Полдень синих яблок - Ума Барзи

По этой причине Галилей, слывший безумцем в своё время, отрёкся от своих взглядов, Джордано Бруно был сожжен, а Сократ - отравлен.

Научное общество смеялось над Гальвани с его электричеством, паровой машиной Фултона, фонографом - шарлатанской проделкой Эдисона, осуждало опыты Бехтерева и преследовало Менделеева и Симпсона с его хлороформом, а Дарвина наверняка бы сожгли, живя он в средние века.

Список можно продолжать до бесконечности. Вот ведь как получается, заблуждения самих мужей от науки дремучи и непроницаемы, затянутые болотной ряской, готовой тут же засосать всё новое и лежащее за пределами их знаний. Она перебирала в памяти знакомые имена и вдруг снова услышала в голове мелодию. Еле уловимый мотив звучал неуверенно и робко пробивался изнутри, словно одинокий Фавн наигрывал на своей волшебной свирели, звуки которой, ещё неокрепшие и разрозненные, подхватывались невидимым ветром и тут же растворялись вдали. Но постепенно голос её окреп, ноты зазвучали твёрже и какое-то время Лиза, закрыв глаза, слушала чарующую музыку. И, не выдержав, боясь упустить печальный мотив, она схватила виуэлу и опустилась прямо на пол перед цилиндрическим бруском компьютера, который, словно только и ждал этого, замерцал и выпустил вверх прозрачную раму экрана.

Она тронула струны, проверяя настрой. Инструмент, как всегда, звучал великолепно. Его лёгкий и небольшой корпус был похож на гитару и скрипку одновременно. Узкую деку украшала великолепная инкрустация из смеси кости и серебра, а искусно вырезанные деревянные колки изящно венчали короткий гриф. Виуэла, так назвал её один из её новых друзей. Невесть где её раздобытая, она была очень старой, работы неизвестного мастера, чуть ли не 8 века нашей эры, но прекрасно сохранилась.

Пальцы медленно заскользили, подбирая мелодию, когда-то давно прочитанные стихи вдруг всплыли из памяти и вот уже, обрастая аккордами, полилась песня.

Поздним ли вечером,

Утром ли ранним

Шляпу немодную заломив,

Бродят по городу воспоминания

И заговаривают с людьми.

Суперкомпьютер, моментально реагируя на музыку, обрабатывал мелодию, раскладывал на несколько голосов, по ходу игры вкраплял другие инструменты, создавая необычайный звукоряд. Тёплое и глубокое звучание натянутых струн задышавшей, как живой, виуэлы подхватил глуховатый обволакивающий голос виолончели, подсвеченный нежными и бархатистыми звуками кларнета.

Может быть здесь возле этого здания.

Мимо которого нынче иду,

Стану я тоже воспоминанием,

Буду сидеть на скамейке в саду, -

возвышенно, исполненный печалью лился великолепный голос.

Буду бродить возле вашего дома я,

Но до того истончусь,

что - как знать?-

Вы меня,

прежде такую знакомую,

Можете вспомнить - и не узнать.*

Песня, доносившаяся из-за дверей была настолька исполнена грустью, а голоса, на которые компьютер расщепил вокал Лизы звучали так упоительно чисто, стройно и искренне, что Яков невольно заслушался, боясь прервать необыкновенный концерт.

Огромный неизведанный микро-космос, названный человеком, хранит в себе много тайн, - думал он. И изучение окружающего мира нужно начинать только с себя. Именно внутри находится истинное сокровище.В обычной жизни человек не использует и десятой доли возможностей внимания, памяти, интуиции. Но стоит разбудить спящие в глубинах сознания способности, постепенно проходя все этапы своего пути, реализовать их, как человек может уподобиться Высшим существам, достигнув пика своей гениальности. Эта девочка, конечно, в самом начале своего пути, гребень настолько усилил излучения её мозга и встрепенул отдалённые отзвуки генетической памяти, что позволил усваивать огромные массивы информации за считанные секунды, но одному Всемогущему известно, каких вершин она может достигнуть!

Он никогда не был отцом и до недавнего времени думал, что всё, на что он способен, это любить своё создание, как сына. Но где-то в уголках потаённой души он понимал, что это не любовь, а, скорее, самолюбование, глядя в зеркало своего чародейского искусства. Что такое Петруша? Механизм. А тут живая душа. Если и существует отеческая любовь, то она именно такая, трепетная и нежная.

Он прикипел к ней, но боялся показать ей эту свою слабость и всячески скрывал её, напуская на себя мрачный вид, многого требовал от неё, но и много прощал. Поил её какими-то отварами, чтобы, упаси Бог, не заболела, поднимаясь наверх, в лабораторию, где, как он считал можно было подхватить любой вирус, досаждал расспросами, что она ела. Переживал и не находил себе места, когда она долго не возвращалась. И эту чрезмерную опеку оправдывал перед ней безопасностью жителей города, чтобы она не догадалась.

Раздался последний, неопределённый аккорд и музыка стихла. Яков постучал и тут же распахнул дверь.

Лиза испуганно оглянулась. Глаза её блестели, а щёки покрылись нежным румянцем.

Синяя бархатистая ткань обтягивала её хрупкие плечи, а золотая накидка, перекинутая через талию, спадала наподобие длинной юбки.

- Яков Карлович, вы что, подслушивали? - стушевалась она, сдувая со лба выбившийся локон.

- Хороша! - учитель восторженно покачал головой.

- Кто?

- Песня! - Яков Карлович шутливо прищурил один глаз. - Эх, мне бы годков триста бы сбросить!..

- О, Яков Карлович, - очаровательно улыбнулась Лиза, включившись в игру, - не

- отчаивайтесь, вам и так не дашь больше шестидесяти.

Он сурово зыркнул на неё и прыснул от смеха.

- Собирайся, певунья, полетели.

- Куда? Мне скоро в лабораторию. Сегодня у нас с Тарнхари начинается очень важный проект - материализация из эфира.

- Успеем, - махнул он рукой, - Я думаю, Николас быстро управится.

- Николас? - обрадовалась Лиза. - Неужели сегодня услышим?

Тербу, этого пухлого человечка, для которого не существовало грани между реальностью и фантазией, она обожала. Непонятно, как в нём уживались необыкновенно-трогательный романтизм, непосредственность ребёнка и гигантская техническая мощь. Он мог целыми главами зачитывать наизусть 'Фауста' или, прогуливаясь, вдруг замереть на месте. И тогда всем было ясно, что Терба работает, сочиняет свои немыслимые приборы. А как утверждал он сам, просто мозг переключается на другую частоту и подключается к таинственному тонкому миру, где он и черпает свои открытия. При этом он был смешлив и чрезвычайно брезгливен. Вся его мощь терялась и меркла перед панической боязнью обыкновенных микробов.

- Но ведь это общеизвестный факт. 'Элои! Элои! Лама савхвани?' Почему он так уверен, что последними словами Иесуса были не они, как сказано в Евангелии?