Великие рогоносцы - Эльвира Ватала

Как нас информирует древнеримский историк Светоний, все стены замка Тиберия были оклеены непристойными картинками, а в «спальне он поставил большую картину, изображающую совокупление Мелеагра и Атланты».

Его внук Калигула посчитал, что дед слишком долго живет, и придушил его подушкою. Произнеся торжественную надгробную речь, восхваляющую великого императора, Калигула сам становится императором римским, и оргии в несколько обновленной форме начинаются с новой силой.

Начал он с того, что в юношеском возрасте изнасиловал три свои сестры. Секс со средней Друзиллой так ему понравился, что, став императором, он открыто стал с ней жить, как с женой. И тут на сцене появляется «покорный рогоносец», а сам Калигула выступает как кровожадный мститель. А дело так было. Две другие сестры, Агриппина, которая потом будет четвертой женой Клавдия Тиберия, и Ливилла не очень сексуально устраивали Калигулу, если он потом их обвинит в заговоре и сошлет на необитаемый остров, где они вынуждены были зарабатывать себе на хлеб, ныряя за губками. Солнце и морской воздух так иссушили их кожу и исчернили их лица, что, когда они по повелению нового императора Клавдия Тиберия вернулись в Рим, им пришлось в срочном порядке устанавливать новую моду на загорелые лица. И римские матроны начали свои лица вместо белил красить ореховым маслом, чтобы оно черным становилось. Ну это так, к слову.

Вернемся к Калигуле и Друзилле. Когда брату исполнилось двенадцать лет, а сестре и того меньше, бабка Антония застала их в постели, занимающихся взрослой сексуальной любовью. Бабка оторопела, конечно, от таких далеко не братских чувств своего внука, как-то там его наказала, но порок выбить из головы и еще там из чего-то не смогла. И когда Калигула стал императором, он начал открыто жить с Друзиллой. Свобода императору полная. Две другие сестры на необитаемом острове ныряньем за губками заняты, имения у них отобраны в пользу империи, сплетничать и козни «строчить» тоже некому. Раздолье Калигуле. Но народ, как народ, вечно о нравственности своих монархов печется, не очень дружелюбно встретил известие, что Калигула свою сестру сделал своей женой. Не понравилось это народу. Когда император коня своего Инуитата произвел в звание консула — народ не возражал. Когда ему дворец построил и стены украсил картинами знаменитых художников — народ молчал. Когда поил своего коня из золотого ведра, а кормил из корыта слоновой кости — народ ничего. А вот когда с Друзиллой стал как с женой жить, народ свое недовольство выразил. Египетская империя им не указка. Там Клеопатра, прежде чем от Юлия Цезаря сына родить, а от Марка Антония троих детей, жила со всеми тремя своими братьями — мужьями их называя.

Тогда решил Калигула упорядочить свою сексуальную связь. Конечно, уже известным нам способом. Как короли с куртизанками приличные отношения налаживали? Они выдавали их замуж за «покорных рогоносцев». И Калигула выдает Друзиллу замуж за некоего Лепидуса, который раньше чуть ли не рабом был, а теперь знатным патрицием. А знатным он стал потому, что был любовником Калигулы. Свою роль «покорного рогоносца» Лепидус выучил наизусть: Друзилла будет носить только его имя, до всего остального и до частей ее тела мужу дела нет. Да и видеть ее часто необязательно. Лепидус, конечно, отвечает Калигуле: «Какие могут быть разговоры, ваше императорское величество! Конечно, с большой радостью я окажу вам услугу, а жену даже на свадьбе могу не видеть». На свадьбе и на похоронах ему все-таки позволили Друзиллу лицезреть. На свадьбе его роль ограничилась поцелуем, да и то один раз, когда гости «горько» кричали. Но вообще-то такого излишества Калигула мужьям не позволял, а когда один из его друзей на своей собственной свадьбе слишком часто с молодой женой целовался, Калигула ему замечание сделал: «Что это ты, браток, слишком часто мою жену целуешь»? — намекая, что, следуя своему обычаю, он эту супругу скоро себе заберет, что позднее и сделал.

А во второй раз привели мужа Друзиллы Лепидуса произнести надгробную речь на ее могиле. Он, конечно, как хороший супруг, по бумажке речь прочитал, какой это замечательной супругой Друзилла была, как чтила мужа, почитала и как он будет ее горько оплакивать. Но оплакивал по-настоящему ее только сам Калигула и чуть последнего ума не лишился от этой потери. Так любил Друзиллу. Он любил ее такой необыкновенной любовью, какая на земле редко встречается: подумайте только, дорогой читатель, какие чувства тут смешались: жены, сестры и любовницы вместе!

Такое даже великому старичку Льву Толстому в его «Крейцеровой сонате» не снилось. Там только две функции жены определены: жена или любовница. Одна с другой несовместимы и это его супруга Софья Андреевна явно доказала, устраивая в Ясной поляне, где супруги жили, страшные скандалы и даже с малым рукоприкладством, пока очень поздно, в глубокой старости, уставший от семейных неурядиц, Лев Толстой не плюнул на этот ад и не убрался восвояси, так свободой и не насладившись, простудившись и на станции Осипово умерший.

А Друзилла, гениальная женщина, так смотала тирана-братца, что все три функции — жены, сестры и любовницы на своих плечах достойно снесла. Но малость надтрудилась, видно. Силенки не выдержали безнравственность в нравственность возводить и великой любовью прикрываться. Калигула объявил государственный траур. Потом поставил ей святыню и объявил божеством. А с мужем, этим «покорным рогоносцем», решил разделаться. Несколько недель, пока траур был, он Лепидуса не трогал. Сам сидит на каком-то островке и роняет горючие слезы, а Лепидус, не подозревая о своей участи, его утешает. Ну прямо наша Екатерина Великая и госпожа Кушелева, сестра умершего любовника царицы Ланского. Екатерина тогда денно и нощно слезы проливала, государством не правила, никого к себе не допуская и запершись с госпожей Кушелевой, которой с трудом, чтобы вторить царице, слезы доставались. Ее скорбь по умершем братце была значительно меньше.

Ну Лепидус, конечно, тирана утешает, как может, а тот уже вынашивает планы, чтобы уничтожить этого «рогатого» муженька своей сестры. «Ишь, злодей, не смог жену сохранить для императора, да еще какими-то там интригами занимается, на заговоры смахивающие». И Калигула приказывает Лепидуса умертвить. Для него ведь рубить головы и правым и виноватым — одно удовольствие. Недаром он, целуя женщину, гладя ей шею, говорил: «Ох, какая хорошенькая шейка, так и хочется ее срезать». И вот Лепидуса по всем римским правилам обвиняют в государственной измене и «добровольный рогоносец» со сложной генеалогической структурой последовал за супругой в могилу, которую он видел-то всего два раза: на свадьбе и на похоронах. Вот как иногда нефортунно жизнь «добровольных рогоносцев» кончается, особенно когда они имеют дело с тиранами-императорами, вздумавшими любить неземной плотской любовью собственных сестричек. Написать, что Калигула скоро оправился от своей потери и принялся за развеселительные оргии с новой силой, — будет только половина правды. Да, оргии были, но Друзиллу он помнил и начал выбирать себе любовниц и жен только по одному признаку: если они были похожи на Друзиллу. Двух насильственно у мужей отобранных жен он выгнал: одну за то, что вздумала иметь телесные сношения со своим первым мужем, а другую без всякой причины — попросту был не в настроении.

А вот с третьей, развратной Цезонией, вдовушкой по пекарю с тремя от него детьми, жил дружно и любил, кажется, сам недоумевая почему и говорил: «Я все-таки добьюсь от тебя признания, каким ты, стерва, меня любовным напитком напоила, что я так влюблен в тебя». В самом деле, «ни кожи, ни рожи», как говорится, да еще потрепанная почти многодетная мать с истасканными половыми органами. Странно. Не правда ли? Римские граждане, как боевой клич, подхватили это сомнение императора, и когда его убили, то без всякого зазрения совести полоснули Цезонию мечом, а родившуюся девочку, дочь Калигулы, треснули о римские стены: только мозги ее прыснули. Но приворот или нет, не знаем, но Калигула не оставляет со времени женитьбы на Цезонии свои эротические удовольствия. Развлечения его, впрочем, довольно однообразные — он изобретательностью Нерона не отличался: мучить, убивать, бросать диким зверям ни в чем не повинных людей, но и наблюдать бои гладиаторов!

О, бои гладиаторов! Неправилен лозунг римских императоров: «Хлеба и зрелищ»! Он есть другим: «Без хлеба, но зрелищ!» Для голодного народа, не имеющего куска хлеба, устраивались великолепнейшие зрелища — бои гладиаторов и это было для них и хлебом, и зрелищем, и эротическим удовольствием! Но это тема для другой книги, а пока оставим ее в покое.

Наказание «трех сестер»