78 - Макс Фрай

Туман в глазах Тимоти еще не совсем рассеялся, когда Анна начала смеяться. Смеялась она так долго, что агент пришел в себя и махнул официанту, который принес еще кофе и стакан воды.

— Что случилось? — спросил Тимоти и сам усмехнулся такому вопросу.

— Ничего особенного. Просто я только что поняла, что мой отец совершенно здоров.

— Выздоровел? — думая о своем, переспросил Тимоти.

— И даже не болел. Вся эта история с его исцелением… Он просто ее выдумал. Чтобы мне было… чтобы мне было к чему стремиться, — решительно закончила Анна и криво улыбнулась. — По-моему, нам с ним есть, о чем поговорить.

— Но ведь он добился своего?

— Пожалуй, да, — помолчав, ответила Анна.

Тимоти посмотрел на голую руку. Отвел взгляд, а потом посмотрел еще раз.

Шрамы исчезли. Теперь ему предстояло учиться жить не только без браслета.

Улица Медных Душ находится в самом сердце портового города. Леденцово-желтые фонари освещают уютные дома, лавочки и кафе. Покатые булыжники мостовой нагреваются за день и ночью остаются теплыми. Здесь приятно гулять, заходя в небольшие ресторанчики, покупать всякую мелочь у приветливых торговок или, если будет на то желание, повеселиться любым другим способом. В темноте на улице Медных Душ могут сбыться ваши мечты и желания. Постарайтесь только не слишком дорого за них заплатить.

Королева Мечей

Ее можно сравнить с дождем, который омывает стекла. Королева Мечей вносит в жизнь предельную ясность. Обещает, что у вас откроются глаза. Или, напротив, советует играть в открытую, не таиться, не секретничать.

В неблагоприятном окружении Королева Мечей предупреждает, что какая-то ваша тайна будет раскрыта, и это сулит неприятности. Советует любой ценой хранить секреты.

Очень важно отличать одну позицию от другой, но для опытного гадателя это не проблема.

Как и прочие Королевы, эта карта может просто обещать встречу (или сближение) с очень интересной и непростой дамой, умной и проницательной настолько, что впору искать под ее юбкой хвост. Но никакого хвоста, разумеется, нет — все дело в наблюдательности, тонкости восприятия и умении делать правильные выводы. Ее советы стоят ничуть не меьше, чем пророчества оракулов. А то и подороже. Она способна держать под контролем ссебя и свое окружение — и это, собственно, делает ее совершенно невыносимой. Уравновесить это умение может только отсутствие желания контролировать и управлять; впрочем, многие женщины такого типа слишком умны, чтобы всю жизнь всерьез интересоваться управлением окружающими.

Ханна Таупекка

Музыка

Н.В.

Когда идет дождь, мелодия затихает, струны отзываются зыбким полушепотом, едва слышным в шорохе капель, в беспорядочном перестуке-стаккато по карнизу, похожем на звук торопливых шагов. Неделю кряду у нас идет дождь, превращая дни в бесконечные вечера между утром и ночью.

Поутру — мажорное трезвучие, звонкая россыпь нот; вскоре появляется Клара. Во время ее визита тема оплывает на полтона вниз, темп замедляется понемногу — Клара сурова и основательна, она не любит обманчивой легкости мажора. Иногда я встречаю ее бетховенской сонатой, и она благосклонно улыбается: так-так, сегодня мы ведем себя хорошо.

…Я не знаю точно, как называется этот инструмент — я: вздох деревянной флейты, шепот струн или звучный металлический перебор, капель клавишных. Иногда орган — медь и золото, черная тяжелая бронза; орган просыпается в грозу, пока не успели еще закрыть окно в сад. Или звон колокольцев — первый снег, медленные хлопья слетают на подоконник. Одинокий вскрик трубы, жалоба саксофона — опадающие листья на рассвете; потом Янис сметет их в огромный ворох и подожжет — деревянная флейта, маленькая гитара, варган…

Я живу в этом доме давно и не помню уже иной жизни — да и была ли она? Иногда по ночам всплывают вдруг смутные образы — я наощупь подбираю мелодию, чтобы выразить их и так понять, что это, откуда; но почти сразу они растворяются в темноте, оставляя мучительный диссонанс на грани музыки и тишины. Раньше кто-нибудь сидел со мной до рассвета, и тогда тени не приближались; теперь отчего-то все изменилось — наверное, я должна справиться сама.

Впрочем, к утру это проходит, и можно снова встречать торжественным аккордом Клару, входящую в дверь с полным ведром воды — она протирает пол, смахивает пыль, а я наигрываю ей сонаты или веселые пьески для детей. Время от времени это бывает славно, играть для кого-нибудь, хотя они и не слышат меня. Более же всего я жалею о том, что в доме нет других инструментов — некоторые вещи с посторонними не разделишь. А домра, на которой под настроение играет Янис, совсем мертвая, как я ни пыталась дозваться её. Оттого, когда она начинает звучать, я прошу закрыть окно.

Оказывается, здесь два окна: прибираясь, Клара отдернула занавеску у дальней стены. Второе совсем невелико и выходит в соседнюю комнату, в точности похожую на мою: светло-зеленые обои, зеленое покрывало на кровати и даже занавеска. Кажется, там никто не живет — впрочем, с моего места видно довольно мало. Может, Марта расскажет что-нибудь вечером.

Марта зовет меня Леной. Наверное, это потому, что она тоже не знает, как назвать правильно. Иногда мы смеемся над этим вместе — над человечьим именем, доставшимся инструменту: скрипичным всхлипом я передразниваю: "Ле-е-ена!", а Марта косится на меня недоверчиво, но не может удержаться от смеха. Я попросила ее принести метроном: тик-так-тик-так — с ним куда проще. Марта понимает меня лучше, чем Клара — говорит, что когда-то училась в музыкальной школе. Иногда мне кажется, что Марта слышит меня по-настоящему.

В маленьком оконце мелькают тени. Надо попросить кого-нибудь передвинуть меня поближе к нему — интересно. Не слишком часто у нас появляются новички, и я уже почти перестала надеяться, что кто-нибудь из них окажется таким же, как я. Хорошо бы это был мужчина — контрабас или туба; мы могли бы сыграться. От волнения и любопытства я ухожу на две октавы вверх, и в дверях появляется обеспокоенная Клара.

У Яниса большие шершавые руки, их прикосновение неприятно — каждый раз боюсь, как бы он не повредил что-нибудь во мне неловким движением. Вот так, осторожно, приговаривает он, понемножку, легонько — я беру возмущенный аккорд, и он наконец отступает, оставляя меня наедине с застекленным пространством чужой комнаты.