Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - Наум Синдаловский

Один из крупнейших политических деятелей революционной России XX столетия Лев Давидович Троцкий стал наиболее яркой фигурой первых лет советской власти. Он был активным участником Октябрьской революции 1917 года, руководил Петроградским советом, возглавлял Наркомат иностранных дел, занимал другие важнейшие государственные должности. Троцкий внес значительный вклад в создание Красной армии и в организацию обороны страны во время Гражданской войны. О том, какой популярностью пользовался Троцкий, говорит его прозвище: Красный Лев.

Но во внутрипартийных дискуссиях Троцкий был категоричен и непримирим, всегда имел собственное мнение, за что в конце концов и поплатился. Он был подвергнут острой критике, исключен из партии и выслан, сначала в Алма-Ату, а в 1929 году – за границу.

В Петербурге с Троцким связана любопытная легенда, которая витает над одним из крупнейших универмагов города – Домом ленинградской торговли, или ДЛТ, как его более часто привычно называют петербуржцы. Аббревиатура ДЛТ появилась в 1965 году, когда на базе нескольких магазинов по продаже промышленных товаров была организована разветвленная торговая фирма «Дом ленинградской торговли».

Между тем интригующая аббревиатура, легко сходящая за известные инициалы Льва Давидовича Троцкого, породила множество ассоциаций. Появилась легенда о том, что в середине 1920-х годов строгие ревнители русского языка вряд ли могли допустить такую лингвистическую небрежность. Если и называть таким образом торговое заведение, то уж никак не Дом ленинградской торговли (ДЛТ), а Ленинградский дом торговли (ЛДТ). Но, как назло, Лев Давидович Троцкий объявляется врагом народа и изгоняется из священных рядов большевистской партии. И если оставить безупречно правильную аббревиатуру ЛДТ, то не станет ли это невольным памятником опальному члену ЦК ВКП(б) да еще в недавнем прошлом и председателю Петросовета? За это можно и поплатиться. И тогда, в тех непростых условиях идеологической борьбы якобы и пошли на дешевый трюк, поступившись общепринятой логикой и обыкновенными правилами письма.

8

Перечислить все псевдонимы невозможно. Только в известном, наиболее полном словаре И.Ф. Масанова, выдержавшем несколько переизданий, содержится более 80 тысяч псевдонимов русских писателей, актеров, ученых, общественных и политических деятелей. Наш рассказ о псевдонимах мы ограничили только теми из них, которые принадлежат персонажам петербургской истории. И то далеко не всеми, а исключительно теми, которые или сами являются плодами мифотворчества, или нашли отражение в петербургском городском фольклоре. Надеемся, что рассказы о них обогатили и расширили наше представление об известных и любимых общественных и культурных деятелях, а их творческие и житейские портреты, благодаря фольклору, стали еще более яркими и выразительными, более одухотворенными и осмысленными.

В системе причинно-следственных связей псевдоним всегда занимает второе, подчиненное место. Это и понятно. Фамилия человеку достается от его предков, отчество – от отца, имя появляется вне зависимости от собственного желания его будущего носителя, в результате разных, порой самых невероятных обстоятельств, вплоть до обыкновенного каприза одного из родителей. И только псевдоним, за редким исключением, всегда является результатом собственного выбора и следствием неожиданно возникших конкретных причин. Иногда эти причины внешние, то есть социальные, иногда внутренние – индивидуальные, личные. Но как в том, так и в другом случае поводом для возникновения псевдонима является литературная или профессиональная деятельность.

Вокруг псевдонимов много разговоров. Псевдонимы своей загадочностью и тайной завораживают обыкновенных читателей и увлекают высоколобых исследователей литературы. Они становятся объектами изучения окололитературных наук. Библиографы, преодолевая споры и сопротивление коллег по профессии, определяют его принадлежность к тому или иному автору, лингвисты, копаясь в этимологических дебрях и продираясь сквозь языковедческие заросли, выявляют смыслы и значения вымышленного имени, литературоведы, искусствоведы и социологи пытаются вскрыть причины появления второго, третьего, пятого, десятого и так далее имени.

Что в этом смысле досталось на долю фольклора?

От античных времен мы в наследство получили народную традицию прибавлять к именам богов дополнительные характеристики: Зевс Громовержец, Венера Прекрасная, Аполлон Мусагет, то есть предводитель муз. Эту языческую практику подхватила и успешно использует христианская церковь. Имена православных святых, как правило, сопровождаются дополнительными эпитетами фольклорного происхождения: Георгий Победоносец, Никола Морской, Ксения Петербургская. Применялся этот лингвистический обычай и в отношении светских людей: Анна Кровавая, Александр Благословенный, Николай Палкин. Такой безошибочный прием не оставлял никаких сомнений в принадлежности нового имени тому или иному историческому персонажу. Сколько бы ни было в истории русского государства императоров с одними и теми же именами, мы со школьной скамьи знаем, что эпитет «Палкин» применим исключительно к Николаю I, а «Благословенный» – только к Александру I.

В России XVIII столетия дополнительное имя приобрело государственный статус. Величайшим полководцам того времени государство жаловало второе имя, которое прибавлялось к первому, родовому, и напоминало о военных победах его носителя. Новое имя становилось официальным и до сих пор пребывает в этом почетном статусе. Во всяком случае, в современных энциклопедических словарях нет ни Румянцева, ни Потемкина, ни Суворова, а есть Румянцев-Задунайский, Потемкин-Таврический, Суворов-Рымникский.

Писателей эта традиция пока еще не коснулась. Однако примеры осторожных попыток ее применения уже есть. Фольклор знает грамматическую конструкцию, однажды уже бытовавшую в литературной среде: «Гоголь – сочинитель „Мертвых душ“». Кто знает, пройдут годы, может быть, многие десятилетия, а может быть, и столетия, и у литераторов появится второе, почетное имя. Психологически мы к этому готовы уже сегодня: имя известного писателя в нашем сознании, как правило, ассоциируется только с одним из его произведений: Пушкин – автор поэмы «Евгений Онегин», Толстой – романа «Война и мир», Достоевский – «Преступления и наказания» и так далее. Даже для поэтов наша избирательная память выбирает одно-два наиболее известных и характерных стихотворения и этим исчерпывает общие сведения об их творчестве.

Пока еще предполагаемые нами гипотетические варианты будущих возможных новых имен не являются ни собственными фамилиями, ни вымышленными псевдонимами. В этих пока еще неуклюжих словосочетаниях нет никаких обязательных признаков фразеологизма, идиомы. В них отсутствует античная лапидарность и лингвистическое совершенство. Но фольклор изобретателен и непредсказуем. Его творческий ресурс неисчерпаем. Тем более что уже сегодня можно понять, какой мощный потенциал для гуманитарного образования и всеобщего просвещения он содержит. Благодаря такому фольклору наши потомки никогда не смогут перепутать писателей с политическими деятелями или полководцами, как это, к неописуемому ужасу школьных преподавателей, происходит сейчас при социологических опросах подростков и молодежи.