Семейные реликвии - Кэндис Кэмп

Эймос презрительно фыркнул.

— Требования! У этой женщины не может быть ко мне никаких требований. Она для меня никто. Что за черт, какие еще такие требования могут быть у нее? Я предлагал ей выйти за меня, но она не согласилась. Он скривил рот. — Даже на Итана у нее нет никаких прав. Она бросила его. Ей важнее было тогда умчаться в Чикаго с каким-то новым дружком, она хотела только развлечений, а на ребенка ей было наплевать.

— Но как она могла? — потрясенно спросила Джульетта. Хотя она уже знала раньше эту историю, ей все же трудно было поверить, что все было именно так. — Это мне вообще непонятно. Разве женщина способна спокойно уйти и оставить своего собственного ребенка?

— У нее нет сердца. Она думает только о себе и судит обо всем с одной позиции: дает это удовольствие или нет. Ребенок не дает удовольствия. А вот моряк из Чикаго с денежками в кармане обещает доставить ей удовольствие потратить эти деньги. Она мне тогда сказала, что вообще не хочет приковывать себя цепями на всю оставшуюся жизнь и уж тем более к моему сыну-бастарду.

— О, Эймос! — Сердце Джульетты заныло от жалости к нему.

Эймос пожал плечами.

— К этому времени мне уже было все равно. Я уже переболел ею. И счастлив был, что она уехала. Но, конечно, оставался еще мальчик. Я даже не был уверен, что это мой сын.

— Что? — Джульетта застыла от удивления. — Ты полагаешь, что Итан, может быть, не твой ребенок?

— Все возможно. Я не знаю. Он сразу мне показался слишком уж большим для того возраста, который она назвала. И я не обнаружил в его чертах ничего похожего на меня или на кого-то из наших. Но это было неважно. Я должен был принять его. Не мог же я его оставить такой женщине, так ведь?

— Нет, конечно. Но, Эймос, как же можно выдавать ребенка за своего сына, если на самом деле он не твой? Откуда в ней такая жестокость?

— Не думаю, чтобы Элен вообще понимала, что такое жестокость. Она не задумывается о подобных вещах, ей интересно только то, чего ей хочется и то, что поможет ей осуществить свои желания. Хорошо или плохо, жестокость или доброта — ничто подобное при этом не учитывается. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Сейчас Итан мой настоящий сын. Я его вырастил. Я его кормил и ухаживал за ним, когда он болел, и пытался научить его всему, что нужно в жизни. Он теперь намного больше мой сын, чем ее. И я сделаю все, чтобы защитить его от обид и неприятностей. И она это хорошо знает.

— Ты что имеешь в виду?

— Именно для того она и явилась сюда — угрожать, что расскажет Итану, кто она для него. По ее словам, она надеется, что он обрадуется встрече со своей матерью и, возможно, даже захочет поехать пожить у нее какое-то время.

— Нет! Никогда Итан не сделает этого!

— Не сделает? Я не уверен в этом. Если он узнает, что я его обманывал, уверял в том, что его мать умерла, тогда как все эти годы она была жива, он может возненавидеть меня. Ты не знаешь, как Элен умеет все представлять в нужном свете, как она может заставить других поверить во что угодно. Если она сообщит ему, что я заставил ее отдать ребенка мне и живописно расскажет ему какую-нибудь жалостливую историю о себе, если она откроет ему, что он вовсе не мой сын… — Эймос покачал головой, — я не могу рисковать. Я хочу, чтобы она убиралась из моей жизни. И она это знает! Она хочет, чтобы я заплатил ей за то, что она будет держать все это в тайне.

— Ты хочешь сказать, что она потребовала у тебя денег? И угрожала рассказать Итану всю правду, если не дашь?

— Конечно, именно так. А зачем еще ей нужно было приезжать? Она нигде, кроме города, не может жить. Она все время жила в Чикаго с тех пор, как бросила Итана. Никогда бы она не приехала сюда на ферму, если бы не алчность.

— О, а я то думала, что просто она с годами поняла, какую совершила ошибку и надеялась приехать сюда и выйти замуж за тебя.

Эймос расхохотался.

— Непохоже. Могу поспорить, что она просто лишилась последнего своего мужчины-защитника и пока не может найти другого. Она уже слишком стара: вокруг много других, более молодых женщин, охотящихся за богатыми старичками. У нее кончились деньги и она пришла в отчаяние, вот тут она и вспомнила обо мне и Итане и решила отдохнуть тут несколько дней и получить деньги для новых попыток в Чикаго.

— И ты намерен заплатить ей?

— Нет. — Эймос решительно сжал губы. — Она ничего не получит от меня. Если бы я дал ей денег, она бы снова и снова возвращалась с теми же угрозами, как только почувствует нужду. Я придумал единственный способ избавиться от нее — позволить ей пожить здесь несколько дней, пока она не затоскует и не захочет уехать. На это не потребуется много времени.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься.

— Я тоже надеюсь. — Эймос вздохнул и поднялся, расстегивая рубашку и вытаскивая ее из брюк. Вдруг он остановился и повернулся к Джульетте с встревоженным видом. — Джульетта…

— Что?

— Не сердись, что она осталась здесь. Не надо бы тебе общаться с такими женщинами. Я знаю, это, наверное, оскорбительно для тебя. Но я не смог придумать ничего другого.

Джульетта улыбнулась.

— Все нормально. Мне и раньше случалось встречать таких женщин, как Элен, и даже хуже. Меня вовсе не обижает, что ты вынужден терпеть ее присутствие несколько дней, я все понимаю. Но мне страшно делается, как подумаю, что она может причинить боль тебе и Итану, — ее улыбка превратилась в лукавую усмешку. — Кстати, насколько я помню, ты не раз говорил, что я похожа на эту женщину.

— Ах, ты так? Ну, ладно. — Эймос приподнял бровь, но начав говорить с притворной суровостью, он не удержался и заговорил с шутливой интонацией: — Не напоминай мне о моих ошибках. Нужно забыть все глупости, которые я натворил до нашей женитьбы.

— А нужно ли? Где это сказано, хотела бы я знать?

— Так будет честнее. Нельзя требовать безупречных поступков от мужчины, когда на пути у него встречается женщина, на которой он хочет жениться.

— Ха, как будто бы ты знал, что мы поженимся!

Лицо Эймоса медленно расплылось в сладкой улыбке, от которой сердце Джульетты всегда таяло.

— Получается, что знал. — Эймос ухватился большими пальцами за подтяжки и сбросил их с плеч, затем стал снимать рубашку, приближаясь к сидящей на постели Джульетте.

Она смотрела на Эймоса, наслаждаясь озорными огоньками желания, загоревшимися в обычно спокойных глазах мужа. Сердце ее застучало чаще от волнения. Восхитительно было видеть, как Эймос поддразнивает ее, как он выходит из жесткого кокона, в который он был загнан слишком суровым воспитанием.

— Могу поспорить, — возразила Джульетта, также шутя, в глазах ее искрилось веселье, губы при этом приоткрылись, неосознанно приглашая к поцелую.