грогару. Он уложил женщину в приготовленное место, а сам прилег в стороне, прислонившись спиной к дереву. Приблизившись, я посмотрел ему в глаза. Он не обращал на меня внимание некоторое время, а я все смотрел и думал, как нужно правильно сказать, что он поступил ужасно и недостойно. Было множество способов заслужить доверие племени, можно было найти другое. Мы хотим как можно скорее попасть в Смарг, но это не значит, что ради достижения цели нужно жертвовать невинными людьми. Вдруг он поднял на меня глаза. Он тоже смотрел мне в лицо некоторое время, а потом отвернулся. Конечно, он понял, что со мной что-то не так, он понял, что я догадался, и меня кольнуло внутри. Я внезапно осознал, что не могу ничего сказать этому человеку, потому что не имею на это право. Не знаю, осознает ли это сам Грогар, но я не могу вновь ввергнуть его в безумие и отрешенность своими упреками. Нельзя позволить вырваться его отчаянию при помощи моих глупых слов, а метких и мудрых мне все равно не придумать, не найти. На вид он крепок и силен, но что если эта крепость держится на тонкой соломинке, и я могу нечаянно ее сломать?

— Ну что, как она? — спросил я, кивнув в сторону женщины.

— Слабеет, у нее жар. Пока еще не понятно, насколько это серьезно, но она может умереть, — угрюмо