Закон Уоффлинга (СИ) - "Saitan"

Он был уверен, что Гарри не станет гулять по замку. Уверен. Он же доверил ему якобы очень важное дело для «проекта».

— Блейз хотел со мной поговорить. Я не мог ему отказать, он так просил, — Гарри отвел взгляд, и Том моментально понял, о чём они говорили.

«Забини пытался настроить его против тебя, но, очевидно, не вышло. Он хочет быть с тобой», — подсказал внутренний голос.

«Это сейчас не важно. Плевать на Забини, что за глупости вообще», — ответил ему Том.

Он попытался, и у него не получилось, больше и говорить было не о чем. Все мысли Тома сейчас крутились вокруг тени, и Забини в них места не было. Глупая месть никак не поможет Гарри.

— Досадная случайность. Но ничего, я постараюсь, чтобы такого больше не произошло. Отдыхай, ладно? — прошептал он, проведя пальцем по бледной щеке.

— Ладно, — заулыбался Гарри. Измождённый, с посеревшей кожей и синяками под глазами, он казался таким хрупким и уязвимым, будто вот-вот растает, растворится в воздухе, словно его и не было никогда. Как будто он лишь плод воображения Тома.

Тому было страшно отворачиваться, страшно было оторвать взгляд. Потому что пока он видел Гарри, он знал, что он существует.

— Ты так смотришь, словно я при смерти, — Гарри обвил руками его шею и прижался щекой к щеке, крепко обнимая. — Подумаешь, свалился. В этот раз хотя бы не на каминную трубу, да?

Том крепко зажмурил глаза, обнимая его в ответ. В его груди жило что-то огромное, сильное и пугающее. Оно желало никогда не отпускать Гарри, желало спрятать его ото всех, запереть в комнате с мягкими стенами, чтобы Гарри никогда не смог пораниться. Или сбежать с Забини.

— Я… — голос охрип. — Гарри, я… Я пойду.

Его вновь трясло. Он был унизительно слаб и беспомощен, испытывал отвращение сам к себе.

«Я люблю тебя. Не покидай меня. Не умирай», — хотелось бы ему сказать.

Но он не мог.

Рот отказывался произносить это вслух.

Такой бред! Он даже не знал, что значит любить кого-то! Но почему-то именно эти идиотские слова пытались соскочить с языка, почему-то именно это ничтожное слово «любовь» крутилось в голове, когда он смотрел на Гарри.

Мерлин, он постоянно видел, как сотни людей признавались друг другу в любви, а затем разбегались и забывали друг о друге, чтобы встретить кого-то ещё, влюбиться заново. Он презирал это всей душой, он ненавидел это, он не хотел быть таким, как они.

Неужели и они все чувствовали то же, что и он сейчас?

Гарри пророс в него корнями, отравил его разум, вызвал зависимость. Он не представлял, что сможет ещё хоть раз испытать что-то подобное. Что бы это ни было, он не верил, не хотел верить, что это просто дурацкая любовь, такая же, как у всех других.

— Том, я вижу, что с тобой что-то не так, — Гарри всё не отпускал его.

— Со мной давно что-то не так, Гарри, — усмехнулся Том, потираясь носом о его волосы, пропахшие потом и кровью. Даже очищающие заклинания не могли прогнать этот ужасный запах. — Но я буду в порядке. Отдыхай.

Руки Гарри разжались и упали на одеяло, на лице поселилась тревога. Том хотел бы стереть её. Хотел бы вновь увидеть его лукавую улыбку, блестящие хитрецой глаза, услышать озорной смех.

Но он не знал, как это сделать. Гарри лежал на больничной койке, весь переломанный, и Том знал, что это просто чудо, что он выжил. Прямо сейчас единственное, что мог сделать Том, — это уйти и заняться новыми поисками.

— Обязательно позавтракай, ладно? И не пей свой бодрящий эликсир хотя бы пару дней! — жалобно попросил Гарри. — Том, обещай! Ты… Я беспокоюсь о тебе. Пока меня не будет, постарайся, пожалуйста, не загнать себя в кому.

Том попятился к двери, вымученно улыбаясь.

— В коме я смогу отдохнуть, — попытался пошутить он через силу.

— Том! — в голосе Гарри прозвучала незнакомая ранее твёрдость. — Ты ведёшь себя неразумно. Ты вредишь сам себе. Не заставляй меня превращаться в мою мать. Я этого не хочу.

Его глаза на изможденном лице выделялись, как два драгоценных камня. И в них было что-то такое жёсткое, серьёзное, совсем взрослое, что вызвало у Тома дрожь в коленях.

Он вообще-то не воспринимал Гарри как кого-то, кто может приказать ему что-то сделать. Гарри не обладал лидерскими качествами, он вообще был не от мира сего. Но сейчас, глядя в эти глаза, Том ощутил, что хочет подчиниться. Не потому, что Гарри вдруг стал властным лидером, а потому, что понимал: Гарри волнуется о нём. Для него важно состояние Тома, настолько важно, что он готов превратиться в миссис Поттер, которая контролировала каждый шаг сына, лишь бы спасти его.

Это было откровенное признание с его стороны: «Я волнуюсь о тебе так сильно, как моя мать волнуется обо мне».

Тому захотелось лечь рядом с ним и сжать в крепких объятиях.

— Если ты так хочешь, — вместо этого выдохнул он. «Если для тебя это важно, если тебя это порадует, то я сделаю», — лишь продумал.

Он и правда забыл о еде. Кажется, в последний раз он ужинал два дня назад?

Ему очень хотелось победить свои человеческие слабости: потребность в еде и сне, особенно сейчас. Вот только потребность в сексе больше он терять ни за что не хотел. Снова и снова вспоминая, как стонал под ним Гарри, как охотно принимал в себя его член, Том отчаянно желал, чтобы эти волшебные моменты длились вечность, даже представить не хотел, что этого больше не будет.

Он шёл по коридору к большому залу, и всё казалось совершенно другим. Словно раньше он не замечал, какое всё вокруг хрупкое. Эти стены, высокие окна с узорчатыми стёклами, портреты в резных рамах, статуи и лестницы. Так легко всё это разрушить. Он мог бы это сделать, если бы ему было нужно.

Он мог разрушить всё, что угодно, он знал это.

Но спасти… Спасать оказалось труднее, чем разрушать.

Пока он шёл, перед глазами стояла картина пропитанного насквозь кровью матраса, багровой подушки с чёрными подтёками, залитого пола с отпечатками ботинок, и Гарри, безжизненного, слепо глядящего куда-то в стену.

Он хотел орать во всё горло.

Хотел сделать хоть что-то, чтобы почувствовать себя лучше. Хотел облегчить состояние Гарри, хотел сделать так, чтобы он никогда больше не чувствовал боли и страха. Но он ничего не мог сделать прямо сейчас. И это его убивало, уничтожало, разрывало сердце на куски.

— Том! — Поприветствовал его Драко, свеженький и блестящий, как новый галлеон. — Тебе лучше? Мы не ожидали тебя увидеть!

— Доброе утро, господа, — улыбаться им было трудно. Он больше не хотел завоевать их симпатии, не хотел их уважения. Тупые бесхребетные слизняки, думающие, что они — высшая каста.

Как легко было управлять ими. Они гордились своей чистой кровью и древними родословными, потому что больше гордиться было нечем. Это казалось таким очевидным — ущемлённая гордость, желание выделяться, желание быть ОСОБЕННЫМИ. Том и сам был таким, пока не встретил Гарри.

Как мало на самом деле нужно для того, чтобы понять, каким был идиотом. Всего лишь один особенный человек. Никакие наследие Слизерина и власть на факультете не вернут ему Гарри, если он умрёт. Ничего ему не поможет, кроме его собственного ума и решительности.

— Тебе лучше, Том? Выглядишь помятым, — Малек теперь сидел всего через три места от Драко и, судя по его кислому лицу успел понять, куда попал. Том заметил, что остальные его марионетки поглядывали на него с неодобрением. Кроме Малфоя, конечно, тот просто радовался появлению Тома, как глупый щенок. Том не проводил полноценный обряд посвящения Малека, и теперь вполне мог сделать доброе дело: выпнуть Малека из ордена, внушив страх к темной магии.

«С твоей стороны это прямо благотворительность какая-то! — восхитился внутренний голос. — Дальше начнешь бороться за свободу для домовиков, как Гарри?»

«Мальчишка ещё не успел узнать темную магию, не успел натворить ничего противозаконного, глупо держать его в ордене. А что делать с остальными я не знаю».

 — Немного, — он уселся на свое место, которое даже в его отсутствие никто не рисковал занять. — Всё ещё чувствую слабость и тошноту, но это скоро пройдёт. Наследственные проклятия — вещь весьма серьёзная.