Инфернальная музыка - Алан Фостер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Из Северного Джерси, – добавил стоявший рядом исхудалый блондин.
– Кроме Хинкеля. – Патлатый сцепил на затылке пальцы и снова привалился к кусту. – Он из города. С восточной стороны.
– С восточной стороны? – нахмурился Джон-Том.
– Нью-Йорк, дядя, Нью-Йорк. Слышь, друг, ты что, чисто конкретно с луны свалился? – Вожак понимающе кивнул приятелям. – Он, по жизни, нездешний.
– Сразу видно, – кивнул патлатый.
"А ведь если подумать, откуда я? – спросил себя Джон-Том. – Сколько воды утекло с тех пор, как я тут очутился? Сейчас мой дом здесь.
Колоколесье, Вертихвостка, Линчбени, Глиттергейст. К сей сказочной топонимике следует добавить угрюмый остров, юдоль опустошения и обносившихся гостей из Джерси".
– Вообще-то я из Лос-Анджелеса.
– Вот это конкретно! – явно обрадовался вожак. – Ну, и как зовется твой банд? С кем лабал, по жизни?
– Ни с кем. Возможности не было.
– Чайник, – определил тощий.
С горы низвергся душераздирающий гром, по склону покатилась каменная мелочь. Мадж отпрянул в сторону, беспокойно оглядывая ненадежные высоты.
– Ну вот, опять, – пробормотал сидящий.
Вожак смущенно посмотрел на вновь прибывших.
– Вот что, ребята, мы конкретно сожалеем насчет не слишком радушного приема, но и вы поймите: последнее время дела у нас не клеятся. Я – Волк. – Он обернулся к товарищам. – Это Шплиц, а карлик под деревом – Ядерный.
– Че, запредельные имена? – проворчал Мадж.
– Чтоб ты знал, мохнатый приятель, – они нам не от рождения даны. – Ядерный провел ладонью по своему черному «ирокезу». – Это ж надо – язвительный выдр! Оба-на, приехали!
Мадж не был застигнут врасплох, когда из глубин его сознания влажным, губчатым комом всплыла догадка.
– Джон-Том, это ж пена из твоего мира!
– Э, ты кого пеной называешь? – Шплиц нахмурился и повернулся к Волку:
– И почему – пена?
Тот пропустил вопрос мимо ушей.
– Мое настоящее имя – Джимми Газерс. Феликс Циммерман у нас на басе, а это Кенни Хилл – тарабань-в-барабан.
– Понятно.
Джон-Том ухмыльнулся. Куда бы ни занесла тебя судьба, ударников всегда узнаешь издалека. Они в любом социуме образуют прослойку с уникальными характеристиками. Чаропевец не удивился бы, услышав, что у них даже ДНК слегка отличается от обычных.
Если у шимпанзе ДНК на девяносто девять процентов – человеческое, то у барабанщика…
– "Панкреатический отстой", – гордо произнес Газерс.
Джон-Том недоуменно замигал.
– В смысле?
– Так наша группа называется. Конкретно, да?
Мадж одобрительно закивал:
– В самую точку.
И он спрятал меч в ножны.
– И как же вас угораздило здесь очутиться?
Сколь ни приятно было встретить соотечественников, Джон-Том решил соблюдать дистанцию. Пока он знал о них не больше того, что услышал, и не видел возможности отделить правду от вымысла. Осторожность – не помеха даже в обществе братьев по разуму, то бишь музыкантов.
– У нас, дядя, типа трехнедельный отпуск, – проворчал Хилл. – А что, разве не видно? – Он показал изнанку рубашки. – Гляди! Дранина от Пьера Кардена.
Газерс был еще скупее на объяснения.
– Конкретно, нас сюда занесло против нашего желания. А у тебя, по жизни, какая биография?
– Ну, мой друг уже сообщил, что я – чаропевец. Это такой волшебник, он применяет музыку в своей работе. А тут кругом уйма народу осталась без музыки. Даже у китов пропали песни. Как я понимаю, следующими будут птицы. – Джон-Том пожал плечами. – Я пытаюсь помочь. Есть основания считать, что причина неприятностей таится где-то здесь, на этом острове. – Он оглянулся, указал на темно-зеленый мертвый лес. – Между прочим, нас сюда привела бездомная мелодия.
Упомянутое облачко выплыло из укрытия. Члены ансамбля удостоили ее хладнокровными взглядами.
– На фа-диез смахивает, – сразу выдал заключение Циммерман.
– Не-а. – Хилл закрыл глаза. – Бемоль.
Газерс ухмыльнулся.
– Мои ребята – не из болтунов, но дело конкретно знают. – Улыбка исчезла. Лидер поднял руку, оставив между большим и указательным пальцами тонюсенький зазор. – Мы, дядя, по жизни были вот на столько от подписания контракта. Мелкая марка, захолустная студия, но все-таки – свой конкретный лазерник.
– И что вам помешало?
Джон-Том легко нашел в душе сочувствие к этим явно подавленным и растерянным музыкантам. Не будь у космоса совершенно особых планов насчет него самого, его судьба могла сложиться подобным же образом.
– Что помешало? – Хилл рассеянно сдирал кору с сучка. – Все запорол один чудик, наш солист. Вот так-то, дядя. Мы, типа, даем телевизионщикам первое интервью, презентуем свеженький клип, а Гольдблюм, урод, – ноль внимания на все. Знай себе пялится на смазливую ассистентку. Как только прощаемся с репортерами, он сваливает. «У нас разные взгляды на творчество» – вот и все, что мы от него слышим. Та крошка, ассистентка, шепнула ему на ухо какую-то белиберду, и она добралась до мозгов, прикинь. И как еще ухитрилась отыскать мозги в черепушке у Гольдблюма – вот вопрос! Я это к чему? А к тому, что где ты впритык к записи найдешь другого еврейско-вьетнамского солиста? Продюсер с каждым часом все смурнее, и надо хватать первого встречного, или, типа, хана контракту. Продюсер этот – вшивый радикал, ну, ты меня понимаешь. Ему или сразу все, или ничего никогда.
– Ну, мы и тиснули в «Войсе» объяву, мол, срочно требуется, и так далее, – огорченно добавил Газерс. – Эх, дядя, кто только к нам не просился конкретно! Да вот только маловато среди них певцов. А может, вся беда в том, что нас время поджимало.
– Еще как поджимало, – пробормотал Циммерман.
– Ну, короче, – продолжал Газерс, – объявился этот парняга. На вывеску – не Ален Делон, но и не чудище Франкенштейна. Ростом невеличка, не семи пядей во лбу, но мы решили, что для солиста это не главное. Короче, получаем мы длинный список его достоинств, и выглядит он будьте нате. Правда, будьте нате даже чересчур, но больше никто не клюет, да и со временем катастрофа. Ну, ты понимаешь. Мы собирались в понедельник первым делом записать две дорожки. Ну а он говорит: положитесь на меня, орлы, не дергайтесь, давайте текст, а я подскочу в срок. Ну, мы ему даем бумажки и пленки и в понедельник все собираемся у Майка в домашней студии звукозаписи.
Циммерман закатил глаза.
– Там два техника уже скучают, – продолжал Газерс, – Майк рвет удила, мы настраиваемся и начинаем, а эта задница с ушами, Хинкель, с дурацкой сволочной улыбочкой кивает и разевает пасть. В натуре разевает! Я к тому, что это надо было слышать!
– Его счастье, что не слышал.
Циммерман состроил выразительную мину.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});